Когда наступит кризис

      Громовые раскаты напоминали артиллерийский обстрел. Ливень топил улицы, скрывая асфальт под собой. Серое здание рейхстага одиноко возвышалось над миром воды, как старая крепость на скалах посреди моря.       Альбен фон Дитрих все чаще, в последнее время, задерживался допоздна или вовсе ночевал в кабинете, что не могло не удивлять окружающих. Прохаживаясь по просторному кабинету, канцлер Германии частенько останавливался возле окна и подолгу глядел за стекло, ставшее границей его пространства.       «Чудесная погода, – с горькой усмешкой подумал Альбен. – Так удивительно точно она отражает то состояние, в котором пребывает страна. Мы пытались бороться с тем, что именуют коррупцией и взяточничеством, но не вышло. Появились новые взгляды, новые трактовки произошедшего в 30-м году… И люди уже не те, и мы. Что же мы, не правильно, что же я сделал не так? Где я ошибся?»       В последнее время Дитрих задавал себе такие вопросы все чаще по мере того, как гуще начинала кипеть столица. В такие моменты Альбен, сам того не желая, вспоминал слова человека, своего отношения к которому до сих пор не мог понять, ибо оно действительно изменилось, что настораживало молодого Канцлера больше всего.       «Через некоторое время народ снова столкнется с теми же проблемами, и тот, кто будет в то время канцлером, будет вынужден прибегать к таким же мерам воздействия на сектора общественной жизни, что и я. Тогда его тоже объявят «тираном», и обязательно найдется другой такой Альбен фон Дитрих, который будет считать, что может перевернуть мир», – сказал тогда, давно, Адольф Кёниг, добавив потом что-то еще о том, что Альбен не видит дальше собственного носа, рассуждает об утопически-непонятном… В то время Альбен, рассудив со своей позиции, посчитал это лишь попыткой Канцлера найти себе жалкое оправдание, но сейчас, сев в это кресло, похоже, фон Дитрих волей-неволей начинал соглашаться с ним.       «Где же, где же я ошибся, что все пришло именно к тому, что предрекал Кёниг?» – спросил себя Альбен, как вдруг…       – Когда наступит кризис, вспомните мои слова, – раздался холодный голос откуда-то сзади.       Фон Дитрих обомлел: он ясно помнил, что никого другого в его кабинете не было. Альбен обернулся и замер в немом шоке, широко распахнув глаза. В кресле перед столом восседала, скрестив руки на груди, полупрозрачная фигура. Едва угадывались цвета: темные волосы, черный костюм. Альбен протер глаза: быть может, он с возрастом стал хуже видеть? Но нет, силуэт так и сидел в его кресле. Длинное лицо мужчины было серым, а на виске тускло алел кровоподтек.       – Теперь вы понимаете меня, герр фон Дитрих? – ехидно поинтересовался… призрак? Быть не может! Но Альбен четко видел его перед собой: давно умершего Адольфа Кёнига.       – Канцлер Кёниг?.. – вернув себе дар речи, позвал Альбен.       – С вашим зрением все в порядке, не волнуйтесь. Это действительно я.       – Вы мертвы, – ровно сказал новый канцлер.       Адольф усмехнулся:       – Так и вы наполовину тоже. Все, что рождено, уже частично мертво, так что не такая между нами и большая разница.       Фон Дитрих замолк, но уже через пару секунд снова подал голос:       – Я действительно не ожидал увидеть вас здесь… в таком виде, сидящем в моем кресле. Я не привык говорить с призраками. Что вы здесь делаете?       – Вашем кресле? – Кёниг вскинул бровь и встал. – Это мое кресло. И стол тоже мой. И, по правде сказать, в этом кабинете нет ничего вашего, кроме вас самих, – призрак легко скользил по комнате, рассматривая ее. – О, вы убрали моих орлов, какая жалость. И картины тоже убрали, заменив их… я сделаю вид, что этого не замечаю. Вижу, вы хорошо здесь устроились.       – Мой вопрос остается прежним: что вы здесь делаете?       – Решил навестить преемника, – отозвался Кёниг. В этом кабинете он чувствовал себя хозяином положения.       «Преемника? Так вы называете человека, доведшего вас до самоубийства?» – подумал с удивлением Альбен, когда призрак ответил:       – Да, представьте себе. Я догадывался, что в сложившейся ситуации, так или иначе, в это кресло сядете вы, так что я просто милостиво передал вам бразды правления. Вам даже не пришлось убивать меня лично.       «Он читает мои мысли?!»       Кёниг хмыкнул:       – Не читаю – я их слышу. Вы слишком громко думаете.       Если в последнюю их встречу в реальном мире Альбен чувствовал себя победителем, но все же с легким осадком чего-то непонятного, то сейчас это «непонятное» превратилось во вполне осмысленное ощущение беззащитности и беспомощности. Фон Дитрих был сконфужен: если Кёниг слышит его мысли, что еще он может?       – И как долго вы это делаете? – спросил вслух новый канцлер. – Слышите мои мысли?       – В последние годы вы стали слишком осторожным, Дитрих, почти параноиком – произнес Адольф, проходя вдоль окна. Он позволял себе называть Альбена всего лишь «Дитрихом», не добавляя ни титула, ни дворянской приставки, ни хотя бы вежливого «герра». Кёниг все еще оставался хозяином положения.       Наконец, Адольф ответил:       – Только сейчас, пока я пребываю в этом пространстве, да и то не всегда: это забирает много сил, а у меня их не так много. Знаете, это было не так-то легко: упросить дать себе возможность на время вернуться в реальный мир, а не наблюдать с той стороны зеркала. Власть я имею только в пределах рейхстага. В остальной мир мне путь закрыт, так что можете не волноваться: я не заявлюсь ночью к вам в квартиру на Александерплац.       Альбен молчал, глядя на Кёнига.       – Не спрашивайте. Когда вы умрете, вам все станет ясно.       Фон Дитрих тяжело вздохнул. Когда он умрет… Главный вопрос: когда.       – Погода так созвучна вашему состоянию, не правда ли, – это утверждение, а не вопрос.       – Верно.       Альбен опустился в одно из кресел перед столом совещаний – вайсшпилевское – и поднял глаз на призрачного собеседника. Кёниг легко скользил по кабинету, подошвы его ботинок растворялись в сероватом тумане. Каждый раз, когда Адольф проплывал мимо, Альбена обдавало потусторонним холодом. Зачем, черт его возьми, Кёниг здесь?       Фон Дитрих успел только подумать, когда призрачный собеседник заговорил.       – Хотите, я скажу, в чем ваша проблема? Вы прекрасный оратор, это бесспорно, вы умеете вдохновлять людей и вести их за собой, – Кёниг остановился за спиной Альбена. – Но вы идеалист, милый Дитрих, как и Мюллер, но он в меньшей степени: каким бы «Большим Боссом» вы его ни называли, ведь он лишь абсорбирует ваши идеи. Вы грезите об идеальном мире, об утопии, к которой стремились тысячи людей тысячи лет. Ее пытались воплотить, но вы же изучали историю и помните, чем все заканчивалось. Вы хотите, чтобы мир был идеальным… но он таким не будет. Никогда, как бы вы ни пытались и сколько бы крови вы за это ни пролили. Вы слишком хорошего мнения об окружающих, а переоценивать их все же не стоит. Каждый по природе эгоистичен, и вы, Альбен, тоже – это прописная истина. Редкие единицы могут свести свой эгоизм к минимуму и подчинить его какой-то «высшей цели», но большинство остается таким же, каким было всегда. Его не изменить одним лишь переворотом. Подумайте, что вы дали им? – Кёниг махнул ладонью на окно.       Альбен задумался.       – Свободу? – предположил он.       Призрак Канцлера таким ответом удовлетворен не был.       – Так вы считали, когда явились ко мне той ночью. Я предполагал, что вы так ответите и сейчас. Неправильный ответ.       Адольф скользнул за кресло фон Дитриха.       – Вы создали иллюзию врага в моем лице и дали им иллюзию свободы, – пояснил Кёниг. – Однако проблемы с этого получили вполне реальные. «Когда наступит кризис, вспомните мои слова», – сказал я вам тогда. И вы их помните, Дитрих, как бы ни хотели их забыть, – похоже, Адольф даже после смерти не потерял своей язвительности. – А знаете, почему? Только потому, что все это время в глубине души вы смутно понимали, что я прав.       Альбен опустил голову, и отросшие светлые кудри скользнули по плечам вниз.       – Как всегда, упрямы, – бросил призрак канцлера. – Да, вы ошибались, Дитрих. Смиритесь с этим. Пока вы не примете существующий кризис, бесполезно искать пути выхода из него.       – А вы снова подслушиваете, – ответил ему граф.       