Rush hour

      Россыпи звезд на фоне необъятного темного неба сверкали ослепительно ярко, учитывая, что не было еще даже и шести часов вечера. Окруженные лучистыми венчиками, они казались близкими и теплыми; мороз крепчал, а в январском воздухе плавал густой, колючий туман. Электрические фонари, фары проносящихся автомобилей, окна домов неподалеку тускнели и расплывались в глазах желтоватыми пятнами. Под ногами прохожих, проходящих мимо остановки, около которой стояли как всегда не поделившие что-то между собой Чимин с Чонгуком, свирепо и раскатисто скрипел снег.       Радио на фонарном столбе в перерывах между спокойной и плавной музыкой только и твердило о том, что подобная суровая зима в Корее выдалась впервые за несколько сотен лет.       — Пошел ты. — недовольно прошипел Чимин на очередную колкую шутку Чонгука в свой адрес, обидчиво разворачиваясь в сторону широкой дороги и выглядывая нужный автобус, не сдвигающийся с места уже минут как пять точно, из-за тормознутого светофора на повороте.       — Да ладно тебе, хен, — дразня, смеется Чонгук, хлопая друга по плечу, отчего старший резко дергается, возмущаясь вслух. Нехотя достав руки из теплых карманов зимней куртки, Пак скидывает чужую ладонь со своего плеча и отходит от младшего на пару шагов в сторону, пробубнив, чтобы тот его не трогал. — Обижаешься из-за какого-то пустяка, прямо как девчонка. — хмыкает младший, вновь проходясь по мужскому достоинству Пака и задевая его, и без того приниженную, самооценку.       Чимин поджимает губы, чтобы ненароком не сболтнуть лишнего, и хмурит светлые брови от жгучей и несправедливой по отношению к себе обиды, связывающей его грудную клетку, словно веревками, и сжимающей ребра до неприятного хруста костей и пелены слез на глазах.       Старший глубоко вдыхает через нос, пытается расслабиться и мысленно себя успокаивает, словно контролируя свои накипающие эмоции, ведь Чонгук добивался именно той реакции, которая несомненно выведет Чимина из себя и застанет эту маленькую бестию врасплох. Весомой причины у младшего, конечно же, никакой для этого не было, но зато был и есть некий азарт и бурный интерес к такому вот своему парню — возбужденному и готовому расплакаться в любой момент, обзывая Чона всякими ругательствами. Ну разве не мило?       Нихуя не мило — ответил бы Чимин.       А еще, будучи знакомыми на протяжении пяти лет, Чимин прекрасно знал какой у Чонгука скверный и непростой характер, поэтому ко многим вещам уже давно привыкнуть успел и даже прощал. Но сейчас младший, по мнению Чимина, перешел все существующие границы. Должно же быть элементарное понимание и раскаяние, помимо ребячества в восемнадцать лет?       Морщась от лютого мороза, жгучего раскрасневшиеся щеки и нос, старший изредка поглядывает из-под своей шелковистой челки пшеничного цвета на беззаботного Чона, которому не похоже, чтобы было так же знобко, после чего удостоверившись, что тот в полном порядке, разочарованно вздыхает и отворачивается вновь в сторону проносящихся мимо них автомобилей.       “Беззаботный кретин...”       Чимин переваливается с одной ноги на другую, пытаясь хоть как-то согреться в такую неблагоприятную погоду, потому что наивно ждать нежностей от своей второй половинки — бессмысленно. Увы, не тот Чонгук человек, который тебя приласкает или же, осознав свою ошибку, попросит прощения. Мало того — он всегда найдет повод заставить кого-то другого чувствовать себя виноватым, да еще и требовать извинений. Причем на коленях. И не факт, что простит, ибо он тот еще изверг, по крайней мере с Чимином.       Порой Пак даже не понимает, как мог полюбить столь бесчувственного человека, а этот столь бесчувственный человек полюбить его.       — Ты сегодня не надел подштанники? Совсем из ума выжил? Минус двадцать градусов. О чем ты только думал, когда собирался на улицу? — обратив внимание на неоднозначные движения Чимина, с очередной издевкой и иронией интересуется Чон. И, была бы на его лице в этот момент хоть капля искренности, Чимин воспринял бы это как заботу и отреагировал совершенно по-другому. — Отморозишь же себе...       — Я сказал — нахер иди! — рассерженно перебивает старший, взглядом провожая тронувшийся в их сторону автобус и игнорируя бубнеж позади себя:       — Хотя ты им и так по назначению не пользуешься.       “Вот же сученыш...”       Как только переполненный людьми транспорт подъезжает к остановке, двое однокурсников проталкиваются в двери, грубо задевая друг друга плечами, и протискиваются в самый конец салона, избегая тесных контактов с посторонними людьми и забиваясь в самый дальний угол, в котором, к счастью, было немного свободного места. Со всех сторон, а в частности у молодежи, играла заглушенная музыка в наушниках, смешиваясь между собой в беспорядочный шум, от которого то и дело голова раскалывалась на две половинки.       Чон облокачивается о вспотевшее стекло, не специально протирая его капюшоном, и оборачивается лицом к дрожащему от переохлаждения хену, продолжающего держаться от младшего на расстоянии, совсем незначительном в данный момент, и растерянно оглядывающегося по сторонам в поисках того, за что можно было бы ухватиться, чтобы не шататься из стороны в сторону и не вжиматься в рядом стоящих людей, и так нервированных и измотанных сегодняшним днем.       Чонгук вопросительно вскидывает бровь, мол “что такое, хен?”, и наклоняет голову вбок, выжидательно скрещивая руки на груди. Понимая, что тот в безысходности, младший ликует от радости, а Чимина окутывает легкая паника, потому что держаться оказывается не за что, а за Чонгука — не вариант, они ведь в ссоре, о которой, между прочим, второй даже и не догадывается.       Деваться остается некуда: Пак слегка расставляет ноги для равновесия, подавляя в себе все желания жалобно взглянуть на Чонгука, чтобы тот сжалился и они поменялись местами, и прижимает локти к туловищу, нервно сжимая лямки от рюкзака в кулаке. Но этого, как он думал, увы, оказывается недостаточным, ведь Чимин не просчитал тот очевидный факт, что как только автобус продолжит свой путь — на него обрушатся тяжести других, таких же как он — ни за что не державшихся людей, и вот это уже будет полная жопа.       Когда все пассажиры вошли и транспорт тронулся, Чимина ощутимо пошатнуло, и люди, будучи плотно прижатыми друг к другу и не имеющие возможности даже поднять руку, чтобы схватиться за поручень, завалились набок. Пак сдавленно охнул, когда его пихнули в спину локтем и он начал стремительно приближаться к Чонгуку, после чего понять не успел, как оказался зажатым меж двух, крупных тел, одно из которых невозмутимо упиралось ему чем-то в задницу, возможно сумкой, а другое... А другое просто принадлежало Чонгуку и сводило Чимина с ума своим безумно приятным одеколоном.       После того, как старший встал на носочки, нехотя отрывая щеку от ключицы младшего, в попытке урвать для себя хоть немного пространства и свежего воздуха, чтобы не быть пленником этого дурманящего запаха, он начал активно елозить, пытаясь избавиться от дискомфорта сзади, сам того не замечая, как начал улавливать дискомфорт спереди. Или же, кайф? Чимин замер и, кажется, перестал дышать, услышав двусмысленный смешок со стороны шатена, от которого его пробило, словно током.       “Ой, блять, все. Сейчас начнется...”       — Что такое, Минни? — будоража нутро Пака, внезапно спрашивает Чон. — Не можешь дотерпеть до дома? Хочешь прямо здесь? — шепчет младший, плавно опуская свои запястья за спину смущенного старшего, и, вплотную придвигая того к себе, начинает мять длинными пальцами его упругие ягодицы, немного раздвигая их и вытворяя с ними все, что тому вздумается. Благо, короткая куртка Чимина это позволяла. Паку хочется хныкать, когда младший наклоняется к его красному уху, горячо дышит в него и шепчет с иронией, кусая мочку. — Какая плохая девочка...       — Аргх, ты совсем дурак или как? — смутившаяся реакция Чимина не заставила себя долго ждать. — М-меня сзади толкают, я не специально! — возмущается он, одной ладошкой упираясь в грудь похотливого донсена, в попытке отпихнуть его от себя, а другой обхватывает пальцы Чона своими, тщетно убирая их со своего сокровенного. — Даже если бы здесь было пусто, я бы ни за что с тобой не сел, потому что ты придурок, Чон Чонгук!       — Ты все еще злишься из-за того, что я сказал тебе на остановке?       Чимин поджимает губы, отворачиваясь от парня и всем своим видом показывая, что ждет извинений, которых, к его глубочайшему разочарованию, так и не последовало.       — Ну... — на секунду задумался Чонгук, почесав переносицу. — Что я могу поделать, если это правда? — усмехается он, продолжая как-то чуждо громко, чтобы все услышали наверняка, отчего на Чимина обрушилась очередная волна паники, щеки густо покраснели, а сам он начал неловко оборачиваться по сторонам и шепотом молить Чонгука сейчас же заткнуться. — У тебя пухлые, женские губы, и стоны твои слишком женственные. Твой миниатюрный рост — вообще мой фетиш, и ты об этом прекрасно знаешь. Еще из нас двоих имею тебя я, и член у тебя меньше. Согласись, не считая последнего пункта, у тебя есть все признаки слабого пола.       На Чимине, казалось, лица не было после услышанного, а в глазах читался дикий стыд. С одной стороны вроде бы мило, а с другой, опять же, нихуя. Обидно даже. Он не мог поднять голову на самодовольную и высокомерную физиономию своего парня, потому что боялся увидеть на себе множество испепеляющих и презренных взглядов, даже не догадываясь о том, что никому до него никакого дела нет, что никто ничего и не слышал вовсе, и что он попросту утрировал и накручивал себя.       — С-сволочь, ненавижу тебя. — стыдливо произносит Чимин, разворачиваясь и наровясь уже выскочить на следующей остановке из автобуса и поехать на следующем, как Чон хватает его за локоть и прижимает к себе, меняясь местами и зажимая рассерженного Пака в углу.       Старший дышит сбивчиво, шмыгает носом, но не плачет, и пытается вырваться из цепкого кольца рук.       — Ну и куда ты собрался, глупенький? Собираешься ждать на морозе автобус, который подъедет только через сорок минут, вместо того, чтобы вот так вот стоять со мной в обнимку? — пытается успокоить его донсен, состроив искренне недопонимающую гримасу. — Даже если не хочешь, чтобы я тебя трогал, то факт того, что ты до костей промерз и еще не отогрелся должен тебя переубедить.       — Я видеть тебя не хочу, Чонгук. Отпусти меня немедленно. Даже если понадобится ждать час — я подожду, потому что ехать с тобой в одном транспорте не хочу. Ты мне неприятен, не доходит?       — Вот как, — хмурится младший. — Можешь меня ненавидеть, но я все равно никуда тебя не отпущу, девочка моя.       — Немедленно перестань сравнивать меня с девчонкой, иначе я за себя не отвечаю!       — Да? И что же ты мне сделаешь? — смеется Чонгук, внимательно наблюдая за реакцией хена.       Чимин замахивается на столько, на сколько позволило ему свободное пространство справа от себя и одаряет Чонгука звонкой пощечиной, потому что терпеть подобные издевки не было никоих сил; всему есть свой предел и терпение у Чимина не резиновое. Тот смотрит немного удивленно, не сразу почувствовав боль, а только секунд через пять ощущает на левой щеке легкое жжение.       Парень касается ладонью больного места, потирая его и робко улыбаясь, ведь это было даже смешным, нежели обидным.       