В эпицентре

Слэш
PG-13
Завершён
50
Пэйринг и персонажи:
Размер:
6 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
50 Нравится 5 Отзывы 14 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Сергей мог прожить без любви. Он не умел лишь быть один, не имея ни тепла, ни ласки. Лучезарный, искрящийся, с неуёмной энергией на фоне угрюмого, молчаливого брата, который предпочитал в одиночестве почитать книгу и не хотел делиться игрушками, казался всем вокруг невыносимым. Миллионы разношерстных вопросов (и некоторые из них казались отнюдь не детскими), постоянные крики, восторги, рваные, не слагающиеся в цельную картинку движения — поначалу Серёже казалось, что отец ушёл из-за него. — Ты несносный ребёнок, — говорили ему наперебой и соседи, и брат, и однажды так в сердцах воскликнула заплаканная мать, о причинах слёз которой пятилетний мальчик не мог знать. Но эти слова на всю жизнь врезались ему в память, потому что он знал: это действительно так. Лазарев мог прожить без любви. Но если он всё-таки любил, то без остатка, желая забрать себе всё, а не урвать один жалкий кусочек, даже если он был самым вкусным и сладким. Не собственник, нет. Он просто хотел быть чьей-то собственностью. Надежды на яркое спортивное будущее разбились вместе с травмированным коленом, и отказ от операции научил Сергея одному из главных уроков в его жизни: даже если кажется, что всё навеки разрушено, то уже в образовавшейся пустоте заложен первый кирпичик новой, другой жизни. Никто не скажет, будет она лучше или хуже, но она будет непременно. Яркие краски, наполнившие его жизнь победами на вокальных конкурсах в родной стране и за рубежом, превратились в безобразные кляксы в медово-карих глазах подростка, которого никто из сверстников по-настоящему не понимал. Никто не знает, что творится у тебя в душе, когда ты улыбаешься и излучаешь радость, даже если её паутина окутала кровоточащее сердце без единого просвета. Никто и не должен узнать. *** Любовь ворвалась в его закрученную в воронку-трясину жизнь внезапно, когда он даже не ждал её и не подозревал, насколько зыбко и колюче это хрупкое чувство. Его щеки касались костяшками пальцев, поздравляя с фееричной победой на первом юрмальском конкурсе, а он судорожно облизывал губы, мечтая ощутить на них привкус манящих губ притягательного парня напротив, наплевав на то, что шею сдавливает весом в шутку подаренного Владом серебряного кулона и теперь они связаны не только одной на двоих ниткой обещаний, но и общим престижнейшим контрактом. — Мы ещё увидимся? — немного нервно, даже не пытаясь скрыть волнение за привычной широкой улыбкой, наедине спросил Сергей. — Я очень хотел бы этого. — Хорошо. Посмотрим, — стирая с пальцев эфемерное тепло, оборвал его Дима, резко вставая с остывшего песка и устремляясь в темноту. Они виделись очень часто, как будто назло друг другу, но пелена сомнений, скрывающая голодный блеск в глазах Билана, отправляла Лазарева всё дальше от себя в обжигающе-дерзкие объятия Влада, пока наконец под кожей раскалёнными иглами не развеялись ожоги. *** — Я ушёл от него. Теперь ты доволен? — Хорошо. — Нам ничего не сможет помешать быть вместе. Отбрось все «но» и дай мне наконец свой ответ. Его дрожащие пальцы накрывает холодная шершавая ладонь, сжимает на одно мимолётное мгновение, так и не успевшее превратиться в вечность, и исчезает, а по уху неприятным, склизким щупальцем полнейшей безнадёги проскакивает отстранённое: — Посмотрим. *** Диме нравилось перебирать между пальцами длинные тёмные пряди, притягивая Сергея ближе к своему лицу для очередного поцелуя, и, казалось, он не мог насытиться им, но после их коротких, редких, чаще всего случайных встреч, разделённых между гастролями одного и постоянными перелётами из одной страны в другую для