Moon can be so cold

Сигаретный дым отдавал ароматом вишни и корицы, погружая тело в легкую дымку расслабленного спокойствия. В голове становилось странно пусто и легко — хотя фигуре на крыше и не нужны были сигареты для того, чтобы погрузиться в комфортную для себя атмосферу. Ветер сегодня был не на шутку злым и колким. Пытаясь взять свое, он нещадно трепал ветки одиноких деревьев где-то внизу, и забирался под полы кожаного плаща человека. Безжизненными, ледяными касаниями касался огненно-рыжих волнистых прядок, и хитро подбирался к маленькому огоньку, зажатому меж пальцев человека. И ему удалось — один порыв, и огонек на кончике сигареты погас, жалобно блеснув в миг своей скоропостижной смерти. — Проклятье, — казалось, человек совершенно не был расстроен, а произнес это как должное. Или чтобы скоротать время томительного ожидания в этот промозглый зимний вечер. На кончике указательного пальца вспыхнул алый огонек размером не больше ногтя. Но и этого было достаточно, чтобы вернуть к жизни дивный запах вишни и корицы. Запах, заставляющий вспомнить лето и пору цветения деревьев, когда вокруг, да и в голове — одни бабочки. Впрочем, запаху не суждено было долго прожить. Сигарета упала на землю, и ее тут же с радостным остервенением подхватил в свои объятья ветер, унося прочь, на крыши других высоток. Искорки, прощаясь с хозяином, ускользнули в вечернюю суету. А человек сделал шаг вперед. Некому было крикнуть «Остановись, одумайся, там же…край!». Неумолимо приближался человек к тому краю, и вот настала пора смертельного прыжка. Но смертельного ли? Ощущение свободного падения всегда нравилось ему. Он даже совершил несколько самостоятельных прыжков с парашютом. И там была высота куда большая, земля казалась с воздуха чем-то маленьким и незначительным, а люди превращались в копошащихся в траве букашек. Но теперь от холодной, равнодушной земли внизу человека отделяли каких-то пятьдесят три этажа, и число их стремительно сокращалось. Наверное, самым глупым было бы сейчас улыбнуться приближающейся смерти, заглянуть в глаза своим страхам и прокрутить жизнь перед глазами. И человек улыбался. Но не этому. «Двадцать седьмой, двадцать шестой, двадцать пятый…» Он считал этажи, а улыбка, казалось, надолго замерла в уголках пересохших от рьяного ветра губ. Человек улыбался, потому что знал, что… …чьи-то руки обязательно подхватят его. Резкий рывок вверх, ощущение теплых ладоней в области груди, и рыжеволосый юноша уже готов рассмеяться от счастья. Но вместо этого глядит вверх, видя громадные оперенные крылья и устремленный ввысь ярко-золотой взгляд. — Девятнадцатый! — кричит человек, стараясь перекрыть шум ветра в ушах. Мороз ударяет его по щекам, но юноша не обращает внимания. — Сегодня еще ближе к земле! Поначалу он слышит в ответ лишь шум рассекающих морозное небо крыльев. Внизу остаются дома и машины, спешащие куда-то люди, запахи кофе и праздничной атмосферы, опутавшей город, точно паутина. И потом, через несколько минут тишины: — В следующий раз я могу совсем не успеть. С трудом заглушив в себе желание расправить руки и засмеяться во весь голос, рыжеволосый легонько теребит узелок на черной рубашке Крылатого. — Ты всегда успеваешь, — вместо смеха, негромко заявляет Зойсайт. Так они и летят, слушая свист ветра и далекую городскую суету. Зой закрывает глаза, стараясь запомнить ощущение в каждой детали, в мельчайшей подробности, хотя этот полет едва ли не сотый в его жизни. И все же, сейчас все — будто в первый раз: и ветер другой, и крылья шумят иначе, и тепло рук впивается в кожу слишком приятными иголочками. Это нельзя ни с чем сравнить, и на что обменять — тоже. Это неповторимо. И потому — каждый раз как первый. — Гелиос, скажи… Они сидят на одиноком холме далеко за городом, и под ногами их простираются безграничные снежные просторы. Здесь, в