Слово «джаз», которое теперь никто не считает неприличным, означало сперва секс, затем стиль танца и, наконец, музыку. Когда говорят о джазе, имеют в виду состояние нервной взвинченности, примерно такое, какое воцаряется в больших городах при приближении к ним линии фронта.
Локи сбрасывает с плеча серпантин и вынимает из волос конфетти. Ладно. В конце концов это оказывается бесполезным. Он погружается мыслями в свой бокал. Какой смысл был у мидгардских войн? Они всегда заканчивались одним и тем же. Если асы воевали — они завоевывали. Если воевали мидгардцы — они все, так или иначе, терпели поражение. Но феномен, ознаменовавшейся в этой стране, поразил его. Только ради него Локи и ускользнул из Асгарда прямо из-под взгляда всевидящего Хеймдалля. Мидгардцы обрекли на верную смерть миллиарды жизней, подгоняя в разгоревшееся пламя сухих еловых веток и только распаляя адское сумасшествие еще больше. Они внесли вклад в мировую войну и собрали с нее прибыль суммой в миллиарды миллиардов. Только мидгардцы имели такую извращенную особенность: продавать других ради собственной наживы.
Летом 1922 года всеобщее возбуждение в Нью-Йорке переросло в истерику. Биржевые индексы били все рекорды. Уолл-стрит охватила настоящая золотая лихорадка. Вечеринки становились шикарнее. Шоу смелее. Здания выше. Мораль свободнее…
Ныне самой могущественной страной стала Америка.
«Ревущие двадцатые». Кажется, мидгардцы это именно так называют.
Бог Обмана растягивается в улыбке, покачивая в бокале концентрированную противозаконность, настоянную на спирту.
Спики́зи. Еще один мидгардский феномен, который так ему нравится.
«Сухой закон» — национальный запрет на оборот алкоголя в стране — сделал спиртное только дешевле. Все мидгардцы тогда пили слишком много. И чем больше шагали со временем, тем больше пили. Никто из них не создавал ничего нового или выдающегося. Это было совершенно пропащее, но отменно знающее толк в развлечениях поколение.
И здесь, в подполье: с мерцающим и отливающим всеми различными оттенками страз и каменьев светом; в обилии кричащей роскоши, которая переполняет своим неистовым концентратом воздух и точно вклинивается в его химическую формулу; где каждая деталь интерьера буквально изрыгает шуршащие купюры; где царит настоящее сумасшествие из блесток, перьев, бахромы, парадных цветастых костюмов, громкой музыки и страстных зажигательных бесстыдных танцев; где мужчины и женщины порхают как мотыльки в облаках из смеха, шампанского и падающих со всех сторон конфетти, — Локи чувствует себя как никогда к месту. Чернокожий музыкант напрягает легкие, надрывая свой золотой саксофон до предела, задавая главную, центральную ноту этой ночи, а его цветная подружка рядом в таком же темпе срывает связки. Полураздетые танцовщицы развлекают публику.
Громко. Вычурно. Кричаще. Развратно.
Кому-то хватает глупости называть это романтикой. Что ж, среди мидгардцев всегда было полно идиотов.
В этой миллионерной клоаке собрались самые прожженные «сливки» людского общества. Все это была жизнь взаймы — десятая часть общества, ведущая существование беззаботное. У Века Джаза была бурная юность и пьяная молодость.
Локи обводит взглядом платформу первого этажа, на которой в хаотичном танце страсти заходятся флэпперы и их «потерянные» спутники. Это похоже на один большой блестящий муравейник.
И Локи, как никто другой, не только знает, но еще и чувствует — по своей особенной, двуличной природе, — что все эти гости нелегального питейного клуба сплошь одни лицемеры. Стоит только бросить взгляд, и тот найдет, за что уцепиться. Статный мужчина с проседью у начала хрустальной лестницы с бокалом шампанского и тремя спутницами вдвое, если не в трое, моложе его. Одет в костюм от какой-то, наверняка ошалело разрекламированной, фирмы с ценой машины официанта, смиренно предлагающего со своего подноса второй бокал. Дамочки за тридцать и сорок, сбросившие со своих плеч обязательства брака и семейного быта, решают вновь ударить в головокружительные юношеские страсти. Для этого общества это совсем не ново. Это даже входит в своеобразную извращенную норму. Локи даже не смеет себе представить, чтобы Фригга опустилась до такого. Здесь актеры и актрисы, главы управлений, политики, бизнесмены. Все забывают о своих обязанностях на сегодня. В эту ночь — они лишь одни из множества щепок для костра этой вакханалии. Даже девчушки, которым едва исполнилось восемнадцать, — сущие дети — решительно укоротившие свои юбки в знак протеста и выставившие свои колени так провокационно напоказ, облачаются в стразы и меха, дорогие камни от своих любовников, срезают свои длинные локоны — оплот ханжества и затравленной женской убогости. Все. Все они сплошь паразиты, нажившиеся на миллиардах смертях таких же как они, сложивших головы где-то там за большим далеким океаном. За широкой водной полосой уже другие материки. Другие люди и ценности. А значит, совершенно не их заботы. Так думает каждый порядочный американец. Особенно родом из аристократического Юга.
