Ящер

We are young, we are far Born in this world as it all falls apart.

Мы сделаны из осколков. Каждый день нашей с вами жизни мы рассыпаемся на мелкие крошки, рвем себе что-то внутри — как думаешь, что это? — и бесконечно страдаем от колотых и режущих ран по всему телу. Не снаружи — мы целые и гладкие тут, во внешнем мире; но изнутри. Умные и образованные люди зовут такое явление депрессией, апатией, расстройством личности/психики, душевными травмами или фобиями. Но мы-то с вами знаем, что это все — лишь слова. Человек изначально родился целым. И с первым же ударом он приобретает самую большую трещину — посередине. С каждым ударом он трескается все больше, и держат его осколки лишь тело и моральные устои да надежды на светлое будущее. Зачем человек надеется на светлое будущее, если оно настолько субъективно и отдаленно от понимания, а события зависят только от человека и некоторых смягчающих или отягчающих обстоятельств? Зачем он каждую ночь ложится в кровать с мыслями, что к завтрашнему дню он изменит себя/мир/распорядок дня/и так далее? Чонгук пялился в потолок и не мог понять, что он принял прошлым вечером, если его так сильно накрыло мыслями именно в этот миг времени. Четвертый час утра. Солнце только докатилось до горизонта, но вставать и освещать серость города, серость людей и пыльные их лица даже в планы у него не входит. Ранняя весна, люди счастливые наступлению нового времени года и предстоящими праздниками. И выходить куда-либо в эти часы не тянет ни в какую. Единственная заминка — Чонгук ночевал не у себя дома. Далеко не у себя дома. И далеко не у друзей или девушки — к сожалению, несуществующей, и даже не у родителей. В его абсолютно трезвой голове проносится ленивая мысль о том, что ему по-хорошему бы съебаться из этого гостеприимного места и уточнить позднее, у кого же он спал. А потом он повернул голову немного в сторону и, увидев приятное лицо спящей девушки, ожидаемо вспомнил, чем же он тут занимался до двух часов утра, пока не выдохся. Нет, пошляки какие, ты гляди, о чем они подумали. Вы считаете, что он просто возьмет и переспит с едва знакомой девушкой? Конечно, он может, он даже представлял пару раз такой сюжет в своей голове, пытался повторить даже пару раз, но всякий раз что-то да не выходило. То имя девушки забудет, то забудет свою подготовленную фразу и изо рта вырвется какой-то бред, то споткнется и разольет принесенное кофе/вино и от стыда закроется в ванной отстирывать вещи. Так что этой девушке не свезло и с Чонгуком она спала только в одном смысле. И спал он у нее из-за того, что по доброте душевной забрел покормить котов в переулок, и наткнулся на компанию весьма агрессивно настроенных — против кошек ли, против девушек — парней. Восемь здоровых лбов оказались не по силам Чонгуку, поэтому он попросту схватил девушку за руку и, удачно споткнувшись у самого носа мелкого главаря, вытащил у него второй рукой пухлый кошель. А что вы подумали? Он вам не пай-мальчик, это же Чон, мать его, Чонгук, который зарабатывает себе на жизнь вне университета и подработки таким и только таким методом. Зачем? Ему весело. С девушкой они, сидя у нее в квартире, приятно пообщались и он осознал, что художники — не такие уж и долбанутые на голову люди, и их работы приятно смотреть. А эта девушка — кстати, Исыль, рады познакомиться, я Чонгук — разрисовывала стену в своей комнате. При первом взгляде на работу девушки его едва не вырвало — резкие цвета при броском взгляде складывались в неестественную картинную позу и человек, изображенный там, сгибался слишком болезненно, и кости его выпирали и разрывали тонкую кожу, голова покоилась у его стоп, затылком к пальцам, а изо рта текла вязкая жижа красно-белого цвета. Потом он, моргнув и сфокусировав взгляд, осознал, что это, мать его, дерево, а нечто белое, стекающее как жижа — и есть человек, одетый в белое и истекающий багряной кровью. А дерево по словам Исыль было лишь символом лестницы в небо.  — Охуеть теперь, — высказался он, недовольно морща нос от резкого запаха краски, тянущегося от пустых банок, — если то белое — человек, то что же, он не дошел?  — Он умер, поднявшись и упав, — пожала плечами девушка, безжалостно топя в чашке пакетик. — Будешь чай? Или чего покрепче? Кто вообще отказывается от предложения «выпить чего покрепче»? Покажите мне этого человека, я посмеюсь, думал Чонгук, опустошая стакан со сладковатым бурбоном. Оказывается, от него его разносит не хуже соджу или разбавленного спирта, именуемого русской водкой. Но сейчас, утром, он был абсолютно трезв. Скорее, это действовали проглоченные еще в полночь чудодейственные таблетки, отрытые в старинной аптечке в ящике на кухне девушки, когда она уже сладко посапывала на разложенном диване. Выругавшись сквозь зубы, он медленно поднялся с кровати и, одевшись в стянутые в полвторого ночи вещи, он вяло прошагал к чудесам цивилизации — ванной. Полагая, что девушка будет не против молчаливого использования ее полотенца и душа — и мочалки, и геля для душа, и того самого ароматного шампуня, Чонгук вошел и вывалился из душа только спустя долгих двадцать минут. Пол на кухне у Исыль, оказывается, жесткий и скользкий, и брюнет понял это только подскользнувшись на мокрой пятке. Копчик Чонгука жизнерадостно хрустнул при встрече с твердой плиткой, и он до боли закусил губу, замерев. В комнате прямо по коридору не слышно было ни звука, и он облегченно выматерился сквозь зубы, выгребая из чужого холодильника вчерашние бутерброды. Прикинув шум микроволновки, Чонгук решился есть по пути домой и мягко прикрыл за собой дверь. Карман ему приятно оттягивал чужой кошелек, в который Чонгук даже не глянув определил, что там много всего интересного и полезного, в правой руке у него уютно умещался телефон, в левой — холодный бутерброд с сыром и колбасой. Жизнь обещала быть прекрасной.  — Как бы, блять, не так, — прошипел в воротник тонкой ветровки он спустя пару минут, и выронил недоеденный бутерброд из ослабшей от прикатившего так неожиданно из самых недр страха руки. Прямо по курсу, стремительно и неотвратимо приближаясь, десять человек разъяренно топали тяжелыми ботинками по лужам. И восемь из них были явно по душу Чонгука и тяжелый кошель в его кармане.  — Сукин сын, верни мне бабки! Блять. Единственная мысль, одна-одинешенька, и состоит из одного слова. А столько вариаций, столько смыслов, столько вложено в это слово. Мы никогда ведь не задумываемся о том, насколько это слово полезно. Высказать недовольство — блять. Высказать радость — блять! Ты зол? — блять. И почему родители ругаются, когда ты используешь это слово, а «приличные люди» недовольно морщатся и удаляют твой контакт из телефонной книжки? У них в головах абсолютно такие мысли будут, если за ними погонятся аж десять человек. А еще после этого слова в голове возникнет приказ без букв — бежать, отчаянно, теряя чертовы тапки и задыхаясь на первом же шаге, потому что ты неудачно подвернул ногу. Да, подвернув ногу. Чонгук не неудачник, просто день обещался быть хорошим, но свое обещание, сука, не выполнил, и в четыре утра — ровно в четыре, пунктуальная мразь — за ним гнались озлобленные десять человек, а он неудачно подвернул ногу и каждый широкий шаг давался ему сквозь плотно сжатые зубы. Дворы сменяли друг друга стремительно и смазано, не оставляя после себя ни одного воспоминания или ассоциации, и Чонгук задыхался на пятом, а на шестом споткнулся и точно готов был упасть. Если бы не широкая ладонь, упершаяся ему в грудь, и не удивленное лицо рыжего парня напротив. А потом его радужка и зрачок сместились — или как эта вся хуйня называется, Чонгук не думал уже — и он, потянув на себя за ветровку неожиданного встречного, побежал. Не выпуская чертову куртку из своей широкой ладони, и это было как минимум прекрасным стимулом перебирать ногами в направлении за ним. Неожиданный новый знакомый матерился сквозь зубы и бежал неуклюже и неловко, будто бы тоже подвернул ногу, и Чонгуку пришлось вырваться вперед и перехватить его за локоть, вытягивая из неудачного поворота и заворачивая за громадную машину — в переулок, скорее по узкому проходу, и вот — открытая улица с подбитыми лампочками фонарей и широкими аллеями парка впереди.  — В кусты, блять, беги, ящер! — прошипел растерявшемуся парню рыжий, и толкнул его под ребра коленом, утягивая теперь его за собой, держа за локоть. Знаете, в кустах действительно можно спрятаться, если ты немного оторвался и у тебя есть преимущество в секунд десять-двадцать, чтобы найти растение погуще и подальше от дороги, по которой ты мог побежать. Спрятавшись в кусте сирени — внизу сирени неизменно расцветали тюльпаны и другая неизвестная Чонгуку растительность, прекрасно скрывшая их ноги и тела — и шепотом молясь на то, что эти громилы пробегут мимо и не заметят их, Чонгук широко распахнутыми глазами наблюдал за окружающим миром сквозь пушистые ветки и зажимал рот незнакомцу ладонью, чтобы тот дышал потише. Сам Чонгук едва вдыхал и едва выдыхал — его сердце билось как чертова рыба в сети, как змея на сковороде — что угодно, что отчаянно цепляется за возможность существовать. Незнакомец скоро отдышался и убрал ладонь Чонгука с лица, быстро облизнул обсохшие губы и, заглядывая через плечо брюнету, спросил шепотом:  — Оторвались?  — Вроде того. Они еще там ходят, у витрины, — парень показал на ходящих и смотрящих волками (змеями, гориллами — на вкус и цвет) мужчин. Рыжий больше ничего не спрашивал, Чонгук больше ничего не отвечал — они прекрасно поняли друг друга и теперь уйти из этого куста — кстати, отвратительно резко пахнущего сиренью — придется не скоро, или сделать это максимально незаметно.  — Тэхен, — представился рыжий, протягивая руку. Пожав его ладонь и отметив, что своя ладонь все же чуть больше, Чонгук повернулся к парню корпусом. — Пошли там? Я знаю этот парк и знаю, где отсюда выйти и быть не замеченными, — побледневшее от холода лицо озарила неприятная улыбка, но интонация хриплого голоса была приятной и брюнет невольно кивнул. Знаете, какого это — случайность? Нет, все написано верно, и именно какого — самый подходящий вопрос. Так какого это — случайность? Вот вы идете по улице и случайно слышите писк котенка. Ваше сердце сжалось, и вы зашли в темный переулок, чтобы найти это маленькое существо и приласкать его, возможно — взять к себе. Но тут вы случайно натыкаетесь на компанию агрессивно настроенных парней и случайно при побеге от них вместе с девушкой выхватываете кошелек у одного из них. Потом вы случайно натыкаетесь на них же, и, естественно, убегаете от них. И тут вам на пути, когда, казалось бы, потеряно все и пора писать маме короткое смс с прощальным текстом, вы встречаете Тэхена и он тянет вас на себя, чтобы побежать вместе с вами. Тоже случайно. И вы знакомитесь случайно. Цепь случайностей должна была бы разомкнуться после того как они бы вышли из парка. Чонгук должен был бы забыть этот случай в четыре утра и, прихрамывая, дойти до своего дома и приготовиться к первой лекции, а Тэхен уйти в закат, в эту серость города, растворяясь ярким маленьким огоньком и своей неприятной квадратной улыбкой освещать лица прохожих и своих близких. По-хорошему, Тэхен и не должен был представляться, и лучше бы тогда отошел в сторону, позволяя компании из десяти человек догнать несчастного Чонгука и минимум отобрать украденную вещь, максимум — довести до полусмерти. По-хорошему, Чонгук и не должен был делать этого… Но к чему эти раздумья сейчас, когда рыжая