отличие от улиц города, все запорошено снегом и находится в законных владениях зимы. И вместо холодного электрического света уличных фонарей с небес на них глядит луна — молчаливая, задумчивая и спокойная. Гелиос водит светлыми пальцами по снегу, и вслед его касаниям среди белоснежных снежинок возникают причудливые узоры, сотканные из света. — М?.. Юноша в черной рубашке не поднимает взгляда, шепча на неведомом Зою языке какие-то слова. Шипящие, но неимоверно плавные. Впрочем, это не удивляет рыжего — Гелиос всегда так делает, перед тем, как… — Почему ты пришел ко мне тогда? Гелиос вздыхает. Тысячу раз этот человек задавал ему такой вопрос. Неужели предыдущие ответы так и не устроили его пытливый ум? Другие были бы счастливы и тем, что к ним еженощно является «ангел» и дарует незабываемые ощущения. Впрочем, на утро от них остаются лишь тлеющие угольки. Гелиос молчит. Он ведь и не обязан ничего говорить, верно? — Хочешь, сегодня покажу мир во-он той звезды? — словно бы и не расслышав вопроса, юноша указал на блестевшую где-то на севере яркую светлую звезду. Сам он знал сотни, тысячи миров, но искреннее восхищение этого хрупкого человечка, и потрясающая сила тех эмоций, что он испытывал, поражала даже закоренелый ум Гелиоса. Именно из-за этого сейчас они вместе. Ведь он брал так немного, а рыжий взамен получал то, о чем многие люди на земле и мечтать не смеют. — Сначала ответь, — смело парировал Зойсайт, с каждой секундой все больше напоминая капризного ребенка. Он не привык отступаться от своего, и, еще стоя на крыше, решил всеми правдами и неправдами добиться от своего ангела ответа. — Ангел, пожалуйста… Рыжий подается вперед, хватая светлую ладонь крылатого юноши, заставляя его отвлечься от увлекательного занятия световыми фокусами. Гелиос не ждал прикосновений. Не знал, что на него станут воздействовать такими методами. Ведь аура чудесного, эфемерного существа, прилипла к нему слишком сильно, и крылатый даже забыл, когда позволял себе вот так…отвлекаться. — Если расскажу — мы не увидимся очень долго, — отстранившись и мягко убирая чужую ладонь со своей, произносит Гелиос. — Возможно, никогда больше. О, конечно, он бы не допустил этого. Но доля правды в этих словах слишком сильной горечью ощущается на языке. Хотя знай этот парнишка правду, он наверняка открестился бы от своего чудесного ангела. Ангел… И глупое же прозвище. — Мне-то уж не ври, — скрестив руки на груди, сказал Зой, и гордо вздернул подбородок. В глазах появилась хитрость сродни кошачьей. — Я тебя каждый раз во снах вижу. Так что увидимся. Обязательно. Они познакомились не так давно, хотя Зою казалось, что он знает крылатого Ангела с самого рождения. Словно тот незримой тенью стоял за его спиной и охранял денно и нощно. В ту ночь Гелиос пришел в его квартиру незваным гостем. Ветер из открытого окна трепал невесомые белые шторы и уносил запах вишни и корицы в неведомые дали. Рыжий почти уснул, распластавшись на темном кожаном диване, но шум на балконе потревожил чуткий слух, заставил подняться и, накинув что попало на обнаженное тело, направиться в сторону приоткрытой дверки. Сквозь полупрозрачную штору виднелся чей-то силуэт. — Эй?.. Как назло, под рукой ничего путного не было. Разве что… Да. Бутылка из-под вина! — Если ты вор — то проваливай, а иначе выстрелю! Какая уверенность жила тогда в рыжем юноше, раз бутылку он приравнивал по силе к пистолету. Впрочем, при желании жить можно и не такое выдумать. А жить рыжий планировал долго и счастливо. — А если вдруг пуля не долетит или я выстрелю первым? — раздался мелодичный голос из-за двери. И его звучание сделало ноги ватными, заставило свободной рукой протереть глаза, а язык забыть, как произносится фраза «Я вызову копов». Вызывать кого бы то ни было, наверное, было уже слишком поздно. — Открой дверь. Он