Это был век чудес, это был век искусства, это был век крайностей и век сатиры.
Молодежь сказала: «Прощай, древняя заповедь!» — и кинулась в омут порока и непристойностей. Юные девочки разыгрывают прожженных львиц, — отчего Локи одновременно и стыдливо смехотворно, и сардонически забавно — подрывая устои старших и выдержку противоположного пола. Всю страну охватили жажда наслаждений и погоня за удовольствиями. Век Джаза ознаменовался Веком Секса. Для Локи, засидевшегося в целомудренном Асгарде, это тоже стало кое-чем новым. Ни к чему не обязывающим. А значит, весьма занятным и интересным. Тем, что непременно стоит попробовать. Со всех сторон и во всех деталях.
Мидгардцы спешат взять свое, так как знают, что все равно завтра умрут. Их век ужасно ко́роток. И в этом отчаянном стремлении прожечь его еще быстрее и бесполезнее есть что-то безумно ироничное.
Ни один ас, даже этот идиот Тор, не позволит себе совершить такой глупости.
Локи цепким взглядом рыщет по толпе — и на его губах расцветает плутоватая усмешка. Станет ли его забава глупостью?
Среди кричащих платьев, ее — больше похоже на облачную розовую, обрамленную жемчужинами, дымку. Не менее роскошную и дорогую, естественно. Ее красота нравилась глазам, а элегантность очаровывала душу. И Локи, как мужчина, которому порядком наскучили «легкие случаи», не мог не ухватиться за эту колючую соломинку. Она ни в коем случае не идеал моды по меркам мидгардцев, особенно с ее длинными волосами, собранными в низкий пучок. Но даже они не могут отвести от нее восхищенного взгляда. Когда Локи впервые ее здесь увидел и спросил, отчего же она не бежит за последними тенденциями, как ее юные сверстницы, она с улыбкой ответила: «Не хочу». Его решение было принято сиюминутно. Она стала интересна ему тем, что отличалась от остальных. Не более.
— Шампанское?
Она вздрагивает от вкрадчивого голоса над ухом, скрывающего насмешку за услужливостью. Ее губы растягиваются в приветливой улыбке, а рука в полупрозрачной перчатке тянется к тонкой ножке протянутого бокала.
— Том!
— Кейди! — Он предлагает ей свой локоть, за который она тут же хватается, позволяя вести себя в гущу народа. — Сегодня ты похожа на фею.
Она смеется.
— До тебя меня пытались сравнить с сахарной ватой.
— Ватой? О! Кто был этот негодяй?! — Его речь не скрывает наигранности, привнося в диалог какую-то веселую легкость. И это подкупает обоих. Кроме всего прочего.
У Кейди безупречная выделка. Такая встречается только у богинь из Асгарда. Осанка, манеры, плавность движений, вкрадчивая речь. Немного святая наивность…
Локи было довольно просто заручиться ее расположением. Но дальше дело так и не продвинулось. Кейди замечательный собеседник и достаточно умная девушка. Хотя Локи и не затрагивал аспекты каких-то мудреных знаний.
Кейди умеет мыслить.
Бог Лжи и Обмана ценит это качество в женщинах, пожалуй, больше, чем все остальное.
Кейди — загадка.
Локи пытался навести о ней справки, но не узнал ровным счетом ничего, если не считать парочки очевидностей: она чертовски красива, молода, немного консервативна и богата, а еще — неприступна. Те, кто пытался охмурить ее до него, потерпели фиаско. Кейди не любит фатов и игроков. Локи определенно не намеревается входить в этот список неудачников.
— Ты весь в блестящем конфетти. — Она легким движением руки снимает с кончиков его волос внушительного размера блестку. Это мимолетное прикосновение что-то меняет в нем. — Давно здесь?
— Недавно, — врет он. На самом деле Локи здесь почти самый первый из гостей. Ну… из первой ее сотни. — Ты, кстати, тоже. — Он, подражая ей, снимает с огненных прядей забившийся под серебряную диадему завиток серпантина и шутя кидает его в какого-то парня.
