"Время встреч"

Лицо сидящего напротив человека было тщательно замаскировано слоем сероватых от пыли бинтов. Временами Суйгецу начинало казаться, что с ним разговаривает кто-то посторонний, а не его знакомый. Невозможно было говорить и дышать сквозь толщу всех этих тряпок. - Ты чего на харю - то накрутил? – наконец не выдержал туманник. - Времена сейчас такие, - отмахнулся его собеседник. – Два дня назад чуть не угробили, и не пойму, то ли свои решили пришить, то ли по наводке, то ли по ошибке. - С тобой ошибок не бывает, - хохотнул Суйгецу. - Тише ори. - Да что? Тут разве что стены с ушами, а так же все свои. - Тут уши и у еды в твоей тарелке найдутся, - предупредил замотанный бинтами шиноби. – Отвык ты, брат, от нашей жизни, совсем отвык. Суйгецу спорить не стал. За прошедшие годы его работа перестала приносить баснословный доход – такой, какой он имел, когда только-только решился уйти в одиночное плавание и зарабатывать на жизнь трудом наемника. Тогда, в самом начале пути, его задания не отличались чистотой методов и официальностью. Зато средств на существование было столько, что Суйгецу легко мог обустроиться в любой из стран, прикупив и земли, и людей, и жить безбедно. Его талант мечника со временем стал дорого цениться, и слава порой опережала его самого: не успевал он приехать в очередную деревню, а за его услуги начинали драться все местные феодалы и торговцы. В те времена Суйгецу не раз пересекался с Саске, а порой и соперничал с ним. Тогда же стало понятно, что за спиной надо иметь какие-то пути отступления. При взгляде на Учиху, вечерами отправляющего с техникой призыва послания жене, Суйгецу с тоской думал о том, что, если он погибнет в очередном бою, о нем даже некому будет помолиться, а помнить его будут исключительно некоторое время, пока не появится следующий талантливый мечник, за имя и навыки которого с новой силой уцепится людская молва. Сперва подобные мысли приносили лишь злобу, затем, со временем, с возрастом, эти чувства переплавились в тоску, в обреченность, а затем и в усталость. Перестал нравиться свободный мир шиноби, перестали вызывать чувство восторга кабаки и притоны, продажные женщины, мимолетные знакомства и лица обреченных на смерть людей. Стало приятно изредка видеться с Саске, выполнять с ним совместные миссии и даже порой не отказываться, как встарь, а с тайной радостью соглашаться и заходить в гости, где всегда серьезная и недовольная Карин накрывала ужин и подавала чистое полотенце метким броском прямо в лицо, чтобы Суйгецу смог перед едой принять душ, переодеться и не пугать детей кровавыми пятнами на одежде. Он смотрел на сыновей Саске и с затаенной надеждой думал о том, что в какой-нибудь из деревень живет и его сын тоже. Или дочь. Суйгецу ложился спать под тихий голос Карин, что пела в соседней комнате колыбельные детям, и обещал себе, что тоже будет так жить, что сможет завязать с грязной работой и найти того человека, к которому будет приятно возвращаться каждый вечер – в их общий дом. - Ты сам-то как сейчас? - Никак. Работаю, - коротко ответил Суйгецу. Он привык, что к нему относятся с уважением, иногда – со страхом, но в любом случае с лишними вопросами лезть не будут. После того, как он покинул внутренний, запрещенный мир шиноби, за ним никто не пришел, чтобы предъявить претензии или угрозами заставить вернуться обратно. Суйгецу был волен делать все, что взбредет ему в голову, и в этом они с Саске оказались равны. Именно Учиха порекомендовал туманника на его первую официальную миссию, от которой был вынужден отказаться сам из-за болезни старшего сына. Тогда Суйгецу думал, что вот она – новая жизнь. Потом понял: не начинают жизнь заново каждый следующий понедельник - те же лица, те же задания, только меньшие деньги, а в реестре людей, за чьи головы назначена награда, больше не числится твое имя. Вот и все. Завести семью так и не удалось. Горячий нрав и любовь к свободе отводили от Суйгецу всех тех, с кем он готов был строить ту жизнь, какую видел в доме Саске. Шли годы, и пришлось смириться и с работой и с одиночеством, и со многим таким, что в восемнадцать лет показалось бы ужасом. - Один живешь? - Нет, с кем попало. - Я слышал, у тебя какой-то пацан был. - Был да сплыл. Он вспомнил, как после очередной миссии тихо начал мечтать о новом приглашении Саске к нему в гости, о домашней стряпне Карин и о том, как снова будет изображать для Фугаку лошадь, катая мальчика на спине. Но в этот раз Учиха почему-то предложил заночевать в придорожном заведении с несвежими простынями и холодной едой. Делать было нечего – легко отказаться, но тогда бы Суйгецу имел все то же самое, только в одиночестве, а так хоть напарник был – и поговорить можно. В тот раз он впервые понял, что Саске не счастлив, что ни семья, ни сыновья, ни домашняя еда не спасают человека от внутреннего одиночества, от бремени тех смертей, какие огромными пластами укоренились у них обоих на плечах. Так, между делом, они оказались в одной постели. Суйгецу и по прошествии времени не смог бы объяснить, почему не отказал Саске, почему в ту ночь решил, что так надо и что глупо будет бросать в грязноватом номере человека, которому не раз доверял свою жизнь, и который много раз выручал и помогал ему, и которого даже можно было назвать в каком-то роде далеким другом. Упираясь лбом в пахнущие затхлостью простыни, он материл на чем свет стоит пристроившегося сзади Саске, а заодно и себя, согласившегося на секс с мужчиной. Непривычно и томяще - неестественно было чувствовать в своей заднице чей-то член, и только тот факт, что в таком положении видит тебя человек, который – Суйгецу знал – точно никогда не расскажет о случившемся, устранял момент неловкости и постыдной ебли. На утро Суйгецу ожидал обнаружить себя в одиночестве, среди пропахших сексом и потом простыней, и, никуда не торопясь, заказать себе в комнату что-нибудь выпить, промочить горло. Но к его огромному удивлению, когда взошло солнце, Учиха спал рядом, отвернувшись от любовника, уткнувшись щекой в подушку, под которую заложил обе руки. Это было неожиданно странно и в то же время вполне ожидаемо: смотря на исполосованную шрамами спину спящего, Суйгецу, словно очнувшись, понимал, что мечты о своем доме и семейном счастье – все это чушь для таких, как они, чушь даже то, что произошло между ними этой ночью, все суета сует. - Говорят, за всем этим стоит баба. - Дети же замешаны — какие бабы?! - Э, друг, ты баб нынешних не знаешь, - ухмыльнулся замотанный в бинты шиноби. - Да что уж там, в наше-то молодое время уже приличных мамаш не осталось, а сейчас так и подавно. Недаром, как на прошлой неделе с одной такой встречался — детей по дешевке перепродавала. - Чего ж по дешевке? - без особого интереса осведомился Суйгецу. - А порченные были. Кто без глаз, у кого почки - печень уже не первой свежести, с болячками. В общем, такая мерзкая бабенка — чуть не придушил. - Чего ж не придушил? - Да ты что! - возмутился безымянный. - Работаем же вместе. Мне за такое своеволие голову оторвут раньше, чем я эту тварь причпокну. - Ясно. Суйгецу начинало мутить. Что-то изменилось за то время, что он провел на «чистоплотной» работе, что-то незаметное и легкое, словно перышко, развернуло его восприятие. Он попытался представить обычный пункт передачи — где-то в лесу, в чаще, на условленном месте… Грязноватая женщина лет сорока пяти, а то и моложе, такая, на которую и залезть-то грех, разве что по большой пьяни или же когда совсем в этом плане худо. Бедная, считающая каждую копейку. Небось, в молодости изнасиловали, родила, а потом дите девать некуда было — так и пошло. Ни мужа, ни детей — кроме тех, что теперь для нее всего лишь товар. Вот она стоит, а за ней штук пять маленьких и оборванных цыплят — один голоднее другого, еще пока не знают, что их ждет. Суйгецу сплюнул на пол и развернулся к своему собеседнику. - Вот и я говорю, дрянь баба. - Дрянь, - безэмоционально согласился Суйгецу. «Вот так и становятся семьянинами — когда личная свобода благодаря однообразию и скуке перерастает в общественную жалость. Стареешь, брат». - Ну что, сколько заплатишь? - над бинтами хищно блестели два маслянистых глаза. Они-то точно знали, что Суйгецу из тех, кто не скупится на деньги, особенно если барыши за какое-то дело. Туманник молча вытащил из-за пазухи туго перевязанный бечевкой кулек и, не скрываясь, протянул его собеседнику. - Ай, спасибо, - затараторил безымянный. - Уважил. - Так что? - Баба это, - перешел на серьезный тон шиноби. - Как есть баба. Никто ее никогда не видел — говорят, все через других делает, но слухи... - Слухами земля полнится. - Слухи, брат, просто так не начинаются, особенно такие верные, - и безымянный указал на место у сердца, куда несколько секунд назад он убрал деньги. - Дальше. - Вот как раз от той бабенки, что детишками на перевале торгует, я и узнал, что иногда ей будто бы из ниоткуда приходят заказы — заказы на детей, скажем так, одаренных. Бабенка эта как-то раз даже воровать одного такого малыша пошла. Мол, платят за него столько, что она полгода спокойно без своего ремесла прожить может. Ну, ей там, конечно, досталось, - безымянный гнусно похихикал. - Но ничего, жива осталась. Правда, без пары пальцев, но с кем не бывает. Суйгецу слушал. Слушал внимательно, и чем дальше говорил его собеседник, тем яснее и четче вырисовывалась картинка. Как нужные детали раздробленного на несколько частей предмета, складывались перед ним слова в ситуацию, и от этого становилось тошно и страшно. - Кто покупает детей? - Да кто ж знает? - усмехнулся безымянный. - Так они тебе и сказали, как их зовут. Но я-то знаю, - он наклонился поближе к Суйгецу. - Слишком хорошо и умно все сделано. Простой люд, что органами торгует да бездетным детишек перепродает, такого не может. Чем-то медицинским попахивает, врачебным. Знаешь, как их осматривают? - Кого? - Детей. - А ты видел? - Довелось пару раз, - кивнул безымянный. - Так вот, их не просто так, как обычно — раздели да осмотрели, да в зубы, как лошадям, заглянули. Их проверяют — каким-то раствором поят, драться заставляют. При мне так одного мальчонку лет двенадцати проверяли. - И? - Да ничего. Чаще говорят, что не подходит и просят в следующий раз быть внимательнее. Платят хорошо, лишнего не спрашивают. - Описать сможешь? - Нет, - покачал головой безымянный. - Я сам себе не враг. Это не простые люди, и ты мне столько не заплатишь, чтоб вопреки здравому рассудку говорил. Суйгецу снова повторил махинацию с туго набитым денежным узлом, который оказался еще больше, чем предыдущий. - Нет, - уверенно покачал головой шиноби. И даже на третий кулек реакция была отрицательная. Народу в кабаке стало больше. Сделалось шумно. Прибавилось табачного дыму, а от перегара и винных паров подкатывала тошнота. Суйгецу нестерпимо хотелось выйти из этого заведения, покинуть сидящего напротив человека и никогда более не сталкиваться с таким. «Снять самый дорогой номер в гостинице и помыться. Часа два мыться, не меньше. Черт бы побрал весь этот мир». Но просьба Саске и то, что этим делом заинтересовалась сама Коноха, удерживали. Ко всему прочему, где-то на периферии сознания начинали проклевываться ясность и тот путь, по которому стоило бы пойти, чтобы докопаться до истины. «Дойду до конца и