открыл. Безоговорочно послушался, хотя следовало бы послать все к чертям и вызвать кого следует. Может быть, тогда его жизнь сложилась бы иначе. История, правда, не терпит сослагательного наклонения. У открытой балконной рамы стоял юноша с волосами неиспорченного улицами снега, а блеск его глаз отдавал золотом даже в полумраке. Но не это было главным: за спиной были сложены громадные светлые крылья с блестящими большими перьями, как у птиц. Темная одежда выгодно оттеняла светлую кожу и внешнюю белизну незнакомца, которого остолбеневший Зой готов был разглядывать бессчетное количество времени. — Ты любишь летать? — спросил юноша, разрывая тишину своим приятным голосом. Зой мотнул головой, пытаясь понять, что хочет от него этот снежный юноша. О чем он говорит? Летать? На самолетах или…как птицы? Да только вот людям не дано летать, и небо для них — нечто недостижимое и далекое, почти чужое. — В смысле? — только и удается выдавить рыжему, однако бутылку он из рук не выпустил. Мало ли, какие там у этого незнакомца крылья. Вдруг еще и пистолет? — Хочешь, я научу тебя? — говорит юноша с медовыми глазами, и в них Зойсайт замечает яркий, хитрый огонек. Отчего-то хочется довериться такому взгляду, и в прямом смысле слова «полетать». Только вот как?.. — Пойдем, — крылатый протягивает руку, и Зойсайт делает несмелый шаг в его сторону. Ладонь незнакомца, вмиг меняя направление, ложится ему на лоб, и безграничное звездное пространство видит Зой перед собой. Выше небоскребов, выше птичьих стай, выше спутников и космических станций. Рыжий смотрит себе под ноги…и впрямь, космос! Испуг, мгновенная паника, но крылатый человек оказывается позади и крепко держит его плечи, запуская под кожу иголочки невесомого тепла. А потом его шепот, текучий, медовый и приятный, залезает к Зою в мысли, накрывает туманной пеленой. — Не бойся ничего. Зой смотрит вдаль, и видит, как солнце выбрасывает яркие протуберанцы. — Я здесь. А на утро он проснется с ярким теплом в сердце и дикой болью в мышцах. Возьмет выходной и не станет встречаться с друзьями. Выйдет вечером на балкон и отчего-то станет всматриваться в небеса, неосознанно выискивая что-то. И он находил, всегда, каждую ночь. Его Ангел приходил в вечерние часы, и они летали — далеко и высоко, выше всех пределов. Зой ждет новой встречи, словно ребенок рождественского чуда. Каждую ночь Ангел являлся. Ловил его в свои объятья, уносил далеко-далеко, оставляя утром в кровати лишь маленькое перышко да легкую головную боль. И теперь ему нужен лишь один ответ от этого чудесного существа. Лишь фраза. Или слово. Хоть что-нибудь! Почему именно Зой родился под счастливой звездой и ему выпала честь увидеть своего ангела-хранителя еще до своей смерти? Зеленые глаза с надеждой смотрят в золото Ангела, а неловкие попытки прикоснуться отчаянно душит поднимающиеся со дна разума потоки дикого смущения. Кто он? Кто ты? Не стоило забывать об этом. — Ангел?.. Зойсайт больше не может ждать. Звездочки любопытства в его взгляде горели маленькими огоньками, с каждой секундой все ярче. Крылатый молчал слишком долго, и Зой уже побаивался услышать правду, способную их разлучить. Хотя и отчаянно не верил в возможность разлуки. — Я научил тебя летать, потому что ты однажды научил меня любить. Это была правда. Но не вся, а лишь та часть, которую необходимо было знать рыжеволосому юноше. Ибо открывать все — подвергать и себя, и его опасности. — Что?.. — Тише. Крылатый осторожно берет его руку, подносит к своим губам и легонько касается, позволяя себе этой ночью чуть больше, чем позволено. — Я ведь обещал тебе звезду, — негромко добавляет Гелиос, хотя знает, что никакая звезда не способна затмить лучики восхищения в изумрудных глазах человека напротив. — Пойдем. За касанием их губ наблюдает только луна — молчаливая, холодная и сияющая.