Ты - моё спасение

Слэш
R
Завершён
59
автор
ash black бета
Пэйринг и персонажи:
Размер:
8 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
59 Нравится 0 Отзывы 11 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Не понимаю этого, — услышал Маэдрос, стоя за огромным ветвистым орешником. Пока Фингон был у него в гостях, он ни разу не слышал голоса этого темноволосого эльфа-лаиквенди, — тот только кланялся и улыбался, — но, как ему и казалось всегда, голос у эльфа оказался неприятным, сладким и злым. — Я чувствую себя очень, очень глупо, — продолжал придворный. — Допустим, он догонит нас через три дня. Зачем вообще надо было брать нас с собой? Мы опять не знаем, куда он поехал, он не сказал даже мне ни слова, просто уехал — и это за час до ночного привала. Здесь никого нет, только пара поселений эдайн в двух днях пути. Даже если допустить… Его собеседник, другой спутник Фингона, стал что-то отвечать, начав с: — Но ведь он же вчера не был пьян хотя бы… — но говорил он тише, не так пронзительно, как тот, первый, и Маэдрос не слышал — или уже не слушал — его. Маэдрос не выдержал — ему хотелось проститься с Фингоном ещё раз после отъезда из Химринга — но сейчас он к своему удивлению и тревоге обнаружил, что Фингона в отряде нет, и что спутники его тоже не знают, куда он отправился. Он рассудил, что если придворный сказал догонит, то Фингона следует искать не впереди по дороге, а обратно, и искать его надо там, где его отряд был вчера вечером за час до остановки. Если Фингон не сказал даже этому скользкому типу, а сказал кому-то другому, куда едет, этот другой вряд ли выдаст тайну своего господина. Маэдросу не составило труда рассчитать, где именно они расстались. На это место он прибыл уже ближе к вечеру; осеннее солнце лениво запуталось в ветвях берёз, да и сама осень как будто запуталась, остановившись на месте, затаившись в уголке летнего тепла. Иногда пряди рыжих волос Маэдроса взбивали холодные порывы ветра, но если закрыть глаза, можно было даже представить себе, что кругом холодный, дождливый июнь. Он не знал, повезло ли ему, или же он просто научился выбирать дороги, которые понравились бы его кузену, может быть, он различил следы его коня даже после прошедшего утром дождя — но самого коня он увидел под большим дубом. Конь был мёртв: несчастное привязанное животное загрыз медведь; череп был изглодан, серебряная уздечка разорвана, ноги разбросаны, как палки в упавшем заборе. Из-за плеч коня высунулась маленькая лиса с куском мяса во рту, как-то виновато поглядела на Маэдроса и скрылась под кустом. Маэдрос даже не успел испугаться; его всего охватил жар, какое-то смутное помешательство, перед глазами всё стало темнеть. Он пошёл дальше, как будто бы зная, куда идти. Ему казалось, что шёл он очень долго — но, должно быть, не так долго, солнце не успело ещё сесть, и к этому месту должны были доноситься крики животного, когда оно погибало. Он остановился бесшумно, увидел прогалину в лесу, освещённую розовым солнцем. Всё, что он увидел, навеки запечатлелось у него в мозгу, но в то же время он ничего не смог бы воспроизвести, никому рассказать, уста его были запечатаны ужасом и невозможностью происходящего. Фингон не мог лежать здесь, в осеннем лесу, совершенно голым, беззащитным; он не мог отдавать своё тело двоим эдайн — юноше лет двадцати и мужчине постарше, лиц которых Маэдрос не смог заставить себя разглядеть. Он не мог бы на «а так не хочешь» ответить — «да, хочу». Он не мог послушно изгибаться, чтобы им было удобнее. Ему не была нужна помощь, он не попал в беду, он делал это добровольно. Маэдрос убил бы их, если бы не боялся повредить самому Фингону. Какой-то рассудительный голос внутри него (Маэдросу показалось, что он