Престиж

Уже порядочное количество времени Накахара Чуя не исполнял трюков. Но это совершенно не мешало ему каждый вечер облачаться в шуршащий яркий костюм, а в завершение представления — снимать перед публикой высокий цилиндр, принимая чужой престиж. Изо дня в день он кланялся зрителям рядом с всегда радостным Ацуши и демонстративно серьезным Акутагавой, рядом с раскрашенными ярким гримом Рампо и Кенджи, рядом с Куникидой, слегка побелевшим от волнения, пусть даже издалека этого и не видно… Рядом с Дазаем, затянутым бинтами под сценическим костюмом так туго, что иногда Чуе казалось — однажды из-за их натяжения Дазай не сумеет рассчитать траекторию и скорость полета меча. И обязательно ошибется! Только этого все не случалось, и их опущенные в поклоне плечи каждый раз касались друг друга — легко, почти незаметно, но Чуе всякий раз становилось страшно, что улыбка сама собой сползет с его лица, заставив толстый слой грима надломиться и пойти трещинами. Тогда-то Чуя вновь станет разбитой фарфоровой вазой, красивой, но бесполезной, оставленной разве что из жалости. Он уже чувствовал однажды эту горечь — в тот день, когда, еще будучи воздушным гимнастом, с детства взлетающим под самый купол без всякой страховки, в первый раз упал с высоты. Полет длился всего несколько мгновений, мучительно долгих, наполненных страхом, виной, опасениями: что скажет на такой позор наставница Кое? Что скажут на это все остальные? Ведь Чуя, всегда безукоризненный, всегда такой правильный — и вот прямо посреди представления… Позже пришла боль. Потому что Дазай — неясно каким образом оказавшийся на арене Дазай, которому делать на ней было совершенно нечего, ведь время его номера еще не наступило! — подставился под удар, остановив тело Чуи своим. Они повалились на жесткий пол, словно две тряпичные куклы. И обмякшему, сдавленно скулящему от боли Чуе показалось, что в его теле больше не осталось ни одной целой косточки. А с этим чертовым Дазаем наверняка все только ху… Вопреки ожиданиям Дазай расхохотался. Беспечно и громко, слабо дрыгая длинными ногами. Его голос эхом пронесся по затихшему залу, с каждой секундой стремительно разбавляя повисшее напряжение — успокоившиеся зрители быстро убедились, что все это было отнюдь не промахом, а ловко продуманной частью номера. Да и еще такого реалистичного! — Ты слишком тяжел для коротышки, — хриплое дыхание скользнуло по скуле Чуи, заглушая первые робкие аплодисменты. — Знаешь, мне бы совсем не хотелось умереть под тобой! Дазай издевался, остолбенело понял Чуя, глумился, словно бы изначально учился на клоуна, а не на метателя ножей и мечей! И это когда ему полагалось по меньшей мере выть от боли — Чуя сам едва сдерживался, до того не хотелось еще сильнее испортить уже постепенно выправившееся представление. Не все ли равно, каким образом помереть? Не все ли равно, что Чуя сам был гораздо ближе к этому? Дурацкий, ненавистный с самого детства Чуя, которому тот же Дазай столько раз шутливо желал потеряться в общей цирковой гардеробной. И лучше бы навсегда. С чего тогда Дазаю пытаться спасти его? Какой был смысл в этом, какая логика? Если только… Все изначально не было самым настоящим шутовством.