Над головой раздается оглушительный хлопок, и новая порция разноцветных переливающихся кружочков сыплется на́ головы. Кейди, давно избавившись от бокала шампанского, возносит руку вверх, пытаясь поймать самые большие, криво вырезанные блестки. Ее мелодичный смех въедается в его подсознание. Так, что Локи уже через секунду сам усмехается и, запрокидывая голову вверх, успешно ловит серебряный угловатый овал. Он дразнит ее, то протягивая трофей, то поднимая руку кверху, заставляя прыгать и виснуть у него на плечах. Локи доставляет удовольствие эта детская забава. Но, в конце концов, он милостиво с лицом победителя протягивает столь желанную Кейди вещицу. И получает игривый бросок этой вещицей в лицо в качестве благодарности. Кейди давит в себе смешок, смотря на его недоумение, но не выдерживает и, заливаясь смехом, ускользает из его цепких рук, буквально взлетая по огромной хрустальной лестнице. Она, довольная собой, хватает у официанта шампанское и, делая глоток, забивается в никем не занятый уголок на балконе второго этажа, скрываясь за массивной колонной. Кейди слышит тяжелые шаги за своей спиной и прячет в горлышке бокала довольную улыбку. Не было сомнений, что он пойдет за ней. Том всегда так делает.
— Снова твои игры? — его недовольство смешивается в голосе с игривым настроением хищника, загоняющего свою добычу. — Когда-нибудь мне надоест за тобой бегать…
— Ты еще ни разу меня не поймал! — Она осушает бокал. В глазах играют довольные чертики.
— Неужели? — Локи с самодовольным видом ставит ладонь возле ее лица, зажимая в своеобразный капкан между его телом и хрустальными перилами. По правде, эти игры ему уже давно надоели.
Кейди тушуется от его напора. Она не дура и прекрасно понимает, что Том от нее хочет.
— Ладно. — Она с нервным смешком поправляет выбившуюся из прически прядь за ухо и ставит пустой бокал на широкую поверхность перил. Ни одно ее движение не ускользает от его пристального, довольного взгляда. — Твоя взяла.
Локи открывает рот, чтобы что-то сказать, когда где-то внизу, за пеленой громкой музыки, слышится звон разбитого стекла и отборная брань. Они оба рефлекторно смотрят на пустые перила, и Локи с моментальной реакцией, отработанной в сражениях, хватает Кейди за талию, пряча их обоих за колонной. Брань смолкает, глаза встречаются, и укромный уголок оглашается смехом. Точнее, ее смехом. Локи, в силу своей натуры, позволяет себе только сардонически расплыться в ухмылке.
— Неловко получилось…
— О! Думаю, кто бы он ни был, он переживет! — Локи все еще держит ее за талию. И его пальцы в некоторых местах касаются ее оголенной кожи сквозь жемчужные частые нити. Его вкрадчивый шепот становится только соблазнительнее по мере того, как он наклоняется. — Потанцуем?
— Сегодня я что-то не хочу танцевать…
Локи видит вызов в ее голубых глазах под дрожащими ресницами. И этого становится достаточно. Перед тем как увлечь Кейди в поцелуе, Локи растягивает губы в елейной усмешке. Он отмечает где-то на задворках крайне довольного сознания, что эта богатенькая аристократка совершенно не умеет целоваться. Но быстро учится на практике. И почему-то эта мысль ему нравится.
Кейди совершенно не понимает, каким образом все-таки впуталась в его сети. Ведь четко до последнего придерживалась плана: ни с кем не сближаться на вечеринках. Но Том… был Томом. И не увлечься им было невозможно. Кейди проводит руками вверх по лацканам черного пиджака костюма-тройки и зарывается кончиками пальцев в зачесанные назад волосы. Его кожа холодная, несмотря на огонь, который он в ней разжигает. И на контрасте поднимающейся температуры своего тела, Кейди чувствует, как его забравшиеся в промежутки меж нитей жéмчуга руки оставляют ледяные ожоги на талии. Она делает судорожный сбитый вздох, запрокидывая голову, когда его губы смещаются ниже на шею, а руки медленно ползут вверх. Она хватается за его широкие плечи. Пожалуй, это слишком острые ощущения для первого поцелуя.
Локи отстраняется. О, Один! Он слишком увлекся. В том смысле, что ему чересчур уж это нравится. Странное, слишком яркое чувство желания всего от такой малости. Это ненормально. И ему стоит позже подумать над этим. Локи невольно сглатывает, когда встречается с ее горящим взглядом. Определенно стоит подумать. А на сегодня, кажется, с них обоих достаточно. Локи подавляет в себе желание снова впиться в ее губы поцелуем и делает непринуждённый вид.