брошу», - зло подумал Суйгецу. Сидеть стало совсем невыносимо — вонь, гомон. В конце зала намечалась драка, никто никого не слушал, все орали на разные лады. И как в таком бедламе можно было за чем-то уследить — оставалось загадкой. Но именно когда вся эта какофония достигла своего апогея, Суйгецу — быстрее, чем это произошло явно — ощутил еле заметное движение своего собеседника. - Слушай, - рука безымянного потянулась к куртке Суйгецу, к карману, в котором так и остались неиспользованные деньги. - Сколько там у тебя? Много? Давай все. - Земля, и правда, слухами полнится, - совсем тихо начал безымянный, когда деньги перекочевали в его нагрудный карман. - Но ты меня знаешь — я помереть только за деньги готов, - он тихо, злобно и жутковато - грустно рассмеялся, - А я знаю тебя — тебе врать опасно и накладно. Так что слушай, и потом, коли что, вспомни, кто тебе помог. Земля, что слухами полнится, омывается водой настолько часто, что Конохе и не снилось, хотя Страна Огня большая, а земля-то эта маленькая. Маленькая, да говорят бабы там, и правда, тухлые: то на мужиков падкие, то на деньги, то детей... Такому человеку, как ты, — там рай. Съездил бы, отдохнул. - Да что мне, делать нечего? - так же тихо возмутился Суйгецу. - Подлечился бы, - закатил глаза безымянный. - Медики там, говорят, — чудо. Одной таблеткой все на свете лечат. Съездил бы, друг, не пожалел бы. Далеко ходить не надо — земля-то, считай, у тебя под ногами. - Все лечат, говоришь? - Все. Таблетку раз - и ничего. Ничего, ничего. Правда, не всем она помогает. Кого лечит, а кого, как говорится, калечит. - Вдруг меня покалечит? - Не покалечит, - совсем тихо, так, что Суйгецу еле расслышал его слова, пообещал безымянный. - Ты ж уже не ребенок. - Адресочек бы мне... - Пойдем, выйдем. Я тебе рукой махну в направлении этого... санатория... - Тебя-то чего нелегкая принесла? - беззлобно спросила Карин, пропуская Суйгецу в дом. - В краях местных был, решил заскочить. Как жизнь? - Не лучше, чем у тебя. Разве что ты на себе двоих спиногрызов не тянешь. С тех пор, как Суйгецу последний раз гостил в доме Учихи, здесь почти ничего не изменилось, разве что только все стало еще чище, еще отглаженней, выстиранней, накрахмаленней — так, будто бы Карин заменяла уборкой нечто для себя утерянное. - Есть будешь? - Карин хлопотала на кухне. - Нет, спасибо. Только что из кабака. - Больно там наешься! - Хозяюшка, - похвалил ее Суйгецу. - Заботливая. - Садись, - Карин накрывала на стол, не слушая протестов. - Где сыновья? - Гуляют. - Саске? Карин не ответила — лишь пожала плечами. Обреченно, с усталостью поставила перед Суйгецу глубокую, с бесхитростными узорами тарелку. Туманник смотрел на умелые уверенные движения ее рук и думал о том, что такие женщины никогда и не перед чем не сдаются, что, чтобы ни произошло, они всегда будут знать себе цену и идти к своей цели вопреки всему. И даже если Карин знала, где именно сейчас Саске, даже если была в курсе того, что Суйгецу ее лишь проверял, она ни в коем случае не подала бы виду — ни при каких обстоятельствах. Гордая, не сломленная даже годами семейной безрадостной жизни, она и еду подавала гостю так, как не оказала бы прием самая коронованная особа. «За таких женщин умирают, - подумалось Суйгецу. - Жаль, что не те, кто надо». Солнце ласково вплывало в распахнутое окно, омывало кухонный пол и нежно и тепло касалось босых ног туманника. Оно согревало не только окружающий мир, но и мысли человека, который еще недавно видел совсем другую жизнь — жизнь вони и грязи, кабачного разгула и нечестных денег, всего того, что отделяет обычного семейного человека от того, кто решил познать все грани человеческого существования, не уклоняясь от ударов, боязливо не обходя судьбоносных преград. Суйгецу лениво копался в своей тарелке и исподтишка посматривал на жену Учихи. «Когда она успела сделаться такой красивой?» - мелькнуло в голове. - Не пялься — подавишься, - словно прочитав его мысли, оборвала Карин. - Домохозяйка домохозяйкой, а норов не потеряла,- ухмыльнулся Суйгецу. - А ты как был дураком, так и остался, - без всякого укора огрызнулась Карин. - Пойдем в зал, сейчас чай принесу. Большая просторная комната всегда казалась Суйгецу самой уютной на свете. Он сам не мог вспомнить того, как выглядело то место, где он родился и провел свое детство. Не помнил даже лиц родителей и не знал, а была ли у него семья. Поэтому, даже зная, как жилось в этих стенах Саске, он не мог не завидовать, не мог не любоваться Карин — когда-то такой неприятной заносчивой девчонкой с копной чересчур ярких волос и вечно недовольным горделивым взглядом за стеклами очков. - Не я такой — жизнь такая. - Захотел бы — изменился. - Да был бы я бабой — нашел бы мужика, родил бы и осел, а так кто за меня зарабатывать-то будет? Ты, что ли? - С твоей рожей мужика найти не проблема, даже не будучи бабой, - хмыкнула Карин. - Эк ты какая! - Да не говори, у тебя на роже все написано. - Когда-нибудь обязательно последую твоему мудрому совету и, скажем, отобью мужика у тебя. Всегда острая на язык Карин на этот раз смолчала. Не говоря ни слова, закатала рукава легкого домашнего халатика и, не поднимая на гостя взгляд, стала разливать чай по пиалам. И на какое-то мгновение Суйгецу сделалось совестно за то, что он знает, где и с кем Саске, за ту ночь на придорожном постоялом дворе, даже за то, что он начал этот разговор. - У меня его и так нет, - неожиданно спокойно произнесла Карин. - Мужика? - не сразу сообразил Суйгецу. - Саске, - поправила его Карин. - Вернется с миссии... - Вернется, - обреченно согласилась женщина. - Вернется, но не сюда. - Да