***

— Что-что? — переспросил Дазай, как будто специально погромче лязгая тренировочными ножами. — Говори громче, Чуя, тебя совершенно неслышно! Его руки плясали в воздухе, постоянно двигались, то взметаясь, то опадая, словно бы Дазай жонглировал какими-то невидимыми предметами. Но Чуя знал — жонглировать Дазай не умел, а если и брался, пытаясь прихвастнуть перед нарядными акробатками, то выходило все плохо. Однажды он даже вознамерился продемонстрировать свое мастерство прямо в перерыве между номерами, да вот только вполне предсказуемо облажался: разноцветные шары яркими всполохами катались по полу, ныряли под ноги, лишая равновесия мечущихся в привычной панике артистов. Кажется, тогда кто-то действительно ушибся, не зря же все-таки Чуя запомнил недовольное выражение лица Есано, их главного медика, лично раздававшей пострадавшим то запасные бинты, то разогревающую мазь… Ах да, точно, тогда же Чуя тоже занимал место в пестрой очереди номеров, веселящих публику. И стоял там же, за кулисами, едва находя в себе силы давить смешки, когда все та же Есано, закончив обход, обратила свое недовольство на чертова Дазая. И пусть он извинялся за причиненные неудобства, глаза его все равно оставались беспечными и шкодными. Прямо как сейчас. — Да знаешь, — наконец-то решился ответить Дазай, неловко и медленно выводя острым кончиком какие-то буквы, — я подумал, что жалко как-то будет… Всякие глупые девицы да дети души не чают в Чуе! А с твоей новой должностью — так вообще! Честное слово, иногда мне даже обидно становится, ведь на тебя они смотрят с гораздо большим удовольствием, чем, к примеру… да вот на того же Акутагаву-куна! Без обид, ага? В этих словах звучала неприкрытая лесть, сладкая, словно карамельная патока, которой заливали у входа в цирк еще горячие кукурузные зерна. Чуя даже ощутил на губах ее привкус и тут же нервно облизнулся. Слишком странно смотрел на него в эту минуту сам Дазай. Смотрел и улыбался, будто бы Чуя на какое-то мгновение перестал вызывать у него неприязнь. — Ну спасибо, семпай, — скорбно отозвался откуда-то из-за спины вышеупомянутый Акутагава-кун. Судя по запаху, весьма умно отправленный Дазаем в сторону продовольственных ларьков. — В таком случае, я позволю себе съесть вашу часть. И, да, без обид. Обескураженный таким поворотом Дазай просто выронил ножик.

***

Чуя не представлял, насколько сильно ошибался в самые первые дни, считая себя единственным пострадавшим. Заблуждение толкало его на грубость и злость, на раздражение, которое Дазай вызывал одним лишь своим беззаботным видом. Наигранно-беззаботным, как оказалось на самом деле. Жизнь Акутагавы отныне висела на волоске, но уже по вине самого Чуи, а не слишком-то собранного наставника. Как можно было ни на секунду даже не задуматься о том, какой ущерб мог нанести Дазаю столь опрометчивый поступок? Дазаю — человеку, у которого с самого детства всегда так плохо срастались кости, а любой синяк яркой отметиной красовался на коже бесконечно-долгое время. Может, именно поэтому он однажды и решился спрятать всего себя за бинтами? Чуя не знал ответа на этот вопрос. Но теперь-то понимал, почему на тренировках у Дазая постоянно дрожали руки. Едва заметно и так часто, что всегда казалось — он вот-вот ошибется. И остро заточенный нож, вот сейчас попавший не в яблоко, а в глаз набивной кукле, так же легко войдет Акутагаве прямо в лицо… От мыслей об этом становилось дурно. — Чуя? — Примеривающийся для очередного броска Дазай резко замер и тут же развернулся. — Нравится смотреть из-за спины? Он говорил так жизнерадостно, как будто по-настоящему — Чуя даже на какое-то мгновение сумел ему поверить. И только потом обратил внимание на то, сколько усталых морщинок собралось в уголках его глаз. Похоже Дазай и сам был не слишком-то счастлив своим состоянием. Но тем не менее… — А что? — машинально парировал Чуя и прошелся вперед. — Тебя это смущает? — Нет. Совсем нет. Я, знаешь ли, люблю производить впечатление. — Пока что ты совершенно ни на что не годен. Дазай пожал плечами. — Повторяешься, Чуя, — отшутился он. — А меткость, между прочим, тоже тяжелый навык. Не хочешь убедиться? — Было бы в чем убе… Улыбка Дазая стала только шире. — Ну тогда вперед, — пропел он и всего в два шага оказался рядом с Чуей. — А я, так уж и быть, одолжу тебе свой инвентарь. Несчастная кукла была намного тяжелее, чем Чуя себе представлял. Или это он специально возился, сначала поправляя ее, а затем — несколько безмерно долгих минут держался за ушедший по рукоять нож, потому что… Дазай смотрел на него так внимательно и насмешливо и все подбрасывал на ладони крепкое спелое яблоко, поврежденное несколькими несерьезными порезами. Да из них даже сока не текло, иначе Дазай наверняка бы потянулся облизать пальцы — мерзкая, отвратительная привычка, за которую привыкший к чистоте Чуя уже не раз обещал прибить его на месте. Просто