голова впереди? Чонгук мельком осмотрел этого странного парня и пришел к выводу: он — долбоеб. Какой умный и образованный человек вообще выйдет на улицу в ебаных шортах и долбанной кожанке на белую тонкую майку? Либо он отпетый модник, либо наркоша. При ближайшем рассмотрении — когда они остановились у светофора после недолгого бега, мощным грудаком Чонгук врезался в спину попутчика — парень оказался смуглым и покрытым от шеи до коленок мурашками. Но Чонгук не хотел делиться и без того холодной ветровкой, так что вместо того чтобы разойтись они забрели в круглосуточный.  — Давай я закажу тебе такси, и ты домой поедешь? — предложил из жалости Чонгук, наблюдая за тем, как рыжий безуспешно пытается согреть длинные пальцы дыханием.  — Не, не надо, — тот тут же поморщился, — я тебе не обуза какая. Только благодаря мне ты добежал и выжил. Спасибо скажи.  — Спасибо, — легко произнес Чонгук, пожимая плечами, и лицо напротив него вытянулось. А что такого в том, чтобы поблагодарить человека за его реальные заслуги, даже такие мелочные? Пусть думает, будто Чонгук на самом деле благодарен ему.  — Че, так просто? — недоверчиво уточнил он, и Чону захотелось поржать так от души над его изогнутыми бровями и глупым "собака-подозревака" лицом. — А где же, типа, гордые речи и петушиный вид? Че ты так быстро согласился? Сука, подумал Чонгук и тихо заржал в кулак с обиженной рожи этого чувака. Когда Тэхен отогрелся, продавец всхрапнул особенно чувственно, и в голове Чонгука возник вопрос.  — А хуле ты в четыре утра шатаешься в таком виде по улице?  — А ты какого хуя от этих горилл бежал в четыре утра? — неожиданно огрызнулся парень, и Чонгук по смазанному следу помады на крепкой шее понял, что дело пахнет женскими духами и скрипит, как упаковка презерватива. И не поглумиться над несчастным — просто не по-мужски будет.  — Что, девушка выгнала?  — Заткнись.  — А идти тебе некуда, я так понял? — давил на больное Чонгук, ощущая превосходство и подкатывающий к горлу ком смеха. Тэхен помолчал, стыдливо покраснел и, сжав кулаки, буркнул тихо под нос, что и жрал он только прошлым днём. Примерно в это же время, когда солнце наконец вышло из-за горизонта и лениво освещало первые этажи домов, он заталкивал в себя тарелку пропавшего супа. Чонгук никогда не был злым или жадным, и крал у других он только если попадалась такая возможность или в руке совсем не было денег. А уж чувством жалости он страдал попеременно каждую весну и осень, и порыв купить этому чуваку лапшу и шоколадный батончик был самой лучшей идеей. И себе он взял такую же порцию, и, сам пробив продукты у кассы и кинув на стол пару купюр из чужого кошелька, он протянул парню еду. Осталось только найти кипяток. Он нашелся в том же магазине, в углу, закрытом от широких окон плотными витринами с пыльными газетами и журналами. А есть пришлось стоя, и Тэхен неаккуратно пролил на майку ароматный бульон, пока лихорадочно толкал в рот дешевые заменители.  — Ну ты и свин, — поморщился брюнет, оттирая от рукава неосторожно пролитую каплю. Его новый знакомый умудрился измазаться и в шоколаде тоже. Он представился Тэхену только когда довел его до своего дома и завел его в кухню, чтобы отогреть его опять, теперь уже горячим чаем, и дать по просьбе рыжего ему «малех одежды». Малех одежды — это штаны любого вида любого цвета — одна штука; это футболка/свитер любого цвета — одна штука; носки — одна пара, и все это он кинул в раковину в ванной. До первой пары оставалось примерно часов пять, и Чонгук с наслаждением откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. А когда их опять открыл, перед ним была родинка на чужом большом носу.  — Блять!  — Да че ты орешь, пидор?! Носок отдай, у меня нога примерзла уже! Носок, который Чонгук не специально зажал у себя, оказался прямо под ним, и Тэхен смотрел недовольно, будто не он сейчас стоит в свитере Чонгука, в его штанах и в его носке, и на миг хозяину квартиры стало даже стыдно, но лишь на миг, пока он не пришел в себя и не отпихнул от себя легкое тело. Если бы на этом их случайное знакомство окончилось, оно бы считалось успешным, приятным или, напротив, неприятным и бесполезным? Задаваясь этим вопросом, Чонгук смотрел на преподавателя и судорожно грыз карандаш. Самостоятельная работа и в институте самостоятельная, и препод перед тобой даже не старается держать себя в руках — едва не лежит на своем столе, и смотрит скучающе, и списать — вообще не вариант. Препод подмигнул.  — И захуя ставить на день одну пару, и та — самостоятельная? — сокрушался над ухом Югём, и хмуро перебирал тетрадные листы, пока Чонгук угрюмо молчал и в третий раз перепроходил игрушку на телефоне. — Че молчишь? Я тут вообще-то ворчу впервые за неделю.  — Сегодня только понедельник, наворчишься еще. Они вышли в университетский коридор, переполненный студентами-первокурсниками, у которых есть другие пары, и невольно усмехнулись — пусть и самостоятельная, а все-таки одна на весь день и не придется сидеть овердофига времени в аудитории. Неожиданно громко даже для организма человека желудок Югёма взвыл, и тот погладил себя по впалому животу.  — Пошли в столовку? Я не жрал со вчерашнего утра.  — Опять хочешь, чтобы я тебя накормил, — покачав головой, буркнул брюнет и, тем не менее, потащился за товарищем. Сам он не ел с утра. И даже когда Тэхен был у него дома, они выпили лишь чай, а потом сухое «ну, мне на пары и тренировку, встретимся еще, спасибо за шмотье, занесу потом» и уход этого чудика из обители чоновой. И даже после этого он не пожрал — банально нечего было. В столовой, заполненной только наполовину, толкались третьекурсники и четверокурсники, одурманивающе пахло свежей выпечкой и любимой запеканкой Югёма. Жалобные глазки друга оказались ровно напротив глаз Чонгука, как только младший понял, что к чему, а загребущие большие ладони скребли ногтями по плечам. Ну просто золотце, когда не пожрет и учует любимую стряпню аджумы.  — Ты мне...-  — О, это ты! — подозрительно знакомый голос гаркнул за ухом и Чонгук, не договорив свою мужицкую, брутальную фразу вздрогнул и нахмурился, заглядывая в глаза напротив. Нет, не тэхеньи, но стараясь разглядеть в отражении его рожу. — А я думаю, что за зайка тут ходит.  — Сонбе, вам что-то нужно? — вежливо поинтересовался Югём в то время как у Чонгука просто тотальный пиздец и возмущение напополам с негодованием и типичной дружеской ревностью — какого это черта он знает Тэхена и не рассказал про такого ебнутого сонбе? А тем более чего они так общаются, словно только вчера разошлись? — Зайка, надеюсь, я?  — Ты? И зайка? — не вытерпев, прохрипел Чонгук, наконец разворачиваясь к обоим лицом. — Сейчас ты скорее на мухоловку похож.  — А ты — на ящера, — немедленно заступился Тэхен за ничуть не обиженного Гёмми. — Пошли уже кушать, че стоишь? Как так вышло, что они сидят за одним столом и спорят, на что похож Тэхен, Чонгук как-то не знал и профукал момент, когда Югём позвал их обоих к себе, благо, найдется и третий джойстик, а в противном случае сонбе мог выступать комментатором. Зато теперь они дружненько так — сердечко снова кольнула ревность по отношению к Югёму, но брюнет мужественно сдержался — шлепают по улице.  — Кстати, хён, почему на тебе одежда Чонгука? Потянув театрально «ооо», Тэхен растянул рот в квадратной улыбке и, взяв Чонгука и Югёма за руку, свел их поближе и переплел пальцы чоновы с пальцами тонсена.  — Не ссорьтесь из-за меня, но я был у него дома. Как бы, ничего такого в этом нет, но Чонгук хочет то ли рассмеяться, то ли ебнуть Тэхена с разворота за то, что смутил несчастного друга. Кажется, его список контактов пополнился очередным Кимом.