You're my fantasy

Они познакомились в жаркий летний день пятнадцать лет назад. Никто уже не помнит, где именно и при каких обстоятельствах. В память врезалась только июньская испепеляющая жара.  — Привет!  — Привет…  — Меня Тэхен зовут. Не хочешь поиграть?  — Мама говорила, что не нужно разговаривать с чужими…  — А как же ты тогда найдешь своего? Маленький Чонгук быстро вырос, а вместе с ним рос и его друг. Дружба между ребятами зародилась совсем давно, когда Чону только-только исполнилось восемь. У него не было друзей, он был совсем одинок, но ровно до того момента, пока однажды незнакомый мальчик не появился откуда не возьмись и не предложил Чонгуку стать друзьями. Они играли, когда Чонгук возвращался из школы. Любимым местом тогда еще маленького мальчика был сад, полный волшебно пахнущих ярких цветов. Он частенько приходил туда еще до знакомства с Тэхеном и рисовал, нежась под лучиками солнца. Чонгук слышал тихие голоса цветов. Они всегда разговаривали с ним, шепча свои цветочные тайны прямо на ушко, а мальчик молча слушал, боясь перепугать хрупкие растения, опасаясь того, что они замолчат. Их доверие заставляло чувствовать себя особенным. Но когда появился Тэхен, они замолчали.  — Тебе грустно?  — Очень…  — Отчего? Что-то не так с цветами? Им плохо?  — Я их больше не слышу. Тэхен, конечно, лучше цветов. Чонгук с самого первого взгляда на мальчика понял, что он похож на цветок. Было в нем что-то совершенно необыкновенно нежное, прекрасное и изящное: Тэхен казался еще не раскрывшимся бутоном самого красивого в мире цветка, который покажет свои хрупкие и волшебные, чарующие лепестки, обязательно покажет, нужно только немножко подрасти. Кажется, мальчик похож на розу. По крайней мере, Чонгуку так казалось. Тэхен нежный, но не стоит бездумно его трогать: тут же покажет шипы и кольнет пребольно. Здесь нужно знать, как с ним обращаться, что говорить и что делать. А Чонгук, кажется, узнал. Но нельзя узнать того, кто сам не хочет, чтобы его узнали. Тэхен никогда и ни с кем не играл, кроме Чонгука. Когда рядом с мальчиком появлялись другие дети, то тот исчезал, а Чон и сам не замечал, когда Тэхен успевает спрятаться. Он был только рядом с Чонгуком, только тогда, когда они наедине. Тогда мальчик, еще с совершенно детской любовью глядя на своего друга, мог играть с ним, мог рисовать его в своем блокноте, мог слушать его всегда разные и всегда интересные истории. Эти тэхеновы сказки заменяли Чонгуку шепот цветов. Главное — не потерять луну, считая звезды. Не пройти мимо прекрасной алой розы, стремясь собрать сорняки. Но Чонгук рос, из первого класса пошел во второй, из второго — в третий. Год за годом он поднимался все выше и выше, становился взрослее и взрослее. Жизнь становилась труднее и труднее, а стена между Чонгуком и остальными людьми — все огромнее, толще. Теперь уже парня никто и никогда не понимал. Маленький Чонгук плакал, потому что мама не верила, что ее сын особенный, что он слышит цветы и слушает их сказки. Что он дружит с волшебно прекрасным мальчиком по имени Тэхен, который похож на большую нежную розу. Никто не верил. Кроме Тэхена. Чонгук окончил школу в восемнадцать. Примерно тогда, когда понял, что крохотный алый бутон молодой, неокрепшей розы, нашедший его когда-то в саду, теперь уже стал настоящим, прекрасным цветком. И еще Чонгук, кажется, любит этот цветок немного больше, чем позволено любить. Тэхен оставался все тем же мальчиком, понимающим с первого раза, неустанно рассказывающим все новые и новые истории, в моменты, когда грустно, гладящим по голове и крепко обнимающим, в моменты, когда радостно, заливисто вместе с Чонгуком смеющимся. Просто он тоже подрос, возмужал. И, кажется, тоже влюбился. Чонгук оставался в глазах общественности все тем же странным, непонятным мальчиком, который вечно что-то лепечет о сказках цветов, о том, что рассказала ему прекрасная роза, о том, как сильно он любит растения, о том, что у них есть свои секреты, которые знает только он. Никто не понимал, никто не верил, кроме Тэ. Тэ…  — Тэ, это неправильно…  — Кто сказал? Где это написано?  — Мир, он… Это правило. Люди придумали, и его нельзя нарушать…  — Мир глупый, и люди глупые. Они не понимают. Любовь нельзя обуздать, она неукротима, ее сила возьмет над тобой верх, как бы сильно ты не сопротивлялся. Плыть по течению — ужасно, но сейчас мы должны делать именно это. Люди убивают сами себя, а я хочу жить. Хочу, чтобы мы жили.  — Значит, мне можно любить?  — Ты любил цветы в саду?  — Очень.  — Несмотря на родительские запреты? Они ведь считали, что это невозможная, несуществующая в природе любовь.  — Но ведь я ее чувствовал.  — А эту? Эту любовь ты чувствуешь? Мою любовь ты чувствуешь?  — Да…  — Значит, можно и нужно любить. Чонгук даже переехал. Родители были не против того, чтобы он жил один. А Чонгук особенно того желал, потому что когда он был с семьей, Тэхен к нему не приходил. А видеть его, слышать и чувствовать хотелось постоянно. Кажется, что еще давным-давно, в восемь лет, Чонгуку на сердце вытатуировали несмываемыми чернилами имя его любимого цветка, любимой розы: Ким Тэхен. Чон стал жить один, и Тэхен стал жить вместе с ним. Целовать в любимый лоб и щеки по утрам, смотреть на прикрытые от удовольствия глаза, обнимать крепко-крепко, прижимаясь всем телом, словно боясь отпустить в холодный и непонятливый мир. Хотелось даже, словно щенок, дожидаться Чонгука в его квартире, а когда он наконец вернется из института, прыгать на него, обхватывая руками и ногами, прижимая к стене и не отпуская, пока вся одежда, все тело не насытится парнем хотя бы на время (потому что насытиться невозможно), а потом нежно целуя в лоб и, переплетя пальцы рук, отвести на кухню. Поужинать вместе, а потом отправиться в комнату, восполнить недостаток друг друга в организме, наполнить пустовавшую в течение дня квартиру звуками своей любви. Чонгуку нравилось, когда Тэхен сперва целует нежно-нежно, заставляя сердце волнительно биться, словно оно, неспособное справиться с нахлынувшим потоком положительных эмоций, вот-вот вырвется из груди. А еще нравилось, как Тэхен меняется, когда оказывается сидящим на бедрах Чонгука, что лежит на кровати, довольно глядя в тэхеновы глаза, где за считанные секунды стали чертики плясать, а шипы прекрасной розы начали показываться, когда Ким уже вовсю кусается, оставляя алые метки на чонгуковой светлой и нежной шее, запуская руку в смольно-черные волосы, оттягивая голову назад, язычком проходясь по адамову яблоку, очерчивая круги, вырисовывая поцелуями одному только Тэхену известные цветочные узоры, слушая, как Чонгук тихо, но томно стонет, лаская слух. Сложно устоять, когда тэхенова любовь захлестывает с головой, сбивает с ног, окутывая своим нежным цветочным ароматом, погружая в море алых нежных, таких приятных на ощупь лепестков. Чонгук молча притягивает парня к себе, смело накрывая его губы своими, требовательно толкаясь языком в приоткрытый рот, буквально крича о том, как сильно его хочет. Тэхен слишком сильно любит, чтобы сильно долго издеваться над своим мальчиком, поэтому снимает с лежащего на кровати Чона футболку, потом кидает куда-то на пол свою, прижимается телом к его пылающей жаром груди, на пару секунд останавливается, с наслаждением касаясь чонгукова тела. Кладя голову ему на грудь, слыша, как глубоко внутри бьется живое, полное