брось! - слишком наигранно перебил ее Суйгецу. - Он сыновей не бросит. - Сыновей — нет, - вновь в согласии кивнула Карин. Суйгецу поднялся с пола, отошел от низенького журнального столика и сверху вниз посмотрел на женщину. Хотел всего и сразу — обнять и успокоить, сказать, что Учиха не такой, что если за все эти годы не бросил, то не бросит и сейчас, но самому себе было ясно, что эти слова, как для него, так и для Карин, будут лишь доказательством того, насколько призрачно многолетнее необсуждаемое житейское счастье обычной семьи. Ему хотелось плюнуть на все и, не вспоминая прошлые обиды и разногласия, не принимая в расчет, что перед ним жена человека, которого он мысленно привык называть своим другом, обнять Карин, прижать к себе не как бывшую напарницу в тяжелый момент ее жизни, а как любимую женщину, как человека, с которым хотелось бы начать жизнь заново, любить и быть любимым, оберегать и возвращаться в общий дом — все то, что имел и не ценил Саске и что так было необходимо ему, Суйгецу. Но и эти мысли принесли лишь горечь, так как туманник прекрасно понимал, что нет между ним и этой уставшей женщиной никакой любви, что и чувств - то вообще никаких нет, кроме старой памяти, которая никак не утихнет, и что все его поползновения — всего лишь зависть, тихое неразделенное чувство к тому, что имеет твой ближний и чего никогда в жизни не было у тебя. Самообман и зависть — все, что досталось Суйгецу в тот момент, когда он стоял перед Карин, когда смотрел на нее и на то, как еле заметно дрожат ее аккуратные изящные руки, когда она поднимает чайник. «За что мне все это?» - непонятно к кому обратился Суйгецу, не зная, как избавиться от охвативших его эмоций. И как всю его прошедшую жизнь на выручку пришла желчь — та самая, за которую его так ненавидела юная шестнадцатилетняя Карин, из-за которой его постоянно осаждал Саске и на которую было абсолютно плевать Джуго — его некогда команде. Суйгецу прошел по комнате, рассматривая фотографии на стенах и коврики на полу, детские рисунки, забытые на диване, и поцарапанный плинтус в углу. - У вас уютно, - злее, чем хотел, заметил туманник. - Ты это уже не раз говорил. - Да, - кивнул Суйгецу. - И странно, что именно ты смогла все это сделать для Саске. - Это наш с ним общий дом. Его дом, - сама себе спротиворечила женщина. - Но тут все сделано под Саске — любая мелочь, все для него. Тут очень мало что для тебя. Карин, да ты смогла создать идеальное место для такого человека, как Учиха. Недаром он все эти годы здесь жил и даже не пытался куда-то уйти. - Спасибо. Он все ходил и ходил по комнате, завороженный собственными мыслями, не в силах перебороть возникшее жжение в груди, не зная, куда деть вдруг обуявшую его злость. - Странно только одно, - Суйгецу остановился у дивана, наклонился и погладил кончиками пальцев детский рисунок, на котором был изображен дом, солнце и так и недорисованное дерево. Карин выжидательно молчала. - Странно, что все это смог обустроить для Саске... нелюбимый человек. В секунду чакра в Суйгецу вспыхнула огнем, словно на него вылили кастрюлю с кипятком, он взвыл и отшатнулся в сторону, спасаясь от уничтожающего взгляда Карин. Болью свело все суставы, которые словно невидимой рукой начало выворачивать наружу. - Сука, - прошипел Суйгецу, обхватывая себя руками и с необыкновенной силой натренированного годами к боли тела кидаясь на Карин. - Убью, - пообещала ему в ответ женщина, отскакивая от столика и проливая на пол чай. - Убью, Суйгецу, - еще раз повторила она ему, отходя назад. В ее глазах пылала ненависть — неприкрытая, настолько сильная, что плохо верилось в многолетнее сидение Карин дома и в ее занятия только детьми. А где-то за этим странным чувством, что, благодаря способностям женщины, так скрутило чакру туманника, плескалось еще более страшное чувство — чувство обиды, разочарования и полного осознания того, что только что прозвучала чистая правда. Суйгецу смотрел на это неприятное зрелище и понимал, что Карин ударила не его, а то несчастье, которое много лет шло с ней рука об руку. - Не я же в этом виноват. - А раз не ты, то чего полез?! - спросила, срываясь на крик, Карин. - Тебе-то что от меня надо? В детстве не насмеялся?! - Да я разве... - Все вы всё знаете, - зло прошипела она. – Все. И тогда, и сейчас. Кто у него? - снова закричала она. - Кто? Он же от кого-то ушел — ко мне ушел, спастись хотел, забыться. Я что, не знаю?! Что, не вижу?! Да вы все меня ненавидели — за что? За то, что я, как дура, его столько лет любила? За это? Все внутренности жгло, словно кипяток из чайника пролился не на пол, а внутрь Суйгецу. Туманник уже не мог толком пошевелиться, он просто стоял и наблюдал, как перед ним в одно лицо разыгрывается трагедия — та, что много лет хранилась внутри Карин, не произносилась ни разу, даже когда они ссорились с Саске, нарушая своими орами и криками спокойствие соседей. Ему было и страшно, и интересно. Человеческое любопытство брало верх над жалостью и благоразумием, и Суйгецу, претерпевая боль, ждал — ждал, что же случится дальше, что сделает или скажет эта женщина. - Я всю жизнь хотела только одного — быть с ним. Этот ублюдок — вся моя жизнь! У меня же, кроме него, ничего больше и нет. Вообще, - голос ее стал затихать, и она в изнеможении опустилась на кресло. - Ничего нет, только он. Сейчас его не станет, и что дальше? Я же не вижу жизни без него. - Нельзя, чтобы вся жизнь была в чем-то одном... - Он — это не одно. Он — это все. Это многое. Это весь мой мир, вся моя жизнь, всё мое существование. - У тебя есть дети. - Дети? - Суйгецу снова почувствовал удар по чакре. - Дети? - снова закричала