потому что смотреть, как быстро и ловко язык Дазая собирает с кожи сладкие капли — во всех смыслах невыносимо. — Что такое, Чуя? — словно почувствовав, что задумался Чуя именно о нем, мгновенно поинтересовался Дазай. — Слишком мало мотивации? Хм… А если ее место займу я? Что скажешь? Отличная же идея! Он вел себя словно паяц, смеясь и искривляя голос до таких отвратительных интонаций, что Чуя вздрогнул. На какой-то миг он даже забыл, каким тяжелым ощутился взятый с подачки Дазая нож — с непривычки, но все же, может, именно поэтому у Дазая так дрожали руки?.. — Давай-давай, — подбадривал тот. Яблоко ярким пятном замерло на его макушке. — О, если Чуя пришибет меня одним ударом, я буду так счастлив! Последний самоконтроль слетел точно предохранитель с хлопушки — Чую всего перетрясло от злости. Так сильно, что он даже услышал скрип собственных зубов. И звук, с которым лежащее на голове Дазая яблоко распалось на части. Тот же, кажется, дышать начал только сейчас. Впрочем, как и сам Чуя. — Ну ты… — выдохнул он, обведя языком до боли пересохшие губы. И замер, не зная, как укорить Дазая в эту минуту. За что отругать? И почему? Потому что развел Чую, как какого-то дурачка? Потому что решил с его помощью свести счеты с жизнью, терпеть постоянную боль в которой стало попросту невозможно? Потому что сам Чуя не хотел бы… Интересно, чего? Не хотел бы смотреть на то, как страдает спасший его человек, и чувствовать себя при этом виноватым? Ведь Чуя-то уже совсем скоро вернется на трапецию и вновь поднимется под купол цирка, потому что его травма — сущий пустяк! А что же ждет Дазая, который за весь день уничтожил всего одно яблоко? Да и то — с подачи Чуи! — Техника немного хромает, — задумчиво пробормотал тот самый чертов Дазай и, утянув с макушки особо крупный кусок, невозмутимо начал жевать. — Но, думаю, с этим можно работать… — Вот ты — и работай, — глухо прорычал Чуя. — Чертова бездарность… если даже я… Смотри, как бы совсем места не лишиться! Может, лучше и не знать ответов на эти вопросы? Может, стоит просто перестать встречаться? Ведь разве Чуя виноват, что Дазай, наплевав на себя, тогда бросился вперед? Он ничего ему не должен. Ничего! Поэтому, уходя, даже оборачиваться не к чему. Потому что все, чем Дазай займется после, Чую абсолютно не касается.

***

— Ты задаешься слишком глупыми вопросами, Чуя. В голосе Кое не было ни капли жалости, но это даже к лучшему. Чуе давно уже не хватало по-настоящему действенной встряски, оплеух, ругани — после подобной терапии времени на то, чтобы вдоволь пожалеть в себя, не будет от слова совсем. Чуя даже немного скучал по тем временам, когда еще мог называть себя чьим-то учеником. Если честно, он был бы даже не прочь вернуться обратно под уверенную руку Кое, способную согнуть и железо, и неподатливое человеческое тело — собственному уже давненько не хватало жестких тренировок, но, Чуя уверен, при должном упорстве… Смогли же все-таки руки наставницы превратить хлипкую Кеку в настоящее произведение искусства — пластичное, словно так и не застывшая глина. — Только одно я могу сказать, — бескомпромиссно разбивая сладкие грезы, продолжила Кое, — каким бы безрассудным человеком не был Дазай, он явно не захотел бы снова видеть тебя на трапеции. Да и я сама — не горю желанием. Мечты начали отдавать горечью. Чуя нахмурился. — Я уже был у Есано, — примирительно начал он. — Она сказала, что никаких последствий нет, а это значит, что я могу… — Физически, вероятно, — вновь перебила Кое. Ее тонкая ладонь не по-женски сильно легла на плечо Чуи. — При всем моем уважении, Есано — не большой любитель копаться в чужой психике. И уж она-то наверняка никогда не страдала от профессиональных блоков. Послушай меня, Чуя… Не как учителя, как человека с хоть каким-то опытом в твоем деле. Упавшие один раз — даже, повторюсь, один раз! — вверх больше не вернутся. И я знаю, о чем говорю. Подкрашенные яркими тенями глаза Кое казались мертвыми. Чуя припомнил, сколько раз на его памяти Кое самолично поднималась под купол цирка, и тут же с судорожной быстротой накрыл ее пальцы своими. Как странно, что до этого разговора он никогда не размышлял, почему его наставница, уважаемая и горячо любимая как зрителями, так и коллегами, однажды прекратила выступать. И как хорошо, что у него не хватило такта дальше расспрашивать об этом. — Ты, конечно, можешь попробовать, — бросила ему Кое перед уходом на арену, где беспокойной стайкой уже собрались ее подопечные. — Попрактикуйся, позанимайся с нами, сам поймешь, что к чему. Не все ж мои слова стоит принимать за чистую монету. Да и мало ли, что говорит старая безнадежная женщина, не так ли? — Ну почему же, — с улыбкой отозвался Чуя. — Все очень даже… реалистично! Теперь я по крайней мере понимаю, откуда понабрался глупости. После такой ностальгической оплеухи проклятые мушки перед глазами Чуи зудели еще добрых полчаса.

