«я — это ты».
ацуши открывает глаза. он знает, что это сон, но всё происходящее кажется слишком реальным. комната из зеркал — пол и потолок, стены, узкие, холодные и прямые, до которых он мог спокойно дотронуться рукой, провести по гладкой поверхности ладонью. комната кажется безразмерной, но ацуши чувствует, что она давит на него, сжимает, словно в тисках, но, стоит сделать шаг, как стены отступают прочь, расступаются перед ним, словно вода перед пророком моисеем. только вести за собой ему некого, не обладает он прекрасным даром, а, тем более, божьим благословением. скорее, ацуши ухмыляется, это было божье проклятье. наказание за грехи в прошлой — этой — жизни, безжалостно и беспощадно пожирающее его изнутри, гложущее, как сам он обгладывал человечьи кости. единственное различие состояло в том, что пожирал людей он ненамеренно, а себя — целенаправленно и обдуманно.«я — это ты».
ацуши вздрагивает. в этой комнате, состоящей только из множества его собственных отражений, он один. накаджима не чувствует чужого присутствия, инстинкты его, дикие, звериные, не напрягаются, а тигр где-то там, внутри, послушно молчит, подавленный силой воли, не принятый собственным единственным хозяином. запертый в клетке, бессильный, но не оставляющий попыток вырваться, выдраться, сквозь ребра прогрызть себе путь на свободу. свободы, говорил когда-то дазай, нет ни у кого. запомни это, ацу-кун. свободен только тот, кто мёртв. я, видишь ли, дазай улыбался, очень хочу стать свободным. и ты станешь когда-нибудь., а пока, маленький глупый тигр, и дазай трепал его по холке, словно кота, наслаждайся своей зависимостью, дыши, ешь. живи, ацу-кун. всему своё время. ацуши соглашался безоговорочно, с трепетом и юношеской покладистостью потрёпанного жизнью, только привыкающего к тому, что можно жить счастливым, жить без боли, окруженным заботой и любовью. не мерзкими взглядами, не вечными страхами. к чёрту свободу, если она лишает тебя жизни, такой жизни. он перебьётся, подождёт, сам безропотно наденет все кандалы, все цепи, станет самым покладистым и послушным — ему очень хочется жить. жить по-настоящему. без прошлого и своих внутренних демонов — демона — где-то в своей душе.«я — это ты».
стена больше не отдаляется, стоит ему дотронуться кончиками пальцев. твёрдая, скользкая, она врезается в подушечки ледяной поверхностью, отрезвляет. ацуши смотрит на своё отражение, прислоняет ладонь полностью и отражение словно изнутри прижимается к нему тоже. ацуши не любит зеркала — в них он видит все свои недостатки, все шероховатости и несоответствия. всю свою убогость и серость. больше этого его пугает только то, что сзади он видит желтые глаза с вертикальными кошачьими зрачками. в зеркалах он всегда видит тигра где-то позади себя, дышащего в спину, упирающегося крепким лбом куда-то в поясницу. близко-близко. двойник по ту сторону отражения сжимает пальцы и ацуши судорожно думает — это не моё движение. я не двигаюсь. холодное стекло превращается в тепло кожи, оно согревает моментально, расходится горячими волнами по всему телу. тот, другой ацуши-кун с той стороны отражения, улыбается ему доверчиво, наивно, сжимает пальцы чуть крепче и тянет к себе. ацуши с ужасом понимает, что проходит сквозь эту стеклянную поверхность, что нет никакой стеклянной поверхности. есть только он — и тот, кто ещё несколько секунд назад был его отражением. кто теперь чьё отражение? ацуши не знает и не хочет думать. он поднимает вторую руку — и двойник поднимает её также, переплетает с ним пальцы, смотрит ласково., а затем в нежную кожу ладони впиваются острые, как бритва, тигриные когти.«я — это ты».
ацуши кричит. надрывно, отчаянно, отдёргивает свои руки прочь. отражение смотрит ему прямо в глаза, пока тело его постепенно трансформируется — удлиняются и изменяются руки, он весь покрывается шерстью, он кричит и ацуши видит, как клыки, обычно маленькие и аккуратные, легко вспарывают нижнюю, ещё человеческую, губу, а затем и лицо деформируется. глаза изменяются последними — сужаются зрачки, желтым вспыхивает белок. вместо того, чтобы испытывать отвращение, ацуши внезапно понимает, что замер, завороженный, восхищенный, с бешено бьющимся в грудной клетке сердцем. он никогда не думал, даже не предполагал, что в такой момент, казалось бы, противоестественный, омерзительный, может выглядеть так… красиво. ацуши не может подобрать другого слово, он смотрит на тигра, стоящего напротив него. огромного, мощного зверя с пушистой белой шерстью, покрытой неровными чёрными полосами. с клыками, способными за раз перекусить человеческую шею, когтями, способными вспороть грудину насквозь. он протягивает руку вперёд и тигр, жестокая и безжалостная машина для убийства, подставляет мохнатую голову, доверчиво тыкается широким лбом в ладонь. ацуши смотрит ему в глаза и не видит там ничего, кроме нежности и преданности. кроме любви — всеобъемлющей и всепоглощающей. не только к нему, ацуши, но и к себе, к своей силе и мощи, к своему совершенству и несовершенству, ко всему прекрасному и отвратительному, что только кроется в вертикальных узких чёрных зрачках. ацуши трясёт и он внезапно всё понимает. всё, что до этого казалось недостижимым или неправильным, или просто слишком хорошим, чтобы случиться с ним. он улыбается.«я — это ты».
и ацуши думает, что, наверное, смог бы себя принять.