Адольф покачал головой. Он мог бы сейчас исчезнуть, а потом наблюдать за тем, как фон Дитрих барахтается в собой же заваренной каше, но Кёнига, пускай и мертвого, слишком волновала судьба страны, оставленной в руках идеалиста. Кёниг старше и мудрее, а фон Дитрих, сколько бы «за тридцать» ему ни было, так и лелеет свою утопию. Этот мир Альбен на себе не вытянет, как бы граф ни силился.       – Я пытаюсь вам помочь – только и всего, – признался Кёниг холодно. – Иначе бы я не тратил свою загробную жизнь на визиты к вам, а, поверьте, мне есть, чем заняться. Тем не менее, вы категорически отказываетесь меня слушать.       Фон Дитрих не отвечал.       – Что ж, у нас вся ночь впереди. Подумайте, взвесьте приоритеты, оцените здраво собственные возможности, а я пока осмотрюсь, чего вы еще наворотили в моем рейхстаге, – произнес Адольф и скользнул через дверь. Интересно, а другие немногие обитатели здания смогут его увидеть? Хорошо, что Мюллер уже ушел: увидь он призрачного Кёнига, он бы поседел.       Несколько минут Альбен просидел в тишине, слушая грохот ливня за окнами, накрыв голову руками. Неужели Кёниг был прав тогда? Нет, не может такого быть! Ведь они все делали правильно… Ведь их поддержали…       – Почему вы так старательно отталкиваете мысль о моей правоте? – призрак Адольфа снова появился за спиной Альбена.       – Потому что вы ошибались, – ответил фон Дитрих нетвердо. На самом деле, он уже не был так в этом уверен…       Призрачное лицо Кёнига искривилось в презрительной мине.       – На кого вы пытаетесь быть похожим, Дитрих? На революционеров прошлого? На Кромвеля, Робеспьера, Ленина? По сравнению с ними вы – просто дилетант. У всех вышеназванных руки были в крови, так или иначе, но они стали великими, а вы пытаетесь править, не запачкавшись. Мой дорогой Дитрих, люди не ценят хорошего отношения к себе, а со стороны государя считают это вседозволенностью. Знаете, кто вы? Я могу сказать предельно ясно. Вы – наивный мальчишка, романтик, время которых закончилось далеко в XIX веке. Уж лучше бы в книжки писали, честное слово, и там пропагандировали свои утопические идеалы, а не лезли в большую политику! Вы умеете красиво говорить, и это чудесно: словом можно полки за собой повести, что вы и сделали. Но этого мало для того, чтобы претворять в жизнь свои планы. Не бывает правителей с чистыми руками, дорогой Дитрих, и вам никак не стать исключением, как бы вы ни силились. Вы никак не хотите признать мою правоту. Но ведь проще будет признать свою ошибку сейчас, нежели потом, когда дела станут еще хуже. Знаете, почему я распинаюсь здесь перед вами? Я ведь могу спокойно исчезнуть и наблюдать с тобой стороны за тем, как вы тщетно бьетесь и не можете найти решение своих проблем, но я все еще здесь. Только потому, что еще есть шанс изменить происходящее. Не прибегая к казням, я вас успокою.       Альбен поднял невыносимо синие глаза на Кёнига. Бывший оппонент является к нему из потустороннего мира, чтобы помочь? Граф путано повел головой: похоже, он перестал различать фантазию и реальность. Канцлер говорил страшные для Альбена вещи, но все же…       – Возможно, в чем-то вы были правы, – неохотно признал он.       – Не «возможно», а точно, и не в «чем-то», а во всем, – поправил Кёниг.       Альбен метнул на него злой взгляд и снова накрыл больную голову голову руками.       – Я думал о… – начал он, но Кёниг перебил его:       – Плохо думали. Иначе бы вы поняли, что пора не думать, а делать. Пока вы думаете, вы ничего не добьетесь.       – И что вы предлагаете? – спросил обреченно Альбен.       По губам Кёнига скользнула благосклонная ухмылка.       – Теперь вы готовы, наконец, выслушать меня? – спросил призрак.       Альбен понуро опустил голову. Положительный ответ станет признанием правоты Кёнига. Неужели действительно все «Сопротивление» ошибалось, а виной ему – Альбен?.. Если так, то в кризисе виновен тоже он, значит, ему его и расхлебывать. Как глупо все получилось, однако...       – Да, – само собой сорвалось с губ графа.       Кёниг возник за спиной кресла фон Дитриха, и нового хозяина орлиного кабинета обдало холодом.       – Значит, для Германии еще не все потеряно.