А вот Чимин, помимо растекающейся в нем обиды и ярости, был ужасно напуган после осознания того, что сделал. Ему совсем не нравилась эта зловещая улыбка после на лице своего парня, и казалось, что Чонгук его сейчас в порошок сотрет, не оставив и места живого, или же собственноручно вышвырнет из автобуса, после чего не впустит в квартиру ни под каким предлогом.       — Даже ударить как парень не можешь, — прокашлявшись в кулак, наконец отвечает Чон. — И да, ты уже достаточно взрослый, чтобы отвечать за свои поступки, хен. Да за такое знаешь, что я с тобой сделаю дома? — младшего озаряет ехидная ухмылка при виде в миг распустившегося букета из самых различных эмоций на лице смутившегося парня. Тот явно понял, о чем пойдет речь. — Вот приедем домой, натяну я на тебя это чертово платье с чулками и выебу хорошенько в самой унизительной для тебя позе. Будешь скулить подо мной, как последняя сучка, я тебе это гарантирую. — Чимин краснеет пуще некуда, вновь сгорая со стыда и готовый провалиться сквозь пол. Младший в очередной раз самодовольно ухмыляется, все ближе и ближе наклоняясь к ушку старшего и, обхватив своими теплыми губами его слабое и чувствительное место, начинает посасывать, задевая и ошпаривая своим горячим дыханием его молочную шею, отчего тот медленно начинает плавиться, словно сахар, пытаясь увильнуть от ласки. — Будешь знать у меня, как поднимать на мужчину свою маленькую, женскую ручку...       Чимин уже вначале речи Чонгука осознал, что лучше быть брошенным под дверью в подъезде, чем испытать все то, что на одном дыхании перечислил шатен. У Чимина от его слов ноги дрожат, низ живота сводит и член колом стоит, пульсируя и болезненно упираясь в ширинку.       — “Только не платье, только не чулки, блять.” — паникует старший, бегая растерянным взором по салону. — “Нужно сваливать. Определенно нужно сваливать — к друзьям, к родителям, да хоть на улице ночевать, но дома не появляться хотя бы денька два, пока Чонгук полностью не остынет и, в лучшем случае, не простит. Деньги вроде бы есть, на хлеб с водой должно хватить...” — мысли о побеге прервал шум открывающихся дверей и холодный воздух, ворвавшийся в душное помещение. Толпа начала сдвигаться, освобождая позади Чона немного места, и Чимин понял, что фортуна послала ему шанс.       Либо сейчас — либо никогда.       Блондин боязливо смотрит на однокурсника, прижав дрожащие кулачки к груди, в попытке угомонить свое сердце, после чего резко наклоняется и пролезает под его рукой, буквально расталкивая на своем пути преграду, но Чонгук реагирует так же быстро: перехватывает и, чуть ли не за шкирку, но возвращает того обратно на место.       — Блять, пусти меня, извращенец долбаный! — возмущается он, отталкивая от себя нахального младшего, но все бестолку. Не успевает толпа выйти, как в автобус входит новая, больше предыдущей, наверное, раза в два.       Полный мужчина, по видимому самый умный из всех, пытаясь просочиться сквозь заднюю дверь, и как ни странно, помещаясь в нее, наваливается на Чона чуть ли не всем своим весом, отчего студент недовольно морщится, поначалу сопротивляясь и боясь раздавить под собой хрупкое тело, быстро устает и буквально впечатывает маленького Чимина своей крепкой грудью в твердую поверхность. Улавливая тихий писк, Чонгук просовывает колено меж смыкающихся ног Пака, так как, по большому счету, даже ступить было некуда, и упирается лбом о прохладное стекло, затруднено вздыхая от боли в затекших ногах.       Чимин хнычет, зажимая бедро Чона своими двумя, чтобы тот не смог упереться им в пах, и опускает голову вниз, контролируя происходящее сверху. Чонгуку времени много не нужно, чтобы понять что к чему, и мысль, возникшая в его голове буквально на пару секунд, заставила растянуть его губы в безумной улыбке. Он просунул второе колено под упорное сопротивление Чимина и с силой надавил, заставляя старшего развести ноги в стороны и выгнуть спинку от неожиданной резкости.       