***

Чуя быстро вернул себя в прежнюю форму, пусть ради этого и пришлось пожертвовать несколькими неделями личного времени. Интенсивный курс тренировок, составленный Кое, не дозволял сделать даже лишнего вздоха, но Чуя, уже отвыкший от болезненной ломоты во всем теле, был рад каждому, даже самому маленькому результату. Ему не терпелось вернуться обратно, наверх, под самый купол, где, вопреки всеобщим стереотипам, попросту не существовало никакого страха. Лишь восторг, свобода и легкость, испытать которую решался далеко не всякий. Чуя был рад, что в начале своего жизненного пути не ошибся: исполнять на трапеции трюки было гораздо увлекательнее иных номеров — вспомнить только реакцию публики, их удивление, радость… Их восхищение, такое неподдельное и искреннее, будто ты только что своими же собственными руками сотворил настоящее чудо. Чуя и был тем самым чудом. И ощущение это пришлось ему по вкусу с самой первой секунды. Странно, почему же теперь он колеблется, не решаясь подняться? — Ты, главное, не усердствуй, — сказала ему напоследок Кое, прежде чем уйти к себе в фургон. — После долгого перерыва всегда сложно влиться. О, Чуя прекрасно это понимал! Не таким уж неопытным он был — успел заработать себе и место, и имя, и… Первые неудачи в том числе. Чуя вздохнул. Покачал головой, словно удостоверяясь, что за ним никто не наблюдает, растер немного скользкие от пота руки. И начал подъем. Он специально выбрал такое позднее время, когда все после ужина уже разошлись к себе. И даже Ацуши, которому сегодня не повезло приводить в порядок инвентарь, уже несколько часов как умыкнул куда-то в сторону клеток зверинца. Но удивительного в этом было мало — каждый в их небольшой труппе знал, насколько Ацуши привязан к цирковым питомцам. И, пожалуй, даже сильнее, чем к самим людям. Все они, собравшиеся под этим шатром, были немного «не такие»: неловкий с людьми Ацуши, мрачный и нелюдимый Акутагава, добровольно пошедший учеником к чертову Дазаю… Тот же Дазай был крайне далек от нормальности — ну какой человек станет мечтать о смерти, еще даже жизни не распробовав? Какой человек с радостью предоставит всего себя кому-то другому ради возможности хорошенько развлечь публику? С другой стороны — Чуя тоже собой рисковал. Но брал при этом ответственность только лишь за свою жизнь. Способен ли он был снова повторить тот недавний трюк и снова угодить в лежащее на голове Дазая яблоко? Хотел ли он снова повторить его… Нога едва не соскользнула с перекладины. Чуя вернулся к реальности и, ускорившись, в несколько вдохов добрался до конца лестницы. Уселся на широкую площадку, свесив ноги, подождал, пока придет в норму дыхание, и только тогда поднялся. Кое, как и обещала, оставила для него немного талька — пальцы уже заученно нырнули в светлый мягкий порошок. Чуя успел отвыкнуть от ощущения его присутствия на коже и едва подавил в себе желание отереть ладони об одежду. Черт, кажется, ему теперь не отделаться от амплуа шпрехшталмейстера — человека собранного, организованного и до последней ниточки аккуратного. Но полно думать об этом. Если все выйдет — обязательно выйдет! — Чуя больше никогда не вернется ни к этой роли, ни к высокому цилиндру, ни к яркому костюму с золотистыми эполетами, которыми так долго восхищалась охочая до красоты Кое. Которая, кажется, была больше Чуи счастлива, что ему позволили остаться в цирке, но при этом — оградили на время восстановления от всего травмоопасного. Хотя, вполне возможно, к этому была приложена именно ее рука. Нужно будет обязательно спросить потом, подумал Чуя и крепко сомкнул пальцы вокруг перекладины трапеции. Сделал один шаг, второй. Замер на самом краю, с которого обычно отталкивался без всякого промедления. Только… Только… От одного-единственного взгляда вниз отчего-то перехватило дыхание — впереди расстилалась бездна. А награжденная горьким опытом Кое все-таки оказалась права.