принадлежит его отцу, Феанору) сказал, что если покончить с ними, то очень вероятно, что всё это всплывёт, что кто-то об этом узнает, что кто-то станет искать этих людей, узнавать, кто и зачем убил их… Он услышал высокий, неестественный смех Фингона, который сказал что-то вроде «и что, уже всё?». — Может, лучше прирезать его? — пробормотал старший мужчина. Они уходил в лес и были совсем близко от Маэдроса. Против заходящего солнца он так и не разглядел их лиц. — Не надо, — ответил младший. — Может, у него тут друзья где есть. Странный он какой-то. Пошли скорей отсюда. Зря ты его одежду взял. — Ну хоть что, раз ты сказал кольцо не брать… Тьма ещё не успела полностью обволочь лес. Маэдрос подошёл; солнце село, прогалина почти утонула в ночи, но глаза Фингона ярко сверкали. Вспомнив реплику придворного про не был пьян, по крайней мере, теперь Маэдрос понял, что сейчас Фингон пьян, пьян совершенно и полностью; рядом была зелёная фляжка с крепким зельем, который дали ему с собой слуги-эльфы, работавшие в Химринге на кухне — но пахло не только этим, пахло и какой-то тошнотворной гадостью вроде пива, которую с собой, верно, принесли те люди. Фингон привстал на локте: в волосах и на белой коже грязь, ноги разъезжались; под ним на земле была какая-то тряпка. Он мутным взглядом смотрел на Маэдроса и, наконец, сказал: — Ты тоже меня хочешь? Давай, давай, я разрешаю. Маэдросу казалось, что он уже никогда не сможет сказать ничего; он присел, пытаясь помочь ему, хотел снять свой плащ, чтобы прикрыть его — но Фингон схватил его за завязки рубашки и снова сказал, уже настойчивее: — Ну давай, давай же, можно; ты тоже хочешь. Это был не вопрос и не утверждение — описание этого безумного момента, в котором оказались они оба. Фингон потащил его к себе — неожиданно слабо, непослушными, расцарапанными руками. Маэдрос подумал, что нельзя допускать, чтобы тот просил дальше. Он опустился на колени, лёг, закрыл собой всё его небольшое тело, обхватил; по крайней мере, так он мог взять его, держать, обнимать, не бояться, что он денется куда-то во тьму вокруг. — Тебе правда нужно, чтобы я это сделал? — спросил Маэдрос. — Да, — сказал Фингон ещё раз, совсем неразборчиво — и отключился в его руках, впав в сон, в пьяное забытье. Одежды на нём действительно не было, никакой; не было и обуви. Маэдрос нащупал рядом штаны, но они были чужие, видимо, принадлежали кому-то из тех людей, а сам он ничего с собой не взял сюда, в лес. Но он не мог позволить Фингону оставаться голым и всё-таки натянул на него эту чужую одежду, а потом завернул в собственный тёплый плащ. *** До Химринга они добрались ещё затемно; Маэдрос боялся, что загонит своего коня, так ему хотелось вернуться скорее. Зашёл с заднего, тайного хода; двум перепуганным слугам, встретившим его, сказал, что Фингон упал с лошади на охоте и ударился головой, и что он сам позаботится о нём. Чужую вещь он бросил в камин. На поясе штанов была вышивка из ряда маленьких наивных цветочков; Маэдрос на мгновение с сочувствием подумал об аданет, которая делала её (он знал, что, в отличие от эльфов, мужчины-люди шьют очень редко) — не зная, что её муж или брат готовы на столь низкое времяпрепровождение. Он рад был, что, когда вымывал грязь из волос Фингона, с его кожи, с его бёдер, с промежности, отовсюду, тот был без сознания. Маэдрос вспомнил, как побывал в гостях у него в Хитлуме года два назад. Всё вроде бы было как обычно; потом он уехал и встретил по дороге дядю Финголфина, который неожиданно решил заехать к сыну. Финголфин пригласил его поехать с ним, сказав, что Фингон, должно быть, не будет возражать. Когда они прибыли, Фингона дома не было. Он явился под утро, и у него так же была грязь на волосах и на одежде, и от