40

      Пахнет... подсолнухами.       Понятия не имею как они пахнут, но, мне кажеся, если они и пахнут, то именно так. Терпкий запах, густой и маслянистый, который сочится здесь отовсюду. Кажется, весь мир пахнет подсолнухами. Моя кровь, земля, мой страх перед смертью, деревья и листья. От боли и потери крови мне кажется, что весь мир стал чёрно-белым и затянут шумом, трудно смотреть перед собой, но что-то заставляет меня ползти. Некая смутная уверенность, что если я переползу отсюда туда, то могу увидеть что-то... Не знаю что, я просто чувствую, что должен идти туда, как животные чувствуют, что должны спрятаться, когда наступает смерть. А я должен найти, только я понятия не имею что именно, но это становится таким очевидным, когда я всё-таки нахожу. Единственное яркое и цветное пятно. Он как серединка цветка в кровавых лепестках, расползшихся по земле. Единственный клочок мира не пахнущий подсолнухами. Он пахнет потом и чем-то сладким, похожим на данго. Должно быть, потому что слишком много их ест. Подползаю как можно ближе, чтобы поглядеть в его глаза перед смертью. Так хочется увидеть цвет его глаз. - Что за идиот... - хрипит он и смотрит на меня с усмешкой. - Ты почти сдох но ползёшь из последних сил, чтобы посмотреть на человека, - кашель - которого хотел убить сам.       Кровь на его лице выглядит просто невероятно привлекательно, как будто я акула и вижу рыбку с перебитым плавником. Все мои инстинкты вопят о том, что он лёгкая добыча (так же, как и я), что я могу прикончить его прямо сейчас и от чего-то это так сильно будоражит, что хочется закричать. Захрипеть. О том, как сильно я хочу причинить ему боль, как сильно сейчас обострились мои чувства, как во мне просыпается нечто, чего я никогда не замечал. Старался не замечать. Подавляемые чувства, которые теперь нет сил сдерживать, такие приятные, такие захватывающие.       Кровь струится по его губам и мне стоит приложить невероятное усилие, чтобы дотянуться и почувствовать её вкус. Его глаза закрыты и он очень слабо дышит, совсем не замечает опасности, которая приближается к нему. Маленькая несчастная рыбка. - Что... - распахивает глаза - Какого чёрта, придурок?! Что ты делаешь?       Пытается кричать, но дыханья ему не хватает. Я успел только обвести языком его губы и утянуть в себя его кровь, такую сладкую, как бобовый соус для данго. И его крик, точнее, сдавленный хрип, вкус его крови заставляют меня собрать в себе все силы. Может, у меня и был шанс выжить, если бы сейчас я не приложил все остатки своих сил для того, чтобы сделать то, о чём я старался не думать с самого начала. Мне так сильно хотелось получить его, что от желания я готов был полюбить всё, что угодно, лишь бы не думать об этом, поэтому я почти поверил в свои чувства к той женщине. Почти поверил, если бы не увидел снова его улыбку. - Какого... - хрипит он, но сил сопротивляться у него не остаётся, так что он позволяет мне сорвать с него остатки одежды. И приняться покрывать поцелуями его шею, солоноватую от пота и крови, так остро пахнущую сладкими данго. Его ослабевшие руки пытаются меня оттолкнуть. Руки, которые могли бы запросто переломить мне шею сейчас беспомощно скользят по мне, путаются в волосах, размазывают по моему лицу его кровь, покрывают меня его запахом. - Прекрати... - шепчет он, когда я спускаюсь вниз и глотаю его член. Должно быть, у него чертовски давно не было секса, именно поэтому он так остро реагирует, поэтому так честен в своей реакции и он твердеет прямо у меня во рту, как гриб, набухающий от воды. - Отвали от меня. - Я не могу. - Выдавливаю я и поднимаюсь. Под рукой нет ничего, чем я мог бы его смазать, абсолютно ничего, кроме вездесущей тёплой крови с запахом данго. На его животе сквозное отверстие, покрытое ей, выплёвывающее её большими чёрными порциями. Она заливает мне всю ладонь и заставляет пальцы слипаться, но, тем не менее, отлично подходит для того, чтобы скользнуть между его маленьких ягодиц и смазать его. Под стон боли и унижения я наклоняюсь к его соскам и облизываю один из них. Скольжу пальцем по колечку тугих мышц между его ягодиц, второй рукой размазываю собственную слюну и его смазку по его члену. Он дышит теперь сильнее и чуть сильнее пытается меня оттолкнуть, но у него ничего не получается, член его затвердел и теперь сочится, Муген ничего не может поделать. Мои пальцы скользят внутрь, смазывают его изнутри, растягивая, проталкиваясь глубже, ощущая скользкие тёплые стенки, ощущая, как они сжимаются от каждого движения моего языка на его соске и каждого движения моей руки на его члене. - Ты больной. Я же мужчина, какого хрена ты делаешь это?       