***

— Какой вы сегодня нарядный, — робко пролепетала замершая рядом Кека. В ее больших, густо подведенных краской глазах читалось искреннее восхищение. Но Чуя от него вместо радости ощутил одно раздражение. Как легко было найти в закулисной суете ну хоть кого-нибудь другого — особенно Кеке, отказать в помощи которой как-то раз не решился даже Фукудзава-сан, один из руководителей труппы. Почему же, в таком случае, она решила прицепиться именно к нему, Чуе? Неужто решила, что тот будет рад развеселить ее так же охотно, как и публику? Глупо заблуждаться, что всякий клоун готов шутить без передышки в свое нерабочее время. — Это мой обычный костюм, — буркнул Чуя и дернулся от руки Кеки, машинально стряхнув с эполетов пыль. Витые бечевки закачались прямо перед удивленно вытянувшимся лицом Кеки. Хотя сама она в данный момент как никогда походила на одну из праздничных побрякушек: маленькая, тоненькая, в золотисто-светлом костюме. Совсем еще ребенок, с какой стороны не посмотри. Чуя смотрел, и что-то похожее на не до конца придушенную зависть шевельнулось в его груди. — Полно, Чуя. Для Кеки это ведь первый раз. Рядом как всегда неожиданно возникла Кое. Кека вдрогнула, испуганно отшатнувшись. А затем, пролепетав что-то неразборчиво-почтительное, скрылась с глаз. Видимо, не пожелала до самой последней секунды испытывать на себе давление наставнической заботы. Кое благодушно расхохоталась: — Подумать только, первый самостоятельный номер. Волнуюсь за нее прямо как за тебя, — мечтательно произнесла она. Забывшись, Чуя даже пригнуть не успел. Что поделать, если в настолько хорошем настроении Кое всегда тянуло к наведению порядка. — Да брось, — улыбаясь, шепнула она, аккуратно заправив под цилиндр выбившуюся Чуе на глаза прядь. — Я помню всех, кого обучала. И тебя тоже, разумеется. Хотя привычки заводить любимчиков у меня никогда не было, но… Может, это даже хорошо, что у тебя теперь есть шанс попробовать себя в чем-то еще? Ты же все-таки такой талантливый. — Неужто руководство убедили твои слова? — не сдержавшись, съехидничал Чуя. И тут же прикусил язык, заметив, каким растерянным стал взгляд Кое. — Не могу сказать, — мгновенно собравшись, ответила она. — Господин Мори, как ты и сам наверняка знаешь, не слишком-то любит распространяться о дальнейших планах. Одно дело… спроси я о своих прямых подопечных. Поэтому я не знаю, что именно он запланировал для тебя. Хотя… я слышала, что в последнее время к нему частенько наведывался Дазай. А Дазай… — Знаю я. Прекрасно знаю! — огрызнулся Чуя и, стряхнув с себя ласковую руку Кое, надвинул цилиндр прямо на лоб. Прислонившийся неподалеку к ближайшей стенке Дазай резко встрепенулся, будто бы проснувшись от сильного пинка. И тут же принялся что-то втолковывать стоящему рядом Акутагаве, послушно и безмолвно ждущего рядом своего времени. Чуя смерил эту парочку недовольным взглядом, но, вздохнув, поспешил пробраться поближе к выходу. Знание того, что его будущее в цирке вполне возможно решает именно Дазай, совершенно не прибавило ему хорошего настроения.