записи дебютного сольного альбома и новой театральной работой второго, становилось только хуже. Они шли параллельно, пытаясь нарушить установленные ещё в древнем мире аксиомы геометрии, и действительно пересекались. Дорожили мнением друг друга, искали ответы на невысказанные вопросы в чужих, но таких похожих глазах, постоянно касались и казались безвозвратно далёкими один другому, больше всего на свете желая стать близкими. И были. И одновременно не были никогда: один купался в лучах всенародной славы после заслуженного второго места, а второй втайне завидовал, добавляя яда и жести в привычную всем улыбку и наконец решившись состричь слишком отросшие волосы. — Ты приедешь? Я буду ждать тебя. — Хорошо. Посмотрим. И только Миша был рядом, помогал удержаться на плаву, во всём поддерживал, а Сергею больше и не было нужно. А то, что и было, больше не хотелось получать. Не от него. И больше не от кого. *** С детства оставаясь непонятым, Сергей намеренно запутывал всех ещё больше, играя в известную только ему игру под названием «TV Show». Чувствуя ставшую почти чужой руку, стискивающую плечо, на премии RMA, Лазарев счастливо улыбается, забывая обо всём, что составляло хоть какую-то важность ещё вчера. Концерты, телевизионные проекты, пробивания глухих железных дверей покорёженной популярности и отчаянного желания хоть когда-нибудь быть услышанным — пустым и бессмысленным стало всё, кроме ладони, лежащей на его животе и неровного дыхания в изгибе шеи. Но уже наутро Дима отвечает привычной фразой на его просьбу задержаться у него подольше. — Посмотрим. Билану тоже страшно. Незнакомо. Зябко. Но он остаётся. *** И так же исчезает, спустя время появляется вновь, пока не пропадает на долгие месяцы с отвязной девушкой Юлей, а Лазареву уже нет смысла играть в любовь с мудрой и всепонимающей Лерой. — Когда-нибудь ты станешь взрослым, Серёжа, — улыбается ему она, и он не отшатывается от её по-детски наивного потрёпывания по волосам. А он пытается быть взрослым, снова кому-то что-то доказывает, выбивая себе звание универсального артиста, универсального человека-паяца и драматичного актёра, но снова остаётся непонятым. А затем он вдруг перестаёт хотеть, чтобы его понимали. Его пытается понять Кузнецов — бизнесмен, быстро ставший его другом и ещё быстрее переступивший эту тонкую грань. И он, кажется, даже понимает. Но его руки, без капли робости и осторожности притягивающие к себе за подбородок и затылок, занозой отдаются в висках, вызывая тупую, ноющую боль. И её — этой чёртовой боли, которую щедро рассыпает под его ногами некто свыше (тот, кто главенствует на небе, — безумный гений! Или слепец, не видящий очевидного — не может всё сразу попадать в испещрённое стрелами вечной потери сердце) в его жизни становится всё больше и больше с каждым днём. Он теряет брата, а вместе с ним — частичку того Серёжи, который в детстве дёргал его за рукав и требовал внимания к себе. Он теряет близкого человека, олицетворявшего то, что любую духовную пропасть можно преодолеть, если оба того захотят, а вместе с ним желание снова что-то преодолевать. Не спасает ни внезапное отцовство, ни стремительное восхождение к вершинам славы, когда наконец всё начинает по-настоящему получаться. И преодолевать больше нечего, кроме отчаянной борьбы с самим собой, победителя в которой всё равно не будет. Ровно как и не будет того, кто мог бы его спасти. Ведь в эпицентре — зияющая пустота, изрешеченная свинцовыми пулями-встречами и быстрым бешеным сексом, приправленным ядом недомолвок и недопониманий. — Хоть когда-нибудь мы останемся с тобой дольше, чем на два часа? Давай хотя бы попробуем. — Хорошо. Посмотрим. *** Слова, слухи, сплетни. Волны жалости, восхищений и восторгов. Руки, руки, руки… Похолодевшие пальцы сжимают