Карин, вскакивая и подлетая к Суйгецу почти вплотную, так, что их лица оказались друг напротив друга. - Дети, твою мать! Знаешь, как мне страшно? Знаешь? Да что ты можешь знать, если у тебя семьи-то никогда и не было! Дети... Они — это то единственное, что держит его рядом со мной. Думаешь, он бы остался хотя бы день рядом, если бы не Обито и Фугаку? Да черта с два! - она схватила мужчину за воротник куртки. - Он же уйдет, понимаешь? Уйдет, если узнает? Я же каждый день живу, молясь, чтобы он как можно дольше не узнал, что случилось! - Что случилось? - задыхаясь от боли, выговорил Суйгецу. С каждый минутой ему становилось все страшнее. Чем больше говорила Карин, тем яснее он понимал, насколько она безумна в своих чувствах к мужу, насколько она изменилась за прошедшие годы и насколько ее рассудок подернут болезненной дымкой доведенного до предела страха и одиночества человека. - Он уйдет, - с уже нескрываемым безумием прошептала ему в лицо Карин. - Уйдет, если узнает, что ни в одном нет его генов. Ни в одном! - она схватилась за голову, и Суйгецу захотелось орать — так близко он был к мысли, что Карин сейчас убьет его. - Я не изменяла, - залепетала женщина, снова вцепляясь в одежду Суйгецу. - Не изменяла. Он вообще был у меня первым, и только он... Он единственный. Что я без него? Куда я без него? Но если я смогу, если у меня получится... Я все изменю, я смогу. Все будет. Это его сыновья, его. Они — Учихи. Я докажу, я найду способ. Я уже нашла. Я все сделаю. Она постепенно успокаивалась, приходила в себя. Вспышка гнева, пробудившая сумасшествие стала опадать, потащила за собой апатию и бессилие. Суйгецу смог дернуться и выпасть из захвата Карин — тело болело, но больше не жгло. Женщина перестала использовать на нем свое дзюцу, и теперь он мог свободно вздохнуть и отойти подальше, туда, откуда можно было, случись повторный приступ, нанести ответный удар. - Что ты собралась делать? - Я? - Карин, уже вернувшая себе, хотя еще и шаткое, но самообладание, злобно ухмыльнулась, посматривая на Суйгецу поверх съехавших на кончик носа очков. - Мои сыновья будут Учихами, чего бы мне это ни стоило. Будут. Потому что Саске никогда, слышишь меня, никогда не сможет от меня уйти. Ни он, ни его дети. - Что ж ты будешь делать?! - чайник с глухим стуком упал на ковер, орошая его только что заваренным чаем. - Я подниму, - дернулся с кресла Саске. - Сиди, я сам, - тоном, не терпящим возражений, остановил его Томо. Еще утром Наруто ушел в разведку, оставив Саске с друзьями Кадо, благоразумно рассудив, что один шиноби внимания привлечет гораздо меньше, чем двое таких, которые обязательно найдут способ сцепиться друг с другом из-за какой-нибудь мелочи. И вот уже шел второй час дня, а Узумаки так и не вернулся. Саске скучал, бродил по дому, хватался за книги, что стройными аккуратными рядами стояли на полках, но ни одну не начинал читать — возвращал на место. Его нервировало бездействие, волновала неизвестность относительно Хикару и мучили мысли о Наруто — о прошедшей в молчании ночи. В таком внутренне задерганном состоянии его в конечном итоге и застал Томо. - Чаю? - предложил мужчина. И Саске, за неимением другого занятия, согласился. Они расположились в той самой комнате для гостей, где он провел прошедшую ночь с Наруто. Томо принес поднос с маленьким пузатым чайником и двумя пиалами. - Не по правилам гостеприимства, но я надеюсь, ты не в обиде, - улыбнулся он Саске. Саске был не в обиде. Ему было мучительно тревожно в этом состоянии затишья. Хотелось сделать хоть что-то — даже если самому разлить чай по пиалам, чем он и не преминул заняться, игнорируя протесты хозяина дома. - Говорил я тебе, давай я сам, - сетовал Томо над опрокинутым чайником. - Ну чего ты нервничаешь? Вернется он. У нас тут тихо, не убивают. - Там, где я жил, раньше тоже было тихо, - ответил Саске, измученный собственным молчанием. - Тихо. Как в могиле. - Нет, у нас тихо по-другому. Мы — нейтральная территория, у нас вряд ли что-то интересное твориться. У нас даже возможности пошалить нет — ни техники, ни оружия, ни армии толком нет. - Мертвая зона. - Я бы сказал наоборот — живая. - Завоюют вас. - Пытались, - кивнул Томо. - Но из-за нас никто вступать в войну не будет. Говорю же — не из-за чего. У нас даже природных ресурсов особо нет. - А пытались тогда из-за чего? - Да так, - Томо неопределенно пожал плечами. - Скучно было. Скука, знаешь ли, страшное дело. Из-за нее очень много зла в мире творится. Вскоре в чайнике вновь был заварен травяной чай, один аромат которого постепенно начал успокаивать Саске. Они с Томо присели прямо на полу, около кровати, отгородившись друг от друга наполненными пиалами. Саске иногда посматривал на уверенное спокойное выражение лица своего случайного собеседника и думал, что таким он, наверное, уже не станет никогда — слишком много потрачено сил, нервов, жизненной энергии, чтобы под старость лет вот так вот выдержанно и стойко смотреть на мир и быть уверенным в том, что все, что в нем делается, для чего-то надобно, все не просто так. Ему было немного неловко, что он сидит перед тем, который видел его насквозь, которому не понадобилось слишком много времени, чтобы понять, что он за человек. В конце концов, он знал даже то, что Саске боялся произнести для себя вслух, — отношение к Наруто. - Ты пей, пей чай, - кивнул ему Томо. - Пей, а то остынет. - Я пью, - буркнул Саске, вновь ощущая по отношению к себе такую странную и далекую отцовскую заботу, и еще более внутренне съеживался от необъяснимых для себя чувств. - Холодный чай тоже хорош, но не этот сорт и не в это время года. Чай подобен чувствам, знаешь