***

— Полно дуться, Чуя, отличное же вышло представление, — с порога рассмеялся Дазай. — Давай выпьем за это? Спертый, остро пахнущий потом, духами и пудрой воздух гримерки вмиг стал нестерпимо душным. Чуя сделал глубокий вдох, второй, третий, затянулся приторной сладостью еще несколько раз — лишь бы только не слушать, на что именно сейчас попытается подбить Дазай. Его присутствие стопроцентно не сулит ничего хорошего. — Давай-давай, расслабиться после таких трудов — просто твоя обязанность, — продолжил подначивать Дазай, шаря рукой по двери позади себя в попытках нащупать ручку. — Да и я как раз прихватил!.. От его вкрадчивого тона рука нервно дрогнула и вжала смоченную лосьоном салфетку в кожу так сильно, словно Чуя задумал не только избавить себя от грима, но и добраться до самого мяса. Резко стало тесно в собственной коже, вмиг от злости разгоревшейся на щеках и шее. Черт подери, да почему же он просто не может выставить Дазая прочь? Обещал же себе, с такой уверенностью обещал, а теперь — остолбенел, будто совсем еще зеленый ученик в первый день знакомства с наставником. И к черту мысли, что с Кое все было именно так… Чуя смял в ладони салфетку и швырнул ее в сторону мусорной корзины, совершенно не целясь — плевать, долетит она или нет. — Ну чего ты? Как чужой, честное слово! — словно не чувствуя, что Чуя сейчас не настроен ни на какие беседы, продолжил шутить Дазай. Да еще и придвинулся в упор, оттеснив от заваленного тканью и блеклой мишурой стола, чтобы начать рыться в его многочисленных ящиках. — Не беспокойся, у тебя тут наверняка завалялось вкусненького чего. Чуе ж каждый второй ребенок норовит конфетку бросить в шляпу! Удивительно, как ты еще не решился открыть свой собственный продуктовый ларек? Совершенно непереносимо. — Ну уж нет! — отрезал Чуя. Кудри Дазая, все еще влажные после выступления, потемневшие, завитые сильнее чем прежде, налипли на лоб и виски, остро очертив контур лица и всей головы — единственного в общем-то места, которое у Дазая не болело, пусть даже это и не скажешь по поведению. Но Чуя не привык сомневаться в чужих словах. Особенно в словах Мори Огая, нынешнего совладельца их труппы, а в прошлом — уважаемого всеми врача. Дазаю нельзя пить. Как и нельзя было спасать Чую в тот день. И пусть второе уже давно ушло в прошлое, первому Чуя помешать все-таки сможет. — Какой же ты идиот, — грубо произнес он. — Тебя что, совсем не учили головой думать? — Что такого в том, чтобы просто немного поболтать? — беспечно возразил Дазай. — Ты хорошо поработал, я хорошо поработал. В чем проблема? Право, Чуя, ты какой-то странный! — Это я странный? Что-то в интонации Чуи заставило Дазая умолкнуть. Он замер, даже, кажется, перестав дышать, словно внезапно начавший свой номер мим — такой же долговязый, гибкий, да и одетый довольно похоже. — Когда ты уже отвалишь? — устало добавил Чуя, отчего-то ощущая себя как никогда виноватым. В его словах не было никакой злости, скорее какая-то бесконечная усталость — даже мышцы лица болели, слишком долго пришлось сегодня улыбаться. Старые-новые номера, имена, произносить которые пока еще не было привычки, непонятная суета и тревога, толкотня за кулисами, в попытке углядеть хотя бы кусочек чьих-то дебютов: той же Кеки или Акута… Странно, почему тогда Чуе не пришло в голову спросить, а где был Дазай все то время? Почему позволил своему ученику вести, почему сам покинул арену, позволив кому-то другому единолично развлекать публику? Да неужели… — Погоди, — внезапно догадавшись, просипел он. И, наощупь найдя позади себя заваленное какими-то костюмами кресло, опустился в него. — Так ты что… сегодня… все? — Ну да. — Дазай пожал плечами. — Я думал, тебе уже сказали. Так что, господин-распорядитель, позволите еще немного занять ваше время? К тому же, — он озорно сощурился, — я запер дверь. Поэтому никто не сможет нас прервать. А даже если и захочет… сделаем вид, что никого нет! Отлично же придумано? К тому же… — Поговорить хочешь? Валяй. Не затягивая. Я все еще могу передумать. Спинка кресла плавно съехала назад — Чуя с удобством откинулся на нее. Все события последних дней слились в голове в странную бесконечно-мутную массу: вот он летит вниз, ослепленный яркими вспышками, вот бросает нож в бархатно-красное яблоко, вот снова стоит наверху и смотрит вниз, в пустоту, где уже, как ему показалось, скрылся из виду такой чертовски знакомый силуэт… Как так получилось, что сначала со своего места ушел Чуя? А теперь еще и Дазай решил последовать заложенной кем-то другим моде. Неужто захотел