любви сердце, Тэхен снова поднимается, уверенный в том, что любит и любим. Стаскивая с Чонгука штаны вместе с нижним бельем, облизывая губы, Тэхен, нежно разводя ноги парня в стороны, припадает губами к внутренней стороне его бедра, снова начиная создавать свой странный, не поддающийся расшифровке узор, с помощью поцелуев, иногда поднимая глаза и смотря на Чонгука, которого от одного только вида Кима между своих ног ведет, и он, закусывая губу до крови, издает протяжный стон, когда Тэхен-таки доходит до чонгукова члена, тут же припадая к нему, мгновенно заглатывая на всю длину, потому что «Чонгук-и очень устал, ему хочется отдохнуть». Двигая головой вверх-вниз и почти доводя до разрядки, Тэхен вдруг останавливается, а потом, быстренько облизывая пальцы, находит ими подрагивающее колечко мышц и неспешно толкается вперед, сперва только одним, но потом постепенно добавляя уже второй и третий. Чонгук под ним, не стесняясь, громко стонет, когда пальцы задевают чувствительную к подобным прикосновениям простату, а Ким с наслаждением вбирает в себя сперва болезненные, а потом полные крышесносного удовольствия стоны. Потом, поцелуем извиняясь за то, что пальцы как-то слишком резко и быстро покидают податливое, жаждущее больших ласк тело, Тэхен стягивает с себя остатки одежды, снова возвращаясь к ждущему внимания Чонгуку, снова нежно касается губ, касается руками взлохмаченных волос, ноги закидывает на свои плечи и медленно, но смело входит. А парню почти не больно, он уже попривык к тому, что размеры у Кима внушительные, однако неприятные ощущения все же не позволяют получать удовольствие с самых первых секунд, поэтому Тэхен, руками оглаживая чонгуковы бока, на ушко тому шепча, насколько же тот замечательно-привлекательно-волшебно-прекрасно-чудесно-невообразимо-шикарно божественный, двигается поначалу совсем медленно, и ускоряться начинает только тогда, когда Чонгук сам подается вперед, подавая знак, мол, уже полностью готов и жажду тебя. В себе. Много. Быстро. До сорванного голоса и алых царапин. А Тэхен все прекрасно понимает, ему даже спрашивать не нужно, он прекрасно изучил своего мальчика, знает все его предпочтения, угадывает все его желания, поэтому сейчас двигается как нельзя более быстро, с каждым разом попадая по простате, выбивая из уст Чонгука оглушительные стоны, звуками собственного голоса перебивая его, чувствуя, как короткие ноготки царапают руки, бедра, спину: словом, все, до чего только смогут дотянуться. Воздуха катастрофически не хватает, Ким за пару уверенных и грубых толчков выбил остатки кислорода из чонугковых легких. А парень, едва ли не задыхающийся, но несомненно довольный, буквально растекается жарким воском по кровати, когда Тэхен наконец кончает, вынуждая Чонгука кончить следом, сжать Кима глубоко в себе, простонать его имя, почувствовать, что Тэхен обессиленно свалился на кровать рядом с парнем, а потом обнять, утыкаясь носом в шею, и повторить уже, пожалуй, в миллиардный раз:  — Господи, я так сильно тебя люблю… А потом услышать:  — Я тоже, Чонгук-и… Так происходит каждый день. Тэхен будит парня рано утром, говоря о том, что ему пора идти на работу. А Чонгук, сперва, конечно, целует, прижимаясь к Киму всем телом, вдыхая его нежный цветочный запах, наслаждаясь тем, как приятна на ощупь его кожа: и впрямь похожа на розовый лепесток. Тактильные ощущения для парня самые важные, а Тэхен прекрасно знает, поэтому еще сильнее прижимается, позволяя Чонгуку носом уткнуться в его шею и опалить ее жарким дыханием, от которого все нежные тэхеновы лепесточки еще сильнее раскрываются, готовые к ласкам. А потом Чон уходит в институт, но обещает Киму вернуться вечером. И непременно возвращается, каждый день, с порога получая дозу обнимашек и тэхенова запаха, которого на протяжении целого дня катастрофически не хватало. Конечно, Чонгуку бы хотелось, чтобы они с Тэхеном гуляли по прекрасному Сеулу вдвоем, держась за руки, чтобы вместе они учились в университете, но Ким всегда отказывался.  — Почему ты не выходишь на улицу, Тэ?  — Люди… Они… Они не понимают. Пугают. Я не хочу, боюсь. Но Чонгук был готов с этим мириться, потому что тэхенова искренняя любовь заполнила пустоту в его душе. Чон не нуждался ни в чем более, ведь по вечерам он приходит домой, где его ждет такой чудесный цветочек, его Тэхен. И так происходит всегда. Ах, черт, самое важное. Так происходило каждый день, когда-то. Не сейчас. Спустя пятнадцать лет Чонгук однажды заболел. Родители, которые все же волновались за судьбу сына, отправили его в больницу. Чонгук, конечно, чуть ли не плакал, расставаясь с Тэхеном, оставляя его одного на неопределенный срок в своей за считанные секунды ставшей слишком большой для одного человека квартире. Но он пообещал, что вылечится поскорее, а потом снова вернется домой, кинется к нему в объятия, носом снова уткнется в его шею, а потом потащит за собой в спальню.  — Ты только дождись…  — Дождусь, обещаю. В больнице Чонгука пугало все. Парень, с чужими людьми особенно тесно никогда не контактировавший, чувствовал себя крайне неудобно, когда его стали таскать по палатам, давя на сознание кричащим белым цветом потолка, пола и стен, мучая его бедную голову писком всевозможных аппаратов. Чонгук искренне не понимал, почему родители вдруг стали обращаться с ним как с маленьким, а врачи обеспокоенно стали бегать то и дело возле его кровати. Но он не придавал этому никакого значения. Он просто ждал, когда же наконец увидит свой прекрасный цветок, почувствует его нежные лепестки, окунется в его жаркое алое пламя.  — Господин Чон, вам будут делать уколы на протяжении недели, давать таблетки трижды в день, и вы поправитесь.  — Но я ведь не болен.  — Ох, господин Чон, эта болезнь опасна, очень опасна. Она поражает ваше сознание.  — Нет, вы что-то путаете… Со мной все в порядке. Я… Я просто неважно себя почувствовал.  — Конечно, все в порядке, господин Чон. Все будет в полном порядке, вы только принимайте лекарства. Чонгуку не нравилось то, что с ним делают врачи. Эти уколы и таблетки одурманивали, лишали чувств, заставляли сердце слишком часто биться. Чонгук стал чувствовать, как в душе снова образовывается странная пустота. А еще… Он перестал слышать.  — Не плачь, Чонгук-и. Ты не слышишь цветы, но теперь ты слышишь меня. А я тоже буду рассказывать тебе сказки. Я тоже спасу тебя от одиночества. Я сделаю тебя особенным. Я тебя люблю.  — Я тоже люблю тебя. Чонгук плакал. Он снова плакал, сидя на больничной кровати, потому что стало страшно. Потому что он больше не слышал нежного голоса своей розы. Не чувствовал ее присутствия здесь, в самом сердце.  — Доктор, а где Тэхен? Он ушел? Где он, пожалуйста, скажите?  — Господин Чон, Тэхен больше не придет. Чонгук покинул больницу спустя несколько недель. Он понесся к себе домой, распахнул дверь квартиры, надеясь, что его прекрасный цветок сейчас кинется на шею, обнимет нежно-нежно, носом уткнется в шею и зашепчет: «Люблю, люблю…» Но Чонгук почувствовал только холод.  — Господин Чон, Тэхен больше не придет. Моя любовь была болезнью? Но почему любить — быть больным? Почему, если Тэхен-и был только со мной, значит, его никогда не существовало? Почему такая любовь считается запретной? Почему от нее лечат?  — Не придет… Мой цветочек больше не придет. Тэхен-и больше никогда не придет. Я ведь, оказывается, его выдумал.