***
Сумасброды замахнулись вилками, собираясь выбить дверь лавки и ворваться внутрь, но в следующую секунду разлетелись в стороны, снесенные мощным ударом той самой двери, распахнувшейся от пинка копытом. Овца вышла на порог, грозно сжав и разжав лезвиям механической руки. — Мы пришли за твоей голово-о-ой! — заорал один из сумасбродов, прикрываясь щитом. — В таком случае, я продам вам ваши, — улыбнулась Овца. И сделала шаг вперед.Часть 1
2 января 2018 г. в 16:52
Мир давно сошел с ума. В который раз.
Все, что осталось от старого, либо разрушалось, либо становилось таким же прокаженным как раньше. Соня и Заяц давным-давно побывали в мастерской окончательно Безумного Шляпника, и сейчас трудились на заводе, а Овца прохлаждалась, опять не участвуя в битве. Вот только сейчас сумасброды, выставив перед собой вилки, опасливо крались к ее магазинчику, подбадривая друг друга хриплыми криками.
— Пора-а-а... Пора-а-а, продавщица! Мы пришли купить тебя! — прошипел один из них.
Остальные мерзко захихикали, подбираясь к тяжелым обшарпанным дверям.
Овца, наблюдавшая за ними через пыльное окно, сделала шаг назад, скрывшись в тени стеллажа. Мир сходил с ума. В который раз. У нее больше не было левой руки. Вместо нее была страшная трехлезвийная конструкция. Такой уже не повяжешь. Да и спиц больше не было, только зловещего вида инъектор, шнур от которого уходил куда-то за спину. Овца вздохнула и внезапно услышала тихое мурлыканье.
— Мррр... Вы что-то потеряли, леди?
— Все, мой дорогой, — грустно проблеяла она. — А последнее сейчас заберут они.
Кот, такой же серо-пыльный, как и все вокруг, сощурился, смотря на несчастную продавщицу.
— Мррр... Шляпник был другом... Верно? А друзья, забирая что-то, всегда оставляют что-то взамен. Твои руки не годятся, чтобы вязать. Но, может, они сгодятся для чего-нибудь другого?
— Это было так давно... — она положила инъектор на полку и посмотрела на свою здоровую руку.
Кот подошел к ней и потерся боком о постройневшую после застенок Шляпника ногу.
— Безумие не знает старости и оживляет воспоминания. А мы ведь те, кем себя чувствуем, верно? — последние слава раздались эхом.
Овца застыла, а потом рассмеялась.