насовсем… — Ну я же говорил! — донесся как из-под подушки довольный голос. Чуя открыл глаза. Дазай не стал церемониться — быстро смахнул со стола все, что на нем вообще было. Так резко, что затерявшиеся в обрывках ткани ножницы едва не царапнули Чую по бедру. Впрочем, он мигом забыл об этом недовольстве: не найдя другого места получше, чтобы присесть, Дазай с легкостью умостился прямо на столешницу. Настолько беспечно, словно ему вновь стало лет двенадцать, не меньше — самый что ни есть идеальный возраст для того, чтобы вопреки законам поведения болтать ногами с высокого стола. Хотя высоким тот сейчас мог бы назваться разве что для Чуи… — Не думал, что ты такой избирательный, — вяло заметил Чуя, глядя, как придирчиво Дазай рассматривает извлеченные из ящиков сладости. Дети правда уже после представления дарили Чуе кучу конфет, которые попросту не успевали съесть. Забрасывали, словно мячики в корзину, в низко опущенный цилиндр, чтобы прикормить невидимого кролика. Хотя, конечно же, никто у Чуи в шляпе не жил — но отказываться от подарков, тем более после успешного представления… — Не думал, что ты такой сладкоежка, — парировал Дазай, длинными пальцами ловко сдирая с подтаявшей карамельки обертку. — Терпеть сладкое не могу. Как и тебя. — И почему я не удивлен? Лучше на, займись делом. Только взглянув на предложенное угощение, Чуе захотелось рассмеяться. Дазай притащил с собой вовсе не алкоголь, как подсказало Чуе воспаленное сознание, видимо, как раз сильно нуждающееся в хорошей дозе спиртного. А самый обычный сок, который в гигантских количествах продавали в окруживших цирковой шатер палатках: бумажный пакетик, яркая упаковка с по-детски нелепым рисунком, проклятая соломинка, за которую сразу и пальцами-то не ухватишься. И отвратительная, невыносимая сладость… — Черт подери, — сглотнув, пробормотал Чуя, — десять лет прошло, но ничего не поменялось. Это невозможно пить. — Ага, — с готовностью согласился Дазай и тут же насмешливо развел руками. — Но Чуя, как я мог не взять твой нелюбимый сок? Я же все-таки тебя уважаю! — Ненавижу тебя, Дазай. — Я удивлю тебя, если скажу, что это взаимно? — Не удивишь. — Ну вот и замечательно. Прямо над ухом хрустнула очередная конфетная обертка — Чуя поднял взгляд. Впервые на его памяти Дазай выглядел настолько растерянным. Или — только создавал подобное впечатление, Чуя никогда не был стопроцентно уверен, что, даже несмотря на проведенные под одной крышей годы, может предсказать абсолютно все его мысли. Дазай продолжал оставаться загадкой. Проклятой черной кошкой в запертом ящике фокусника — живой ли, мертвой, не поймешь, пока не поднимешь крышку. Но открывать ее было отчего-то ужасно страшно… Чуя сдавил зубами жесткий кончик соломинки. — Почему ты решил уйти? — напрямую спросил он и впился взглядом в чужое, демонстративно равнодушное лицо. — Тебе же нравилось работать с Акутагавой. — Не работать, — поправил Дазай. — Учить. — Даже если учить. Что, неужто Акутагава превзошел своего великолепного наставника? — О, это навряд ли. Но учить мне его больше нечему. Поэтому… — Дазай вскинул голову, стряхнув налипшие на лоб влажные пряди, — я и обратился к руководству с просьбой моего отстранения. — А Акутагаве-то ты сказал об этом? — В этом была нужда? — Ты за него отвечаешь, а не я. Откуда мне знать, как Акутагава реагирует на все твои… чертовы затеи. — Ну… не думаю, что в этот раз я так уж сильно оплошал, — губы Дазая дрогнули в улыбке, но в этот раз веселья в ней не было ни капли. — В конце концов, даже Мори-сан посчитал, что в том виде, в каком я выступаю сейчас, позволять мне вести настолько опасные номера — лишний и неоправданный риск. А цирк дорожит каждым. Соломинка заскрипела под зубами. — Каждым? — Да, Чуя, каждым. Взгляд Дазая вмиг стал настолько пристальным, что Чуя ощутил себя неуютно. Да чего уж там — он едва не подавился от такого напора, хорошо еще, что успел втянуть в себя остатки еще до того, как обещанный Дазаем «безумно важный разговор» все-таки начался. Как только вышло вообще о нем позабыть?.. — Такое ощущение, что ты пытаешься втянуть меня в какую-то авантюру, — с неохотой буркнул Чуя. И вздрогнул, когда нога Дазая все-таки коснулась его колена. — Я бы не назвал это авантюрой, Чуя, — насмешливо протянул Дазай, — потому что даже сам Мори-сан по итогу одобрил мое предложение. Скорее… договоренностью. — Договоренностью, от которой я уже не смогу отказаться? — Почему же? Можешь. Но для этого нужно будет пойти к Мори-сану и… Чуя раздраженно закатил глаза, едва сдержавшись от желания