Она говорит первая:
— Кажется, нам обоим нужно выпить…
И он соглашается:
— Определенно.
Они проводят ночь в мире джазовой вечеринки по отработанному сценарию: веселясь, танцуя и выпивая. Но кое-что между ними все же меняется. Они оба это замечают и негласно соглашаются не обращать на это внимания. Разговоры становятся все короче и бессмысленнее. Прикосновения чаще. Улыбки загадочнее. Ощущения друг от друга жарче.
Но все заканчивается, стоит отгреметь финальному фейерверку из конфетти. Локи смотрит на заходящиеся в воздушном танце блестящие кружки и понимает, что Кейди снова наверняка пропадет на неделю до следующих выходных. До следующей ошеломляющей вечеринки. Точно и вовсе не существовало. И это, возможно, к лучшему. Он должен поразмыслить над тем, что он делает. Не совершает ли он роковую ошибку. Не стал ли он жертвой собственной шалости.
А пока стоит галантно попрощаться и услышать звонкий смех, поцеловав ее руку на старинный манер. Локи возвращается в свою съемную квартиру в городе, когда часы переваливают далеко зá полночь. Настенный календарь оповещает Бога Лжи и Обмана, что сегодня уже 21 октября 1929 года. Локи совершенно не хочется спать, и он без зазрения совести надирается. В конце концов, он все-таки решает, что доведет свою игру до конца, раз уже начал ее. И тут же возвратится в Асгард. Пока это действительно не переросло в откровенную глупость.
Но… кто-то где-то грубо просчитался. И самой дорогостоящей оргии в истории пришел конец.
Век Джаза закончился в Черный четверг. Вечеринки отгремели свое десятилетие.
И больше Локи ее не видел.
***
Локи размашистой походкой входит в свои покои и натыкается на Тора. У Бога Грома в руках свитки и отпечаток отчаянной задумчивости на лице.
— Локи… Это что?
В глазах Бога Лжи и Обмана сменяется за секунду сотня оттенков страха, злости и негодования.
— Кто разрешил тебе трогать мои записи, Тор?!
— О какой такой девушке ты пишешь?
— Тор!
— Не уходи от разговора!
— Тор!!!
—Братец… ты что, влюбился?.. — Тор самодовольно усмехается, что делается для Локи последней каплей в и так маленькой чаше терпения.
— ВОН, ТОР!
С громадным усилием Богу Лжи и Обмана таки удается выставить надоедливого старшего брата за дверь своих покоев. И как у этого идиота только хватает наглости вваливаться в его спальню и читать без разрешения свитки на его столе?! Локи качает головой. Он сам виноват. Нужно было сжечь все сразу же… Нет! Этого вообще не стоило даже писать! Зачем ему это было нужно? — воспоминания. Ему хочется оставить о Кейди хоть какие-то воспоминания. Как о единственной девушке, которая смогла его заинтересовать. Локи даже не замечает, как в голове возникает мысль, приводящая его в сущий ужас:
«Как жаль, что она мидгардка…» Он с силой сжимает челюсти от негодования. О, Один! От этого дневника точно нужно срочно избавиться! И забыть обо всем. Как можно скорее. Локи будет молиться на этот чертов Черный четверг.
***
— Госпожа, с вами все хорошо?
— Да, Зелла, — она улыбается своей грустной улыбкой. Ни ее саму, ни ее служанку выражение бледного лица в зеркале совершенно не радует.
— Это было здравое решение.
— Я знаю…
— Я счастлива, что вы наконец-то покончили с этой затеей!
— Разве тебе не было весело? — в ее голосе насмешка, и Зелла намеренно больно дергает спутавшиеся волосы своей госпожи. — Ай!
— Это было совершенно не весело, леди Сигюн! Я каждую секунду покрывалась холодным потом, когда наблюдала за вами в этом… в этом… омуте порока! И это ни чуточку не смешно, госпожа! А когда вы начали проводить время с этим мидгардцем! Вы хоть знаете, как я боялась, что вы в него влюбитесь?! Хорошо, что вы этого не сделали! Вы ведь не совершили такую глупость и не влюбились в него? — Зелла бросает на нее предостерегающий взгляд.
— Конечно нет, Зелла, конечно нет…
— Это радует.
Сигюн смеется, пряча за заливистой мелодией голоса грусть тоски и отчаяния. Она, конечно, ни за что никому не признается, что, в сущности, именно эту глупость и сделала.