об этом? Саске отрицательно покачал головой. - В жару пьют чай горячий — он остужает. Так же и в отношениях. В страсти не противятся чувствам, и в конечном итоге это остужает пыл, вызывая пресыщение. В холод согреваются кипятком, и в отношениях так же: похолодевшая душа требует должного согрева. - Я люблю холод. В жару работать плохо. Томо рассмеялся: - В жару и любить лениво. - Вам виднее. - А тебе разве ж нет? Саске промолчал. Ему вспомнились их с Наруто весна и единственная ночь. В те дни, даже если и было жарко, к вечеру земля начинала остывать, а ночью нередко случались заморозки. У них с Наруто никогда не было лета. Во всяком случае, мирного лета, когда желание быть вместе превышало желание друг друга убить. - Когда я влюбился в Аи, на улице стояло самое жаркое лето за все мои годы жизни. Больше такого я никогда не встречал. Так же, как я никогда больше не встречал человека подобного тому, с которым я остался жить. Саске поднял взгляд на Томо. - У вас так принято? - Как? - удивился Томо. - Говорить о таких отношениях каждому встречному так, словно это норма. Улыбка у Томо была настолько доброй, что Саске стало стыдно за собственный вопрос. От неловкости он вцепился в пиалу и сделал глоток чая, которого уже как минут пять в ней не было. - Не думаю, что я тебя удивил. - Не удивили. - Так вот, - продолжил Томо, сделав вид, что не заметил смущения Саске, и подлил ему чай. - Когда мы встретились, стояла жуткая жара, и от брони было больше вреда, чем пользы. К тому времени наши армии уже как две недели не могли вступить в бой из-за такой погоды. Казалось, что даже оружие плавится под палящим солнцем. Как вспоминаю то время, так сразу в пот бросает — до того врезалось в память. - Где это было? - Да не особо давно. Помнишь маленькие такие военные действия между нашей страной и страной Рек? - Нет. - Да куда уж там! Наши мирные жители и то не заметили, а уж шиноби Конохи… - Я не из Конохи. - Ну, не из Конохи, какая разница? Главное, что ты человек полета крупного, а наши страны — Птиц и Рек — страны настолько незначительные и умеренные в своих взглядах, что и войну-то затеяли только потому, что больше заняться было нечем, не иначе. - Плохо верится в Ваши слова. - А ты не смотри на мой опыт. Я ж не только в этих мелких заварушках бывал, - ушел от темы Томо. - А сейчас смешно вспомнить — две недели, две армии стоят друг напротив друга, и ни одна не решается наступать. Жарко. Причина незначительная и действия незначительные. И вот в такое ленивое время я и встретил Аи — его тогда как раз в плен взяли. - Кто? - Наши. - Кто ваши? - Люди наши. Он в разведку пошел, а тут его мои ребята и сцапали. Прям по глупости. Он вообще-то шиноби не из простых, ты не смотри, что сейчас такой спокойный — чем спокойнее вода, тем она опаснее. Это он из-за меня таким семейным стал, а тогда его в разведку одного посылали — он семерых стоил. - Так он был Вашим врагом?! - Ну да, - кивнул Томо, довольный произведенным эффектом на «мальчишку». - Недруги мы были страшные. Он со мной месяц не хотел разговаривать — даже на мирных переговорах, даже когда его на допрос посылали, на пытки. - Вы послали его на пытки?! - Ну, не совсем я... Чай давно остыл. Саске сидел, широко раскрыв глаза и не сводя заинтересованного взгляда с Томо. Он слушал и представлял себе, как в одно жаркое лето напротив друг друга стояли две небольшие враждующие армии, каждая из которых не могла начать сражение, как нещадно палило солнце, как в плен был взят один из лучших шиноби страны Рек, как двое, тогда совершенно незнакомых мужчин, не подозревали о том, что уготовила им судьба. Саске видел, как плавится сталь под беспощадным солнцем, видел блики на доспехах, знал, что даже в лесу нет спасения от погоды, и как все это неудержимо, плавно и верно меняет судьбу двух, а возможно, и более людей. - Так сражение было? - Было, - кивнул Томо. - И я тогда был ранен в ногу. - С месяц валялся в госпитале, а когда вышел, узнал, что страна Птиц заключила со страной Рек перемирие. - Много погибло? - Нет. Говорю же, - засмеялся Томо. - Скучно у нас. Не то, что у вас. Вроде и не война, а деревню всю разметало ко всем чертям — заново отстраивали. - Было, - кивнул Саске, забыв, что он «не из Конохи». - А как же Ваш враг? - Аи? Аи пришел ко мне через два дня после того, как меня выписали из госпиталя. Пришел и остался. - Как это? - Так, - Томо почесал подбородок. - Просто пришел и просто остался. - Он же был Ваш враг! - Если два разумных взрослых человека хотят быть вместе — они будут вместе, - улыбнулся Томо. Дверь с грохотом распахнулась, и на пороге оказался растрепанный, взволнованный Наруто. - Узумаки, ты чего? - не сразу отошел от рассказа Томо Саске. - Собирайся, - приказал Наруто. - Куда? - Саске с Томо встали, как по команде, одновременно. - Я все узнал. Наруто бегал по комнате и собирал вещи — хаотично скидывал все в небольшую сумку у себя на поясе. - Кунаи где? - У тебя в рюкзаке. - Собирайся, я тебе говорю! О том, что Томо нет рядом, Саске заметил только тогда, когда они с Наруто вышли на улицу — причем не через входную дверь, а, как было привычно, через окно. Солнце пошло на убыль, но в воздухе еще плавало его теплое присутствие, и Учихе нестерпимо хотелось понять: как это, когда вокруг настолько жарко, что не хочется даже любить, и как это, когда даже если не хочешь, а все равно любишь так, что нет разницы — враг человек или друг. Наруто быстрым размашистым шагом шел рядом, не глядя на Учиху, он лаконично и четко рассказывал о новом найденном притоне, где, возможно, содержатся подопытные дети, и что именно туда они сейчас и направляются, и