совсем по-детски пнуть Дазая в ответ. И плевать, что тот забрался повыше его! — Можешь не продолжать, — съязвил он. — Я уже понял, что от тебя мне так просто не избавиться. Кажется, Дазай сболтнул что-то в ответ, наверняка из нежелания отдавать Чуе право последнего слова, но сам Чуя его уже не услышал. Он погрузился в размышления. По правде, не так уж много дел осталось в цирке, которым он мог бы с полной самоотдачей заниматься. Для многих требовалась серьезная подготовка с раннего детства, для других — свободные места в плотном цирковом графике. Для прочих же… Ну нет, Чуя уже достаточно времени провел в шкуре шпрехшталмейстера — еще один сезон подобной клоунады он навряд ли бы выдержал, а какое-то другое место за пределами цирка представлялось еще более туманно, чем текущее будущее. Которое Чуе теперь, судя по всему, суждено провести вместе с Дазаем. С Дазаем, который так и продолжал о чем-то рассуждать, то и дело шурша заляпанными шоколадной глазурью бумажками. — Мори-сан согласился с Есано, что на данном этапе я навряд ли смогу занимать ведущие позиции, как это было с Акутагавой. — Его нога нервно качалась из стороны в сторону прямо у Чуи перед глазами. — К тому же Акутагава должен попробовать себя в самостоятельных номерах. Или в совместных с прочими специалистами. Мори-сан согласился, что это сможет привлечь публику к нашей новой программе. А это значит, что мне будет необходим напарник. Такой, который был бы достаточно знаком с тренировочной кухней, чтобы сразу влиться в процесс, чтобы… Чуе вновь показалось, что его ударили по затылку чем-то тяжелым. Ему мгновенно вспомнилась приятная тяжесть лезвия в руке, легко прощупываемый баланс, сопротивление воздуха и закипающий в крови азарт, стоило только представить, как будет поблескивать в свете огней резная рукоятка, вошедшая в яблоко прямо над головой Дазая… Он был не против повторить это тогда. И сейчас, кажется, тоже. Улыбка проклятой судьбы оказалась как никогда схожей с той, что сейчас замерла на губах Дазая. — Я знал, что ты согласишься, — торжествующе произнес он и протянул для рукопожатия тонкую, по запястье затянутую в бинты руку. — Не беспокойся, Чуя. Я буду очень внимательным наставником. И тут же — громко ойкнул, стоило только ботинку Чуи пройтись прямо по его голени. Рефлексы, ну что тут поделаешь! — Ты же всегда мечтал оказаться в аду раньше положенного, — добавляя в свой голос побольше сладости, съехидничал Чуя. Но пальцы Дазая все-таки сжал своими, еще до того, как они начали нервно подрагивать навесу. Совсем чуть-чуть, едва ли заметно на взгляд, но на ощупь — чертовски ощутимо. — Так что радуйся, уж я-то, в отличие от Акутагавы, сумею тебе его обеспечить. — Как я могу сомневаться? — мгновенно оживился Дазай. — Еще никто — кроме Чуи, конечно же! — не пытался промахнуться ножом в яблоко. Это было так… незабываемо! Как я уже давно и мечтал. Поэтому… Он взвесил на ладони свой едва ли тронутый пакет сока и усмехнулся так хитро, словно бы Чуя только что заключил сделку по меньшей мере с самим дьяволом. — Я надеюсь на плодотворное сотрудничество. Партнер. Странно было услышать это слово взамен собственного имени. Особенно от Дазая, теперь по сути такого же свободного — такого же одинокого — как и сам Чуя. Хотя, может, в этом тоже был какой-то свой особый расчет? А вовсе не желание безопасно продвинуться вперед по карьерной лестнице. В конце концов, в этом можно было бы заподозрить кого угодно, но только не Дазая, который уже столько лет подряд с несгорающим восхищением восхвалял смерть. А сам-то в конечном итоге — так с ней и не встретился. Хотя поводов в цирке… Сухость заполнила горло. Не раздумывая, как это может быть расценено со стороны, Чуя крепко сжал пальцами все так же дразняще качающийся на чужой ладони сок. Едва ли не доверху полный, но все же — сохранивший на соломинке карамельно-фруктовый вкус конфет. — Взаимно, партнер, — наконец утолив жажду, отозвался Чуя. И вызывающе ухмыльнулся, прежде чем смять в ладони уже опустевший пакет. Удивительно, но Дазай даже не нашелся, чем ответить на это. Только кивнул, сводя с Чуи странно заблестевшие глаза. На пути их совместному и наверняка успешному творческому коллективу осталось лишь одно довольно-таки весомое препятствие — отсутствие сценического названия для дуэта. Но, как подумал Чуя, с удовольствием вытягиваясь в кресле уже после того, как остался в гримерной в гордом одиночестве, пусть над такими мелочами заморачивается Дазай. В конце концов — к худшему или нет — Чую его планы еще ни разу не подвели.