«Garmarna-Varulven»
— Ночь на дворе, фру Тала, — со скамьи встала йомфру Ротхетте, — ждет меня домой мать. Да и жениху я обещала не задерживаться допоздна. — Может до утра останешься, раз слово и так не сдержала? — Нет, пойду я. За подарки твои благодарна, да отдарить ничем сейчас не могу в ответ. Ворочусь домой — пришлю тир порасторопнее с гостинцами. Фру Тала головой кивнула: — Дело твое, йомфру. Да поберегись, говорят, ночами неспокойно стало. — Да будет, фру Тала. Я через рощу пройду, срежу путь и дома скоро буду, что случится-то? Липы тряслись от ветра в роще, качались, трепетные. Йомфру Ротхетте брела по тропинке знакомой, под плащом ежась. Больно ночь была холодна да темна. Плотнее же плащ запахнула и присела под липкой отдохнуть. Полюбовалась на новенькие алые сапожки, на колечко золотое, что на палец надел ей жених, а после и складочки хангерока расправила. «Хороша я, — подумала. — Ладная да складная. Горд будет мой будущий муж». С земли поднялась, с плаща серебром шитого отряхнув налипший сор. Перехватила лукошко полное сладкой земляники — попотчевать решила фру Тала старую мать йомфру Ротхетте. Впереди, через тонкие веточки, виднелись огни родного хутора. Не долго брести осталось. Йомфру волосы поправила, лентой перевитые, улыбнулась радостно и зашагала дальше по тропинке. Вспыхнули в темноте два зеленых глаза. Пламенем мертвым полыхнули, пугая йомфру Ротхетте. И обмерла йомфру. «Волк, никак!» На ближнюю липку забралась, подобрав полы длинного своего плаща, ножками в алых сапожках на веточку оперлась. Рыскал внизу волк. Щерился голодно, зубами клацал с палец длиной. Обмирала на дереве йонфру Ротхетте. Шумели, клонясь по ветру, липки, дрожали. А больше всех та, на которой йомфру сидела. Страшно было йомфру и все, что было у нее, отдать она хотела, лишь бы волк вернулся в чащу. Наконец, дрожь уняв, что ею владела, йомфру Ротхетте выдохнула робко:«Леса житель алчный, Хлин колец послушай. Одарю богато, Погоди с расправой. Плащ расшитый ладно Росой весов хладной Выкупом пусть служит Жизни Ран перины».
Качнулась липка. Оперся волк лапами на дерево:«Жадному до крови Выкупа не надо. Нет приятней шкуры. Слаще струи стали. Ладно плащ расшитый Тиглем льда богато, Хлин колец, возьму я. Пищей прежде станешь».
Вновь задрожало деревце. Выше забралась йомфру Ротхетте и вздохнула тяжко:«Леса житель алчный, Нанну мёда слушай. Одарю богато, Погоди с расправой. Ярче пива вранов Сапоги сафьянны Выкупом пусть служат Жизни Ран перины».
Волк уже липу драл когтями. Щерил острые зубы, грыз ствол в злобе:«Моря ран охотчий, Выкупа не жаждет. Нет приятней лапы. Слаще струи стали. Жарче пота битвы Сапоги сафьянны, Хлин колец, возьму я, Брашном только станешь».
Йомфру Ротхетте крепче к липке прижалась от испуга. Глаза закрыла, чтобы волка не видеть.«Одина погибель, Норну нитей слушай, Одарю богато, Погоди с расправой. Сына Драупнира, Дара Фрейи знака, Я не пожалею Выкупом назначить. Жизни нет дороже Гунн огня морского, Меру назови же Равную к оплате».
А волк уж разгрыз кору, ствол истончил. Качнулась липа и наземь повалилась. Лапы на плечи надавили, когти вгоняя в нарядное платье, у лица зубы клацнули:«Фенрира потомку Выкупа нет меры. Жизни нет приятней, Ран воды вкуснее. Херкья молний, слушай Слово пивца крови. Стану кленом копий, Завладею златом, После нанны одра Очередь настанет. Льдины рук осина Огня вод обручьем На ночь одну будет Одина кончине. И вонзятся крепко Острые рта скалы В дом дыханья ивы, Зубра зуб лаская. Выйдет пир на славу Хведрунга потомку. Оттого не нужен Бирюку отдарок…»*