что именно там может находиться Хикару. На его скуле расплывался огромных размеров синяк, а куртка джоунина была порвана в двух местах. Где он был и как добывал информацию Саске так никогда и не узнал, решив про себя, что вернувшийся живым Наруто гораздо важнее. Помещение находилось далеко за пределами деревни, глубоко под землей и представляло собой нечто вроде заброшенного военного бункера или же никогда не использовавшегося укрытия для мирных жителей. В него вел один - единственный вход через длинный и темный тоннель, который напарники преодолели спокойно и без проволочек. Никаких охранных дзюцу обнаружено не было, и Учихе стало казаться, что впереди их ожидает ловушка. - Вряд ли, - не согласился Наруто. - Богом забытое место. Какая ловушка? - Ты на своем посту недохокаге бдительность потерял. - Мой нюх всегда со мной... Саске? - Да? - Тут два входа. Надо разделиться. - Думаю, что не стоит. Поодиночке мы слабее. - А вместе мы их можем спугнуть. Давай разделимся. Если что, я пришлю жабу. - Нужна мне твоя жаба! - Ну, извини, сам пока перемещаться не научился. Хочешь, клона с тобой отправлю? - Изыди, Узумаки. Давай, если через час на этом месте не встретимся, то тогда используем призыв. Они разделились, и Наруто юркнул в кромешную тьму левого крыла, а Саске аккуратно ступил в черный провал правого. И на какое-то время все стихло: не было слышно даже шагов, не хрустели под ногами разбросанные то там, то тут стройматериалы, не раздавались голоса и не начиналась драка. Удивительная тишина окутала весь бункер. О том, что началось какое-то движение, Саске узнал по еле донесшемуся до него тоненькому звуку искаженного тоннелями голоса. Кому он принадлежал было непонятно, но к тому времени Учиха почти досконально обследовал свое крыло и понял, что в любом случае надо возвращаться. «Наруто,» - мысленно позвал он, словно напарник и правда мог его слышать. И в следующую же секунду перед ним возник головастик размером не больше ладони. С безучастным видом держал он во рту свиток, на котором корявым почерком было выведено: «ранен нашел хикару». В левом крыле бункера уже явственно раздавались звуки битвы — Наруто, не думая о том, что могут обвалиться стены, ударял в кого-то разенганом. Причем его воинственный клич четко и ясно донесся до уха Саске. - Придурок, - сообщил головастику Учиха и кинулся назад — к левому крылу. Их с Наруто разделала стена, трогать которую Саске боялся — слишком велик был риск погрести себя под землей вместе с ребенком, и надежды на помощь и благоразумие рассвирепевшего Наруто у него было мало. Поэтому приходилось бежать — бежать быстро, используя все свои способности, чтобы не споткнуться обо что-нибудь в темноте, которую Саске не стал разгонять огнем, боясь привлечь к себе новые неприятности. - Разенган! - раздалось совсем уж близко. - Наруто! - не выдержал и заорал Саске. - Разенган! - был ему и еще кому-то ответ. - Наруто, не надо! - снова проорал Саске, понимая, что бежать ему еще очень долго и что, возможно, он может не успеть вовремя. Звуки драки то приближались, то отдалялись, словно тоннель имел форму волны, и то уводил Саске в сторону, то казалось, что Наруто в метре от него, буквально за тоненькой стенкой. С потолка осыпалась пыль, стены дрожали и были готовы вот-вот начать ходить ходуном. Саске бежал и чертыхался, материл про себя на чем свет стоит Наруто, боялся и молился одновременно. Но когда нюх и память шиноби подсказали ему, что он уже близко, и Учиха собрался возблагодарить кого-нибудь на небе, имя которого он сейчас не помнил, ему показалось, что слева от него мелькнул освещенных проход, который, когда он шел сюда первый раз, был так же тёмен, как и весь тоннель в целом. Саске остановился и вернулся на несколько шагов назад. Перед ним была дверь — самая обычная бронированная дверь, какая бывает в военных помещениях, какая есть и в Конохе с висящий на ней табличкой, на которой легко угадывается почерк Морино Ибики. За этой дверью маячил слабый огонек свечи, что напомнило Саске тот момент, когда он очнулся в логове Мадары, и где узнал о судьбе своего уже на тот момент мертвого брата. В сердце кольнуло нехорошим предчувствием. - Заходи, - позвали из-за двери. Он узнал их сразу, обоих — хромого и девушку с изуродованным левым глазом. В почти пустой комнате, где, кроме каркаса кровати и каких-то мешков, не было более ничего, эти двое явились перед Саске страшными призраками прошлого, людьми из зазеркалья, теми, встреча с которыми страшнее собственных ночных кошмаров. Хромой стоял напротив двери, спокойно, расслабленно, словно не было сейчас перед ним врага — врага опасного, готового от любого движения начать бой. Он смотрел на Саске без злобы и вызова, так, как смотрел бы на него любой прохожий, которому показалось бы странной, скажем, прическа или одежда Учихи. Если бы в день смерти Сакуры, Саске не увидел его со свертком взрывчатки рядом с домом, который оказался смертельной ловушкой для Харуно, он бы даже не понял, что перед ним враг, — нет, просто обычный шиноби, такой, из разряда простых служак, что охраняют военные объекты. Но Саске знал, и знал наверняка — перед ним враг, и враг этот тем страшнее и опасней, чем спокойней и обычней. Девушка, все так же обмотанная бинтами, теперь носила на лице повязку, скрывающую отсутствие левого глаза, который достался в качестве посмертного трофея Кадо. В отличие от своего товарища, она смотрела на Учиху зло, даже, можно сказать, свирепо, и в ее неподвижности был скрыт пока неосуществленный прыжок пантеры, готовой разорвать противника на части, не принимающей в расчет то, что она может погибнуть