Внезапное возбуждение ласкающими импульсами мажет по животу Чимина, приятно согревая и проходясь по стволу пульсирующего и горячего члена от самого основания до чувствительной головки. Чимин болезненно прикусывает губу, чувствуя, как белье начинает намокать и пачкаться сочившейся смазкой, щеки покрываться багровыми пятнами, а дыхание учащаться. От напряжения в паху хотелось скулить, стиснув зубы, и тереться этим самым возбуждением о бедро Чона, чтобы хоть как-то унять свою боль. Но это выглядело бы слишком жалким, поэтому ему оставалось растерянно глядеть в пол, сбивчиво дышать и делать все возможное, чтобы Чонгук не заметил, ибо порцию подколов и издевок от него потом не оберешься.       Но глаза у Чонгука имеются и мозги, вроде бы, тоже.       Как только младшему наскучивает стоять в такой тишине и скуке, он имитирует неожиданный толчок и издевательски извиняется, отчего Чимин, оскалившись, поднимает на него свои опьяненные глаза с расширенными зрачками и тут же понимает, что так легко проглотил крючок с наживкой...       Испепеляющий и пронзительный взгляд из под темной челки, четкое очертание скул, ухмылка... Чимин уже мог представить себе, как Чонгук с таким надменным выражением лица имеет его во все дыры и вдалбливается по самое основание, то и дело выбивая из парня стоны и мольбы о пощаде. В этом Чон без всякого сомнения был хорош. И, представив хотя бы то, как он будет одевать Чимина в то розовое платье с черными рюшечками, Пак уже мог излиться в трусы, и тут уж ничего не поделать: он находился в таком состоянии, что любая последующая выходка Чонгука вполне могла не только выбить из Чимина полноценный стон, но и заставить кончить.       Попытки отвернуться или опустить голову, чтобы избежать зрительного контакта и скрыть признаки своего смущения выглядели крайне нелепо, но Чонгуку нравилось. Он прекрасно видел, что Чимин в нем сейчас нуждается как никогда кстати, и это не на шутку заводило. Особенно его колено, которое никак не желало угомониться.       Пальчики вцепляются в парку Чона, сжимая толстую ткань, а с губ срывается первый сдавленный стон, с еле слышным и протяжным “Чонгук-и, бля-ять, хва-атит...”. Чон, словно не насладившись этим до одури приятным голосом, делает так еще раз, затем еще и еще, с интересом наблюдая, как тот еле сдерживается, замерев на одном месте, и жмурит глаза.       Младший усмехается, надавливая сильнее и потирая усерднее, прекрасно понимая, что Чимин в таком положении долго не протянет, так как слишком чувствителен. Как и ожидалось, буквально через несколько секунд Чимин утыкается своим маленьким носиком в шею Чона, и тот слышит над своим ухом сдавленный вздох удовольствия, после чего достаточно громкие стоны и весьма неоднозначные движения.       Чонгуку просто крышу сносит от того, как Чимин бьется в метаморфозах наслаждения, смешанного со страхом быть пойманным. Его грудь учащенно вздымается, а тело дергается, словно от легкого разряда тока, при новой ласке.       — Чонгук-и, я не могу больше... Сделай что-нибудь, с-сволоч... — хрипит Пак, сбивчиво дыша и самостоятельно толкаясь и потираясь своей эрекцией о твердое бедро Чона, а тот, в свою очередь, не может не поиздеваться снова.       — Что я могу сделать? Осталась всего одна остановка, малыш, потерпи до дома и постарайся не обмочиться. Иначе к наказанию с платьем и чулками добавится кляп и ошейник.       — Ты озабоченный п-придурок.       — Я тоже тебя люблю. Даже не смотря на то, что ты похож на девочку.       Все, чего хотелось Чимину — это хныкать, плакать и проклинать свою судьбу за то, что свела его с таким жестоким человеком, которого он искренне ненавидит до глубины души, но отпускать не вздумает и вовсе, ибо этот человек только его, и только он смеет издеваться так над Чимином.