тонкий бокал, то и дело грозящий выпасть на пафосный устланный дорогими коврами пол, а под чёрной рубашкой уже вовсю хозяйничают чужие ладони, нагло проскальзывающие ниже, вынуждая чуть прогнуться и выскользнуть из-под обтягивающих брюк. Две бешеные недели после марафона такой же бешеной подготовки к самому ответственному конкурсу, где на самом деле он совершенно один. Дима пишет ему каждый день, желая сил и удачи, но он ни разу не позвонил, не позволил услышать свой чуть сбивчивый, но внушающий оптимизм и уверенность голос. Потому что никакого оптимизма и уверенности между ними нет. Есть только почти незнакомый ему нидерландец с притягательной улыбкой, в которой Лазарев отзеркаливает свою, и клубком смотанное внутри напряжение, и нитку за ниткой из него вытягивает бывший конкурент европейского песенного конкурса, оставляя руками новые ожоги под кожей. *** «Я заслужил твоё порицанье. Но я просто не умел по-другому». —  ... И мы обязаны попробовать спеть эту песню. — Хорошо… — конец фразы проглатывает Сергей, изо всей силы прижимая Билана к толстой стене студии звукозаписи и жадно целуя, испивая хотя бы на этот раз тени сомнений и несогласий. И Дима безапелляционно соглашается, заранее зная, что оба не раз пожалеют об этом. Сказочная Португалия приветливо заключает их в свои объятия, и их не может остановить ни палящее солнце, ни закладывающий уши ветер, ни забившийся в жаркие ботинки песок. Они целуются в душном номере, ощущая на губах друг друга сочную сладость дыни и терпкую горечь рома, а руки, жадно касающиеся обнажённых бёдер, впервые оставляют ожоги. И на следующий день, стоя на вращающейся платформе плечом к плечу, спиной к спине, Лазарев испытывает физическую потребность сбежать отсюда подальше, потому что ожог лечится только холодом. Он сбрасывает с себя чужие руки даже в Москве и не приближается больше ни к кому теснее, чем на полметра. И снова бездумно ныряет в этот удушающий гейзер в Сочи, изредка отрезвляя себя компанией кого-нибудь другого, но только не обжигающе холодным Биланом. Испытание временем им не выдержать никогда. Расстаться — никогда. Уйти в нейтралитет — тоже не выйдет. Дима всегда в эпицентре — его мыслей, его действий и поступков, мотиваций и жалких мечтаний. Он для Димы — в эпицентре его недолговечного помутнения и минутного сумасшествия. Его руки лечат, а затем оставляют на коже разрывы от кнута. Чужое понимание ранило глубже ножа. Чужие руки стали убивать. Всю сознательную жизнь избегая боли, к тридцати пяти годам он саккумулировал её в себе, и она выплеснулась через край — в виде горьких песен, вынужденной отцовской ласки и остывшего стремления быть идеальным. Идеальный мир лопнул, обнажая съедаемые червями нарывы. Эти черви — желание быть лучшим, всегда только положительным и позитивным, но самое главное, любимым — выжрали его внутренности без остатка. И только ему — заполнять себя чем-то новым: новыми песнями, новым подходом к работе, новым образом нового себя. Боли не нужно бояться, боль нужно отпускать. Сплёвывать вместе с минорными песнями, срыгивать вместе со сгустками негатива и стальной брони притворства и фальши. Если хочется высказать свою точку зрения, какой бы она ни была, отныне он её выскажет. Он не будет больше сладким мальчиком и блевотным сахарозаменителем для облапывающих его женщин и мужчин, мечтающих заполучить его себе. Заполучить, но не заявить на него свои права. Трогать руками, но не приручить. Занежить и заласкать, но не залечить ожоги под кожей. Потому что это под силу только Диме. Но даже он умудряется полюбить, но не дать любовь. Сергей научился быть один, не имея ни тепла, ни ласки. Но он не мог уже прожить без любви. Которая, кажется, вполне могла жить без него.
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.