него пахло вином. Он сказал, что был на охоте. Всё это казалось очень естественным: должно быть, он сидел где-то в засаде, в болоте, в грязи, может быть, взял с собой фляжку вина — но его взгляд Маэдросу запомнился, и теперь ему было невыносимо больно от этого взгляда, поскольку он уже знал, что ему предшествовало. И Финголфин тогда посмотрел на него, Маэдроса, как-то загнанно, вопросительно. Сейчас Маэдрос знал, что этот взгляд означал: «ты-то хоть знаешь, в чём дело?». Нет, он не знал. *** Маэдрос просидел с ним весь день, иногда забываясь беспокойным сном; Фингон очнулся только под вечер. Посмотрел на него стеклянным взглядом и спросил: — Ты тут? — Да, — сказал Маэдрос. — Ты у меня. Тебе плохо. Тебе надо отдохнуть. Я сказал всем, что ты упал и сильно ушибся. — Что ты теперь — что ты… — Фингон не договорил. Он скорчился, попытался встать, и его вырвало на пол. Маэдрос придерживал его за плечи, чтобы не упал, потом помог ему, беспомощно обвисшему, снова лечь и заставил выпить воды. Фингон закашлялся, хотел что-то сказать, и его снова начало тошнить. Откинувшись на высокую подушку, он растерянно смотрел на Майтимо, кажется, так и не в силах осознать, что находится у него дома, в Химринге, потом провёл рукой по своей ещё влажной толстой косе, в которую Майтимо дрожащими руками заплёл его волосы несколько часов назад. Приоткрыл рот, застонал. — Ещё чего-нибудь хочешь? — быстро перебил его Маэдрос. — Поесть? Воды? — Да, — сказал тот. — Выпить. Ну давай же. Маэдрос достал фляжку вина из шкафчика. Сам он не пил, но на всякий случай держал его тут. — Поешь сначала, — он протянул кузену печенье. — Хоть чуточку. А теперь пей. — Может, и надо поесть, — сказал Фингон и, выпив всю фляжку, заснул снова. Маэдрос страшно боялся оставлять его одного и снова решил спать в кресле рядом с ним. Он давно должен был осознать, что Фингон пьёт слишком много; да, здесь, в Белерианде, все пили больше. Здесь, в отличие от Амана, не было церемоний, не было торжественных календарных праздников, когда вино было допустимо — пожалуй, так было заведено только в Гондолине. Они все стали пить в обычные дни и всё время держать вино дома. Но сейчас Маэдрос задал себе вопрос — когда в последний раз на столе у Фингона не было вина? Когда он не просил налить ему второй, третий, четвёртый раз? *** Проснулись они оба наутро; ярко било в окна солнце. Маэдрос подошёл к окну. Оказалось, что за этот прошедший в страшных снах день и тёмную ночь слишком тёплая осень сменилась зимой; всюду лежал тонкий снег, и влага на ветвях застыла в искристую зеленоватую броню. Фингон открыл глаза, огляделся по сторонам, приподнялся. Раньше он не был в спальне у Маэдроса — в его собственной, маленькой, не парадной спальне в башне. Он смотрел на Маэдроса, стоявшего у окна; потянулся к столу, протянул руку, коснулся письменного прибора. Он смотрел на разрозненные, мелкие вещи, личный маленький мир Майтимо, о котором никогда не думал раньше; на эту попытку создать подобие уюта — посеребренная веточка горной сосны с шишками с Эред Луин, камушек с берегов Гелиона, бронзовое зеркальце, затёртый костяной гребешок. Стены были изображением окружавшего их зимнего пейзажа — светло-голубая до зеленоты краска неба, силуэты деревьев, выложенные перламутром со сверкавшими на ветвях капельками бриллиантов. Губы Фингона искривились в подобии улыбки. — Тебе не кажется странным, что на стенах — то же, что и за окном? — Мне тут нравится, — ответил Маэдрос. — Нравится зима. Я, наверно, никому ещё не говорил об этом, это никому нравиться не может. — Твоему отцу эта комната понравилась бы, — сказал Фингон. Он отвернулся, глядя в никуда. — Мне лучше поскорее уехать, — выговорил он. — Нет, — сказал Маэдрос. — Нет. Не