Шла третья осень осады. Медленной, вальяжной, изредка пестрящей кровавыми брызгами под свинцовыми тучами, изматывающей, заставляющей задыхаться, тонуть в омуте войны и надрывно пытаться избавиться от ржавых цепей, сковывающих кисти манящей свободы.
Шум воды доносился слабо. Прибрежные птицы давно не появлялись на берегах: грохот канонады отпугивал их раз за разом. Земля, казалось, насквозь пропиталась кровью, а в воздухе витал флёр пороха, металла и совсем немного — соли. Крепкие стены осаждённого третий год Остенде не пропускали к испанцам вонь прогнившей рыбы, плесени и разложившейся плоти, поэтому солдатам не приходилось изнывать от мерзких и дрянных запахов. Им хватало забот.
— Как продвигается осада? — вместо приветствия выдал Антонио, спешившись с коня и обратившись к губернатору Спиноле. Несмотря на свою моложавость, Испанская Империя выглядел изнемождённо: щёки впали, появились синяки под глазами, а скулу украшала свежая, но слегка затянувшаяся коркой рана. Единственное, что осталось неизменным — взгляд. Горящий, пылающий искрами огня,
демонический, как сказал бы голландец, и
праведный, как отметил бы сам испанец. Фернандес фыркнул: снова в голову закрались мысли об этом
богомерзком повстанце. Тряхнув головой, чтобы отмахнуться от размышлений о Республике, он пристально взглянул на дона Спинолу в ожидании ответа.
— Продолжаем брать измором, сеньор, — последовал чёткий ответ.
— Довольно поблажек, — Испания поджал губы. Его ожесточившийся за мгновение взгляд скользнул по разбитому лагерю и после остановился на одной из башен крепости. — Со мной прибыло достаточно людей и припасов для того, чтобы наконец заполучить злосчастный Остенде. Через два дня новый штурм. Будьте готовы.
Отдав приказ, мужчина быстро, со свойственной ему импульсивностью, направился в сторону отведённого ему пристанища и скрылся в нём, напоследок взглянув на осаждённый город. Как только голоса командиров и солдат стихли, Антонио глубоко вздохнул. Он, чёрт возьми,
устал. От войны. От лязга мечей. От свиста стрел и пуль. От грохота пушек. От въедливого запаха крови. От постоянного страха перед глазами.
По-человечески устал.
Шла третья осень осады. Республика Семи Провинций был в бешенстве.
Бывший сюзерен снова сделал ход конём: сам возглавил наступление на Остенде.
"Проклятый католик".
"Чёртова римская подстилка".
"Испания, когда ты уже
сдохнешь?"
Полученная весть хорошему настроению не способствовала. Его выводило из себя то, что даже при своём банкротстве Империя находил в себе силы продолжать сдерживать уже разгоревшийся огонь Революции и демонстрировать своё превосходство. Снова и снова.
Тим скрипнул зубами и крепко сжал кулаки. Что же, до Остенде ему день пути. У него и его сторонников хватит воли и жажды свободы, чтобы отторгнуть католическую падаль со своих земель.
Самое страшное происходит в те моменты, когда открывается второе дыхание. Его невозможно контролировать. Ему невозможно противостоять. Ему остаётся только подчиниться.
Шла третья осень осады. Лёд вновь грозился заставить пламя угаснуть навечно, но в ответ ему летели лишь насмешливые искры. Искры, готовые в любую секунду сжечь всё дотла за непокорность.
Доспехи вновь тяжким грузом опустились на плечи. Не новые, утратившие свой металлический лоск, но от того не менее роскошные, под стать статусу Империи. Испанию можно было бы назвать доблестным рыцарем из глуповатых фольклорных песенок, но, увы, таковым его не считал никто, кроме мягкосердечной и доверчивой младшей де Вард. Антонио улыбнулся, вспомнив о её золотистых локонах и очаровательных ямочках на щеках, но почти сразу же нахмурился, когда возродил в своей памяти резкий образ её мятежного брата. Смуглые пальцы, ещё не защищённые перчаткой, крепче сжали эфес шпаги. Неужели этот глупец думал, что своим появлением под Остенде он поднимет боевой дух соотечественников, и они смогут дать отпор? До абсурда смешно. От испанского гнева
никто не уходил живым.
