Безутешно счастлива

Киоко стоит у окна в полупрозрачном изумрудном пеньюаре и потягивает остывающий кофе из чашки. Расслабленные плечи, упругая, почти неприкрытая тканью небольшая грудь, задумчивый, слегка поддёрнутый мечтательностью взгляд — не налюбоваться и вовек. Неземное совершенство, сплетённое из красоты внешней и внутренней непорочной чистоты. К такой прикасаются, как к волшебству, — с неверием и восхищением в сердце. Хару застывает на пороге кухни и, прежде чем себя обнаружить, ещё несколько секунд жадно разглядывает её фигуру, чтобы запечатлеть утренний сюрприз до мельчайших деталей, медленно выдыхает, потому что вмиг становится душно, а сердце колотится, как сумасшедшее. — Ты удивительна, Киоко-тян, — тянет Хару с улыбкой, и в этих словах — ни капли лжи, лишь душераздирающая искренность и щепотка боли. Киоко вздрагивает от неожиданности, а затем её кукольное лицо преображается от наплыва эмоций: расцветает нежность в уголках кроткой улыбки, приподнимаются ухоженные дужки бровей, оживают тёплые медовые глаза. — С добрым утром, — ласково приветствует она, салютуя полупустой чашкой. Хару наливает в свою кружку яблочный сок и салютует ей в ответ. — За наше первое утро вместе. Киоко заливается краской и шутливо предлагает выпить на брудершафт. Ресницы трепещут, прикрывая смущённый взгляд, и Хару в который раз убеждается, что всё сделала правильно. Все пути назад отрезаны, её дом станет гробом для самой красивой любви, на которую только способно сердце, с женщиной, которую он желал на протяжении долгих лет, не обращая внимания на её недостаточно яркую подругу, что так же надеялась и засыпала с мечтами и о нём. Всё кончено. И снова начато с чистого листа под гнётом безответных чувств, но с нежностью и теплом, направленными уже в иное русло. Он никогда не получит её. — Иди ко мне, — Хару вовлекает её в объятия и слушает учащающийся пульс. После утреннего душа в запахе тела Киоко угадываются нотки лаванды и мяты, и Хару жадно вдыхает, запоминания самое особенное утро в её жизни, а внутри замолкают сожаление и боль. Чьё-то разбитое сердце вовсе не повод быть несчастным. Наверное, поэтому чувства Хару к нему так и остались незамеченными до самого конца. — Я никуда не исчезну, — шепчет Киоко, зарываясь носом в её волосы и жарко касаясь щёк. Удивительно проницательная и нежная, даже не странно, что режет сердца, как ножом. — Я знаю. Поэтому я и пытаюсь тебя любить. Поцелуй в шею как последний гвоздь в крышку гроба. Закрепляющее клеймо принадлежности после первой ночи. А затем Киоко касается её губ поверхностным тёплым поцелуем, и Хару надеется, что искреннее «Я люблю тебя» не заставит себя долго ждать.