Овечьи шкуры

Персиваль не знал до конца, как такое могло случиться. В системе его жизненных координат никогда не стояло нечто подобное, более того, отсутствовали любые предпосылки на возникновение подобных ситуаций. Его голова болела другими проблемами, их были слишком много, и на некоторых уже давно алел ярлычок критическая. И нигде среди десятка наложенных друг на друга трудностей не было горящего маячка с чумным именем. Ему стоило, конечно, заранее готовиться к худшему, потому что девушка-аврор ничем не уступает женщине на корабле – это беда, отложенная на завтра. Удивительным было то, как долго назревал подобным выстрел. Голдштейн будто бы ждала, когда чаша его проблем наполнится до критической отметки, чтобы разом опрокинуть ее. Он еще не оправился от пыток, которым подвергался будучи в плену у Гриндевальда, его собственные подчиненные и кое-кто из друзей относились к нему с подозрением, ну или доброй долей осторожной отстраненности, ему стоило огромных усилий, чтобы самому ничего не испортить. Именно этот момент выбрала Тина, чтобы оправдать прогнозы, возложенные на ее появление в аврорате. Самое грустное здесь то, что она даже первой женщиной не стала в этой профессии, но почему-то сумела отличиться своими ненормальными усердием, неуклюжестью и крайней степенью невезучести оказываться всегда там, где ее меньше всего ждешь. Чего только стоило ее внезапное появление в мужском туалете в первую неделю службы. Неважны ни срочность, ни причины, которыми краснеющая девушка и разъяренные мужчины после мерились в его кабинете, сама ситуация оказалась на тот момент настолько абсурдной, что никаких причин для выговора или наказания у него тогда не нашлось. Тина была неподражаема, Грейвс был бы плохим начальником, если бы не выделял ее работу время от времени. Она могла подолгу следить за подозреваемым, фиксируя и отмечая любую мелочь, заполнять грамотно отчеты и в итоге облажаться на задержании. В большинстве случаев дело у его подчиненных обстояло с точностью до наоборот, а любое отклонение от привычного всегда воспринималось Персивалем, как хороший знак. Но подобное положение вещей ранее не распространялось на его жизнь, та всегда была разбита на точно отмеренные отрезки, которые всегда оборачивались восхождением на новую высоту. Случайности должны быть дозированными и подаваться в нужное время, проще говоря, в размеренной жизни нет места ничему случайному. Аврор Голдштейн будто бы закономерное исключение. Тину Персиваль сам старался обходить стороной всю первую неделю после своего возвращения, потому что ее лицо единственное, что он помнил с того смутного вечера, когда отряд авроров ворвался в помещение, где его держали. Нервное и физическое истощение, в котором он находился в тот момент, напрочь стерли из его памяти события трех дней. Дикую смесь из страха и облегчения на бледном лице, большую часть которого в тот день будто бы занимали одни глаза, так четко зафиксировалось его плывущим сознанием, что избавиться от этого воспоминания он не может уже четыре месяца и шестнадцать дней после его освобождения. Возможно, происходит все так, а не иначе, лишь из-за того, что теперь лицо девушки в его присутствии красноречиво говорит о страхе, настороженности и недоверии. Для него оно выглядит таким непривычным, будто бы за время его отсутствия бравого аврора Голдштейн просто-напросто подменили. На деле все куда проще, Тина действительно боится его, того его, которым он был последние пару месяцев до возвращения, и не играет особой роли тот факт, что был это вовсе не он. Он никогда бы не смог со спокойной уверенностью, недрогнувшим сердцем и голосом, отправить на смерть своего подчиненного, человека, с которым он плечом к плечу сражался против несправедливости мира, его аморальностью. Закон суров, но Грейвс никогда не был его слепым последователем. Это, конечно, никак не оправдывает той ситуации, в которой он оказался теперь, жертва или предатель. Та и другая роль выглядит, как приговор в ожидании исполнения. И на этом и без того ярком фоне во всем своем блеске и сиянии вырисовывается аврор Голштейн, молодая девушка, чуть не ставшая невольной жертвой его слабости. Некогда смотревшая на него с совершенно детской смесью из уважения и восхищения Тина теперь не может даже взгляда поднять на него. Его ранее кажущееся разумным желание, как можно чаще участвовать в операциях по поимке приспешников Гриндевальда, теперь предстает пред ним не в лучшем свете. Тина хороший боец, но тот человек, за которым нужен глаз да глаз, отправить ее одну на задержание – значит нанести собственноручно удар по имиджу аврората, так как отправиться в плановый рейд и разнести квартал при этом для нее очень схожие понятия. Но даже при таком раскладе ситуация не выглядит такой отчаянной, как сражаться спина к спине с человеком, который просто не готов подставить тебе спину. Грейвс понимает это сразу же после аппарации к месту назначения, Тина отшатывается от него, когда ему приходится всего лишь подать ей руку после перемещения, но изменить к тому времени уже ничего нельзя. Противников разом становится слишком много, когда группа из семи человек вываливается из открытых дверей закрытого бара, нарываться на бой в такой ситуации чистое безумие, поэтому Грейвс делает единственное, что может еще спасти их жизни от лишних неприятностей. Он прижимает напряженное тело своей подчиненной к стене и целует ее, не опускаясь до объяснений. Открытые глаза встречают рассеянно испуганный взгляд, в котором удивления столько, что хватает на то, чтобы парализовать тело на несколько секунд. Тех самых, необходимых секунд, которые нужны Персивалю, чтобы шепнут в приоткрытый рот пару контрольных слов, которыми принято в аврорате описывать самые безнадежные ситуации. Когда его губы возвращаются к губам девушке, он уже не ждет сопротивления, потому что знает, как глубоко в каждом авроре заложены инстинктивные реакции подчинения и сотрудничества в нестандартных ситуациях, то, чему учат еще в академии, и доводят до автоматизма еще до первой серьезной операции. Но кроме подчинения он ничего не ждет, одного этого ему достаточно. Только вот девушка в его руках совершенно внезапно обмирает, будто бы все ее тело мигом лишилось сил, а он ее единственная опора. Персиваль на пробу скользит губами по раскрытым губам, и глаза девушки внезапно закрываются, а с темных ресниц по щеке сбегает одинокая соленая капля, которая в итоге оседает у него на языке и сердце. Мужчина перемещает ладони чуть выше по спине, чтобы перехватить расслабленное тело чуть крепче, чуть сильнее прижать его к стене, и в этот момент раздаются грубые смешки со стороны освещенного открытой дверью пятачка. Тина вздрагивает в его руках, дергается, будто желая сбежать от него в ту же секунду, чего Грейвс ей позволить не может. Он делает еще один шаг вперед и целует ее уже по-настоящему, как мог бы целовать любую другую девушку. Любую другую, кроме этой. Персиваль не может видеть, что там кроется на дне ее зрачка, потому что сам закрывает глаза. Ему стыдно и страшно, так как видеть что-то другое, помимо привычного восхищения в глазах Тины для него отчего-то больно. Целовать же именно эту девушку, когда ее дрогнувшие в трещинках губы отзываются на его движения, оказывается на удивление приятно. Не эта ли последняя капля?