— Сеньор, всё готово к штурму, — голос губернатора привёл Фернандеса в чувства, и мужчина обернулся.
— Тогда выступаем. Не медля. Мы успеем застать их врасплох.
— Господин де Вард, они наступают, — ещё не отдышавшись, выпалил засланный к испанцам шпион и выжидающе посмотрел на голландца. Тим опасливо прищурился, вглядываясь в горизонт, и поджал губы. Офицеры вокруг затаили дыхание: все ожидали указаний самого Республики, не решаясь командовать в его присутствии.
Через некоторое время Нидерланды резким движением одёрнул кольчугу и перехватил мушкет, сказав:
— Сражаться до последнего солдата.
Другого ответа он дать не мог, хотя
до одури хотелось.
Шла третья осень осады. Вскипающая ярость столкнулась с ледяной решимостью под стенами Остенде. Встречу оскорблённого дерзостью сюзерена и сорвавшегося бунтаря можно было назвать лишь свиданием с самой смертью.
Её хриплое холодное дыхание звучало за спинами кавалеристов. Её бледные руки направляли стрелы лучников точно в цель. Её шепот отдавал один и тот же приказ.
"Убей."
Шаг. Ещё шаг. Предсмертный крик солдата. Снова шаг. Лезвие шпаги мягко скользнуло по чужому горлу, и алые брызги украсили лицо Империи.
Время замерло. Не слышно было воинственных криков и залпов орудий. Плавно падали поражённые и молча ликовали победители.
Божья благодать для истинно верующего. Он утёр капли крови, оставив после разводы, и застыл. Испании в затылок упиралось холодное дуло мушкета.
— Ты даже на войну выряжаешься, как богатейший гранд, — Антонио не видел лица Тима, но знал, что тот презрительно сощурил янтарные глаза и скривил тонкие губы.
"Стреляй".
Испания лишь ухмыльнулся. Он так же знал, что Республика не
посмеет выстрелить. Не пересилит себя, как бы этого не хотел.
Всего секунда — и снова запах пороха и дыма ударил в ноздри, а звон кованного оружия о доспехи оглушил его. Империя глубоко вдохнул: среди смрада войны он почувствовал тонкий аромат соли.
"Стреляй же."
— Тебе пора переставать общаться с Англией, ты начинаешь изъясняться его же словами, — Фернандес, на свой риск, развернулся к Тиму лицом. Он ожидал увидеть ненависть, поглощавшую Республику изнутри, дерзость, непокорность, своеволие, а узрел лишь удивление и лихорадочный блеск в глубине зрачков. Испания знал: с оружием наготове де Вард перед ним
беззащитен.
"Стреляй, чёрт подери".
Республика молча смотрел на Империю, продолжая держать его на прицеле. Он не заметил ни капли страха: даже на самом краю обрыва Испания ухмылялся. Тим поудобнее устроил ладонь на мушкете. Один выстрел — и он свободен. Осознание этого на мгновение опьянило его, и еле заметная улыбка поползла по его губам.
Один выстрел — и де Вард упал наземь, схватившись за плечо. Тонкая струна лопнула, и осколки надежды больно впились в свободолюбивое сердце. Он не смог.
"Проклятые чувства".
Один выстрел — и Антонио окинул строптивца победным малахитовым взглядом, отбросив свой мушкет на бордовую смятую траву. Не стоит ждать смерти, глядя ей в
дьявольски красивые глаза. Сантименты, даже скрытые на самой глубине души, могут уничтожить гораздо лучше оружия, потому нельзя их выпускать.
Особенно, если ты привык побеждать.
— В следующий раз пулю в сердце пущу.
"Уж лучше пуля, чем ты сам".
Шла третья осень осады. Остенде был взят.
А в воздухе над уничтоженным городом всё ещё ощущался едва уловимый запах соли.