***

      – Герр канцлер, позволите поговорить с вами наедине? – на пороге кабинета Альбена появился Герберт, на лице которого читалась глубокая озабоченность.       Дитрих кивнул и отослал прочь порученцев. Когда Большой Босс и Информатор остались одни в кабинете, Мюллер закрыл дверь и поспешно опустился в свое кресло.       – Если позволите, Альбен, буду говорить с вами не как с государем, а как с другом, – начал Герберт.       – Конечно.       Мюллер вздохнул, поправил красный галстук и выдал, глядя в глаза собеседнику:       – На самом деле, меня очень обеспокоило ваше последнее заявление.       Альбен вздохнул. Он сразу понимал, что Герберт глубоко удивится резкой перемене взглядов Альбена. Даже сам фон Дитрих не до конца осознавал сейчас своих действий.       – Канцлер Кёниг начинал так же, – предостерег Герберт.       – Мы не пойдем по его пути, – ответил граф. – Мы учтем его ошибки, но пойдем своей дорогой. Все будет иначе.       «О боже, я опять слышу идеалиста…» – подумал с досадой Кёниг, наблюдавший, как и прежде, с другой стороны мирозданья.       – На самом деле, некоторые действия бывшего канцлера были весьма продуктивными, – признался Альбен и с неохотой добавил скороговоркой. – Сложно признать, но в чем-то Адольф Кёниг был прав.       Герберт удивился еще больше. В его глазах за прямоугольными линзами плескалось крайнее недоумение.       – Для того чтобы достичь наших целей, нам придется порой действовать жестко, – сказал Альбен самую страшную вещь и сцепил пальцы.       Мюллер сначала ужаснулся, а потом насторожился. На смену эмоций ушло буквально две секунды, но Альбен успел все заметить.       – Насколько жестко? – спросил Герберт с недоверием.       – Настолько, насколько потребует от нас ситуация, – прямо ответил Дитрих.       – Вот, наконец-то я слышу немецкого государя, – прозвучал в ушах графа голос Кёнига, и Альбен, памятуя о постоянном присутствии Адольфа в его кабинете, резко повернул голову, обшаривая взглядом комнату. Но никого не было. Призрак Кёнига не появлялся – был только голос, звучащий из пустоты.       Герберт перестал понимать происходящее: Альбен вел себя странно, будто изменился за одну ночь. Или сошел с ума.       – С вами все хорошо? – побеспокоился Герберт. – Если вам необходим врач…       – Нет, не нужно врачей, – Альбен тяжело вздохнул и устремил полные обреченности синие глаза на вернейшего политического соратника. – Мне нужно только немного времени, и я все исправлю.       Герберт коротко кивнул и покинул кабинет нового канцлера. Настороженность Мюллера только возросла. Нужно попросить Вайсшпиля понаблюдать за Альбеном: как бы не случилось ничего ужасного...       Альбен потер виски. Что теперь Герберт подумает о нем, как будет действовать? Пожалуйста, пусть только «Сопротивление» не поднимется против своего же агента! Не хватало только чтобы его друзья встали против него!       – Не волнуйтесь, герр Дитрих: время у нас еще есть, – успокоил Кёниг.       – Будем надеяться, – тяжело вздохнул Альбен и, прикрыв усталые глаза, откинулся на кожаную спинку кресла.       Призрачная холодная ладонь мертвого канцлера легла на плечо молодого государя.