сама, проиграв. Саске вспомнил — ею движет не только какое-то задание, полученное ею от неведомого ему врага, но и месть за убитого брата — того, что она унесла на себе с обрыва. - Быстро же вы, - ухмыльнулся Хромой. - Недооценивай Учих, - ощетинился Саске. - Знаю я, кто такие Учихи, - спокойно отозвался шиноби. - Можно я его убью? - прошипела девица. - Не стоит, - не двинувшись с места, властно остановил ее начавшееся было движение Хромой. - Он мне должен! - Нельзя его убивать, - снова оборвал ее попытку Хромой. - Пошла бы лучше разобралась со вторым. У него ребенок. - Там охрана, - огрызнулась девица. - Там Узумаки Наруто, - спокойно парировал Хромой. Они раздражают друг друга — отметил про себя Саске. Девица сжала зубы от злости, но пойти поперек слов напарника не решилась и двинулась к выходу из комнаты, на пороге которой стоял Учиха. - Пусти ее, - попросил Хромой. - Она не тронет твоего друга. Она только за ребенком. - Кто вы? Страх узнать правду душил Саске, не позволяя ему сдвинуться с места. Эти двое, как гипнозом приковали его к полу, и даже та опасность, какая от них исходила, не смогла заставить его что-либо сделать. Девица застыла напротив Учихи, зло исподлобья смотря ему прямо в глаза. - Мы не сделаем тебе и твоему другу ничего дурного, - раздался за ее спиной голос Хромого. - Оставишь нас в покое и позволишь уйти с ребенком — и ни ты, ни прихвостень Конохи не пострадаете. - С чего такая доброта? - А зачем нам убивать своих? - просто пожал плечами мужчина. Эти слова, так естественно и незатейливо произнесенные, резанули слух Саске, словно кто-то неведомый прошелся ножом ему по груди — быстро, четко, незаметно, но оставив после себя кровавый (кровавый след, рану, но можно и надрез), из которого полезло наружу живое мясо. «Своих», - повторил про себя Саске. - Он мне не свой, - снова подала голос девица. - Дай только срок, и я его прирежу. - Спокойно. Или ты хочешь, чтобы полетели наши с тобой головы просто потому, что ты ослепла от мести? Твой брат погиб в бою — это праведная смерть. - Заказчик кто? - потянул время Саске, не зная, как выйти из сложившейся ситуации и краем сознания думая о Наруто и Хикару, оставшихся в неизвестности у него за спиной. - Свои заказали, свои, - глухо рассмеялся Хромой. - Против своих не попрешь, Учиха. - Кто? - А много ли у тебя родственников, Учиха? - все в таком же тоне продолжил Хромой. - Или ты думаешь, что этот мальчишка в силах продолжить твой дохлый род? Саске дернулся, но моментально отреагировавшая девица верным и точным движением перекрыла ему путь к Хромому. - Тебе-то чего, Учиха? - обратился к Саске шиноби, защищенный девушкой. - Ты этого ребенка пять лет знать не хотел, а тут вдруг так зашевелился? Солнце клонилось за горизонт. Прошло три года, а оно все так же неумолимо клонилось, тепло и неизбежно. - Три года прошло, - сказала Сакура и протянула руку для приветствия. Три года он ее не видел. Целых три года. Он женат, у него уже родился сын. Он вольный шиноби с неплохим заработком. У него есть свой дом, куда можно вернуться в любом момент. А она все такая же. Но они оба — одиноки. Саске ощущал это всем своим существом, сжимал руку Харуно в своей и молча смотрел девушке в глаза. Смотрел и не мог понять, как так получилось, что они не виделись три года — три года разлуки, которые так толком ничего и не изменили. Они все такие же — задавленные воспоминаниями и мыслями о том, что лучше уже не будет никогда, что ушедшего не вернешь, а впереди можно только выживать, но не жить. - Долго меня искала? - Нет, - она улыбнулась. - Шиноби я или как? Она странно одета, словно пытается скрыть свою принадлежность к женскому полу. Красивая кокетливая Сакура, смущавшаяся от одного его взгляда, сейчас выглядит как настоящий пацан - сорванец: в мужской одежде, которая ей на размер велика, и с серьезным, совершенно не ее, не женским взглядом. И это не смотря на то, что ему — Учиха Саске — она улыбается все так же весело и с добротой. Или делает вид... - Я получил твое письмо... - А я твой ответ... - Почему ты так странно одета? - А кому надо знать, что примерная куноичи Харуно Сакура куда-то ходит на ночь глядя? Она смеется. - На свидание? - предположил Саске и тут же понял, что допустил оплошность. - Я уже очень давно не хожу на свидания, Саске. Я на них вообще не хожу, - добавила Сакура, подумав. А солнце все клонилось и клонилось, грозясь вот-вот совсем потопить мир во тьме, оставив его без своего назидательного тепла. Сакура ничего не спрашивала. Она знала и про жену, и про сына, и про то, что у Саске есть свой дом и хорошая работа, и даже про то, что он предполагаемо счастлив, но ничего не спрашивала, не уточняла, не лезла. И это было так для нее странно, так непривычно, что временами Саске начинал рассказывать о себе сам. Сам же себе и ухмылялся, понимая, как именно в свое время надо было заставлять его говорить — всего лишь не уделять ему, гордому отпрыску великого клана, должного назойливого внимания. Это было забавно и отвлекало от того основного, зачем он пришел в этот день на этот холм рядом с Конохой — приехал из другой страны, бросил очень многое, соврал жене, отменил миссии. Пока еще никто не произнес ни слова, а Саске уже чувствовал — он сделал все это не зря, что в дальнейшем что-то изменится, и его семья, работа и дом — это все так мелочно по сравнению с тем, что сейчас скажет Харуно. А она сказала всего лишь одно слово: - Согласна, - сказала она и замолчала. Замолчала, потому что Саске прекрасно помнил точно такой же вечер три года назад и разговор про вектор, и про свое обещание помочь, и понимал — сама Сакура справиться не смогла...