сейчас. — Ты мне запретишь? — выкрикнул Фингон. Маэдрос никогда не думал, что голос Фингона способен вызвать у него неприязнь, но этот — полупьяный, истеричный — действительно был неприятен. — Финьо, — сказал он мягко, — я не могу позволить тебе рисковать собой. Что угодно, но не это. Тебя могли убить, похитить, предать… предать врагам, — с трудом выговорил он. — Так нельзя. Я должен позаботиться о твоей безопасности. Если что-то случится с тобой, твой отец умрёт от горя, я это знаю. Он тебя любит больше жизни, больше собственных братьев и родителей. — Ты запрёшь меня? Расскажешь папе? — Голос Фингона сорвался; Маэдрос понял, что тот боится этого больше чего бы то ни было. — Финьо, я не могу этого сделать, но разреши мне хотя бы заботиться о твоей безопасности. Стать твоим телохранителем, если хочешь. В следующий раз, когда тебе это понадобится, позволь мне сопровождать тебя. Я сделаю так, чтобы все твои потребности были… чтобы ты получал всё, что хочешь, но без риска для жизни. Финьо, пожалуйста, нельзя столько пить. Тем более наедине с теми, кого совсем не знаешь. Фингон рассмеялся. — Так всё дело в вине, да? Что же ты не — не — не… — Финьо, — сказал Маэдрос. — Если тебе такое нужно, я буду их приводить к тебе сам. Тех, кого ты захочешь. Когда захочешь. Приведу, кого захочешь. Или здесь, или у тебя дома, как пожелаешь. Сколько захочешь. Выберу их для тебя. Если тебе так лучше — да, пусть будет так. Только скажи. — Выберешь? — отозвался эхом Фингон. — Выберу. Выберу покрасивее или тех, на кого ты укажешь. — Да нет, чем хуже, тем лучше, — услышал Маэдрос в ответ. Чего-то подобного он и ожидал. — Хорошо. Можешь остаться здесь, у меня, сколько захочешь. Можно ведь и здесь… послушай, здесь ведь лучше, чем в грязи и на холоде. Никто об этом не узнает. И никто тебе не посмеет сделать ничего плохого или что-то украсть. Никто потом не будет рассказывать. Ничего. Во взгляде Фингона мелькнул страх. Он понял, что это означает, что имеет в виду Маэдрос. Он не спросил: «а потом ты убьёшь их?» — и так всё было понятно. — Если я захочу повторить? — спросил он. — Оставлю здесь, у себя, тех, кто тебе понравится, — спокойно ответил Майтимо. — Сколько хочешь. Конечно, в зависимости от того, сколько они проживут. Люди быстро стареют, к сожалению. Потом найду других. Фингон никогда не думал, что Майтимо способен приговорить к пожизненному заключению и смерти невинного человека ради его, Фингона, развлечения. Теперь он это знал. — И всё это ради меня? — он хотел, чтобы эта фраза прозвучала с насмешкой, но, кажется, это не получилось. Он не умел придавать своей речи нужную интонацию. — Да, — ответил Маэдрос. — Раз тебе это нужно. Он молчал, не в силах посмотреть на Фингона: сказать всё это оказалось не так легко, как он думал. — Хочешь есть? — наконец, заговорил он снова. — Я тебе приготовлю. — Вкусно, — прошептал Фингон, не поднимая глаз от тарелки. — Отдыхай, — ласково сказал Маэдрос. — Спи. Только не надо больше пить, ладно? По крайней мере, сегодня. Тебе же плохо от этого. — Ладно. Заметив, что Фингон дрожит, Майтимо укрыл его ещё большим шерстяным пледом. — Что мне ещё сделать для тебя? — спросил он. — Я правда сделаю всё, что хочешь. — Ты правда готов приводить мне их сюда? — спросил Фингон. — Да? — Конечно. Я же сказал — всё, что хочешь. Если тебе… — он сглотнул, потом всё-таки выговорил, — если не хватит, я мог бы — ты ведь хотел, чтобы я сам… Если бы я действительно мог удовлетворить тебя хоть на какое-то время, то я готов служить тебе и в этом. — Правда мог бы? Я думал, мне всё приснилось и я не мог такого тебе сказать, — сказал Фингон легкомысленным тоном — но как-то слишком тихо. — Да, — ответил Маэдрос. — Да. Я же согласен. Я не отказывался, нет. Просто там я не мог. — Давай здесь. — Мне раздеться? — Маэдрос опустился на колени рядом с кроватью. — Как хочешь. — Только говори, как и чего ты хочешь, я всё сделаю. Фингон смотрел на него — и видел его смутно; он до сих пор никак не мог поверить, что там, в лесу, он действительно предложил это Майтимо, теми словами. Он выдохнул — и ощутил его обнажённое тело рядом с собой; тот всё-таки разделся. Только теперь он вполне осознал, что Майтимо вымыл и переодел его в новое и чистое после того вечера; вспомнилось, как он же снова вытирал его мокрым полотенцем и переодевал после приступа рвоты. Майтимо тоже не верилось, что тогда Фингон и вправду предложил ему это — и тем более сейчас трудно было поверить, что это случится. Он знал, что все его надежды на счастье, и так в действительности никогда не существовавшие, давно и окончательно перечёркнуты — но теперь снова — снова — и не таким же образом. На долю его осталось только бесконечное унижение — самоунижение — слуги, который подаёт еду на стол, но никогда не может попробовать её, надеясь, что раз в году ему достанутся объедки. Нет, нельзя думать так; нет, нет, лучше пусть его вообще тут не будет. Только его тело, которое даст Финьо то, чего он хочет от чужого тела. Согреть его, дрожащего, защитить. Только так. *** Фингон сладко вытянулся, прижался к нему, вздохнул; сейчас он не чувствовал ничего, кроме сладостного жара на коже, кроме любимого тела: Майтимо был таким большим, таким горячим — кажется, только сейчас он впервые почувствовал, насколько тот больше и тяжелее; да, словно кругом не было ничего, кроме него. — Как ты? — прошептал Майтимо. — Мне очень, очень хорошо. — Ты доволен? — Да. Я счастлив. Мне очень хорошо. Я не представлял себе, что с тобой может быть так хорошо. Я никогда не думал, что ты такой добрый. Фингон проснулся в его объятиях; яркое зимнее утро снова пылало за окном; он видел лишь нарисованное лазурное небо и бриллиантовый иней на стенах комнаты, и хрустальные снежинки на высоком куполе над ними, слегка подсвеченные лучами из крохотных окошек под самой крышей. Он никогда не просыпался ни в чьих объятиях и не чувствовал тепла чужих тел — они всегда казались ему мёртвыми и холодными. — Доброе утро, — сказал Майтимо. Фингон был счастлив видеть, как лицо Майтимо залилось краской, когда тот осознал, что раздет и что они вдвоём. — Хочешь чего-нибудь? — спросил Маэдрос. — Сейчас… нет… не знаю. Как пожелаешь. Потом. — Давай я приготовлю тебе завтрак, а потом мы поиграем во что-нибудь? — Его взгляд указал на игральную доску на комоде. — Хорошо, — Фингон согласился, хотя, по правде сказать, не выносил настольных игр. День у них прошёл так тихо, счастливо и незаметно, что для Фингона это был как будто бы первый его визит сюда. Ему начало казаться, что они встретились впервые с того дня, когда его отец, Финголфин, объявил, что отец Маэдроса больше не желает видеть никого из их семьи в их доме; да, тем утром они как раз играли в какую-то настольную игру. Фингон вспомнил лучившиеся в мягком золотом свете Валинора хрустальные игральные фигурки в виде птиц и бабочек — и почему-то ему стало гадко при воспоминании о том, какими наивными они оба были тогда, хотя, казалось бы, он должен был чувствовать совсем обратное. — Я лягу там в прихожей на лежанке, — сказал Майтимо. — Если что-то нужно, зови меня. И если тебе понадобится… ну, что-нибудь — скажи, я постараюсь сделать так, чтобы ты был доволен. Он всё это время отводил глаза, потом посмотрел на Фингона — и снова весь жарко покраснел, увидев его взгляд. — Как вчера? — сказал он; сказал невольно, он не хотел этого говорить, но прочесть этот взгляд иначе было невозможно. — Да. Да. Только скажи, если тебе надо, чтобы… — Мне не нужны другие, — сказал Фингон каким-то резким, чужим голосом. — Ты меня вполне устраиваешь. И даже можешь… Он замолчал надолго, перебирая руками шнурки на вороте рубашки. — Скажи. — Майтимо, если хочешь — можешь вести себя плохо. Очень плохо. Можешь меня унизить, оскорбить. Сделать больно. Я не буду жаловаться. Просто делай всё, что хочешь. Говори, что угодно, любые гадости, я же знаю, — я знаю, что ты думаешь — что думаешь сейчас обо мне… просто скажи всё это. — Это обязательно? Я, наверно, не смогу… но если действительно я без этого не смогу угодить тебе… Я вчера старался — просто… Фингон почувствовал жгучий стыд — из-за растерянности, которая звучала в голосе Майтимо. — Нет-нет — вчера — вчера всё было прекрасно. Просто говори и делай всё, что хочешь. Не сдерживайся. Я всё забуду и никогда не припомню тебе этого. Я не откажусь из-за этого быть с тобой в другой раз — в другой день. Но сейчас я хочу так. — Хорошо. Фингон зажмурил глаза, снова почувствовав его рядом, потом ощутил, как погас свет, но глаза по-прежнему не открывал; он сжался, приготовившись к худшему для себя наказанию — наказанию, которого много лет ждал. — Я люблю тебя, — выдохнул почти беззвучно Майтимо. — О, как я люблю тебя. Я люблю тебя, понимаешь? Фингон не испытал в эти минуты никакой боли, кроме боли от его поцелуев, которая были слишком сильными, слишком отчаянными, от сжимавших его плечо пальцев; он не мог дышать в его объятиях; и когда он закричал от удовольствия, Майтимо закрыл ему рот поцелуем — и он заплакал, обнимая его. — Я люблю тебя. Люблю. Ничего иного о тебе не думаю, поверь. — Я тоже тебя люблю, — сказал Фингон. *** Майтимо разбудил стон — жалкий, протяжный; словно его издавало не разумное существо. Похоже было, как будто рядом с ним сама душа, сама внутренность Финьо кричит и зовёт на помощь; он приподнялся — — Прошу вас… прошу… пощадите… только оставьте меня в живых… я сделаю всё — я сделаю всё — всё, что вы захотите — оставьте меня в живых — я люблю его — люблю его — люблю его — дайте мне его найти — пропустите меня — я люблю его — я сделаю всё, что вы захотите — я сделаю… сделаю… сделаю всё… я… Он вспомнил, как зло, скептически смотрел на Фингона его младший брат Тургон; как Тургон, слушая рассказ самого Маэдроса, как Фингон пришёл за ним, чтобы освободить его из страшного плена, сказал: — И как это только тебе так повезло, что по дороге тебя никто не заметил и не остановил? Нет, ему не повезло. На самом деле ему не повезло. Майтимо оказался один в темноте, скованный чужой болью, которой он не мог подобрать названия; но это мгновение прошло, должно было пройти; он обещал ему заботу. Защиту. — Проснись, пожалуйста, — сказал он, — проснись, Финьо. Тот снова застонал — громко — и проснулся. — Что? — вскрикнул он. — Что я — что? Что?.. — Прости, — сказал Майтимо. — Ты стонал во сне. Тебе просто снился кошмар. Я тут. Не бойся. Это только сны. — Извини, — хрипло вымолвил Фингон. — Ничего страшного, — ответил Маэдрос. — Попробуй ещё заснуть. Если будут сниться кошмары, я тебя разбужу. Я же здесь — я есть у тебя. — Ладно, — сказал Фингон. — Прости. Он ещё несколько минут тяжело дышал, как будто от бега, от страха, потом стал засыпать. Если бы Маэдрос был менее благородным, он бы мог подумать: «Надо же — ему пришлось пережить такое лишь в течение нескольких часов — может быть, одного дня — и он не вынес; а я, который без надежды терпел муки много лет, в том числе стерпев и это, не сошёл с ума, не спился, не пытаюсь убивать себя, предлагая своё тело случайным людям, снова и снова повторяя худшее из того, через что мне пришлось пройти…» Но его сердце было полно лишь бесконечной жалостью и любовью.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.