Поднимаюсь на дрожащих локтях и опускаюсь на него, хрипящего, покрасневшего и закатившего глаза. Его зубы крепко сжаты, как будто он готовится к тому, что я убью его и это так сильно нервирует, так огорчает, что я наклоняюсь, щекоча волосами его лицо и грудь, и снова скольжу языком по его губам. Он сжимает их крепче, чтобы не пустить меня в свой рот. Я раздвигаю его ноги и прижимаюсь головкой прямо к его проходу, влажному и горячему. Он намок, но непонятно от чего - не может быть, чтобы на моих пальцах было достаточно крови, чтобы сделать его таким влажным. Муген коротко стонет, так, как будто пытается сдержать крик, и это ему удаётся. Из плотно сжатых губ доносится только тихое скуление, которое я вдыхаю и слизываю, пытаюсь протолкнуться в эти тёплые губы, чувствую короткие волоски на его верхней губе и это так сильно заводит. Совершенно не женские, грубые мужские губы с щетиной. Совершенно не похожий на влагалище, тугой и жаркий, влажный, потрясающий проход, сдавливающий меня, не дающий сделать вдох. - Я тебя убью. Я убью тебя, когда ты закончишь... Я тебя нена... - договорить я ему не даю и пользуюсь возможностью проникнуть в его рот. Вкус сигарет, крови и данго, ничего удивительного. Сладкий. Такой сладкий и совершенно не пытающийся отстраниться, остановить меня, покорившийся. Он принимает меня в себя полностью, и, кажется, сокращается когда я выхожу, как будто стараясь удержать внутри. Его язык вовсе не пытается оттолкнуть мой, он сам не пытается меня укусить, позволяет целовать его, позволяет, даже когда от удовольствия у меня стекает по подбородку капля слюны. Кажется, он даже начинает отвечать мне, не потому что ему приятно, а потому что целовался столько раз, что делает это чисто механически. Со сколькими людьми в своей жизни ты спал? Сколько раз проникал в женское тело? А думал-ли ты хоть раз, что однажды это будет происходить с тобой? Ритмичные глубокие толчки, медленные и размеренные. Это мой самый последний в жизни секс и я должен насладиться, я должен позволить этим чувствам распуститься, как взрыв, широко и с удовольствием. Я должен смаковать и запоминать каждое чувство, потому что больше не представится возможности переспать с кем-то. Потому что больше не представится возможности оказаться рядом с ним, с самураем, который пахнет данго.       И снова это прекрасное чувство жестокости отравляет мне мозг. Он больше не сжимается так сильно и позволяет мне проникать в него снова и снова, он даже раздвинул пошире ноги, чтобы мне было удобнее и позволяет его целовать, позволяет прижиматься к нему, а потому мне так хочется снова сделать ему больно. Сделать ещё больнее. Скользнуть по его груди, по маленькому соску, ниже, по рёбрам, туда, к манящей маленькой дырочке в его боку, сейчас переставшей кровоточить, но всё ещё скользкой и живой. Муген содрогается, отстраняется и пытается закричать, но я грубо хватаю его второй рукой за подбородок, заставляю ко мне повернуться, накрываю его губы и ловлю яростный стон боли, когда сразу два моих пальца проникают в рану на его боку. Стенки такие же мягкие и влажные, как стенки его прохода, которые от боли крепко сжались. Всё его тело напряглось и задрожало, когда я синхронизировался со своими пальцами и каждый толчок в его проход стал сопровождаться толчком пальцев в кровоточащее отверстие и его униженным воплем. - Дзин... чёрт тебя подери. Остановись. Пожалуйста... - выдыхает он, почти моляще, так слабо и очаровательно, что это буквально вынуждает меня продолжать. Он больше не кричит, не содрогается, не замирает. Может быть терпит, но член его, сейчас опавший, снова твердеет и тем быстрее, чем быстрее я двигаюсь внутри него, чередуя толчки члена и пальцев, передавая импульс туда и обратно, прокатывая и перетягивая его через тело Мугена, дрожащее, желающее, напуганное и умирающее.       Мне кажется даже это отверстие на его боку начинает пульсировать. Теперь в него помещаются сразу три пальца, а по подбородку Мугена стекает слюна, смешанная с кровью. Он наконец открывает глаза. Единстванная чёрно-белая часть, как дырка в рисунке, наложенном на чёрно белую картину всего мира. Он единственное цветное пятно с чёрно белыми слезящимися глазами, глядящими на меня жалобно, как будто молящими "Прошу, забудь об этом. Забудь о том, что происходит. Я не смогу жить, зная, о том, что получал удовольствие с тобой. Получал удовольствие от тебя и особенно от твоих пальцев".       Я завожу руку за его спину, под него и нащупываю выход отверстия с той стороны. И под громкий стон, теперь вовсе не похожий на стон боли, проникаю двумя пальцами и в него. Толкаюсь сначала по очереди, как будто протрахивая его пальцами насквозь. Представляю себя пулей, проткнувшей его, позволяю чудовищу внутри меня вдыхать и впитывать звук моих пальцев, погружающихся в его плоть с обеих сторон. Чередую это с быстрыми и теперь такими развратными толчками снизу, от которых слышится громкий неприличный звук, но потом начинаю двигаться одновременно с трёх сторон сразу, вжимаясь к него, бессильно опуская голову на его плечо, чувствуя, как он хрипит над моим ухом и зарывается пальцами в моих волосах, в бесцельном желании прижать к себе мою голову. - Дзин... - шепчет он, но шёпот переходит в стоны - Дзин... Ты чёртов при... ааах...       Я заполняю его изнутри. Кажется, моя жестокость огненным пламенем вырывается из моего члена, желая поглотить, испепелить, изничтожить маленькое существо подо мной, дрожащее, принимающее, просящее меня не останавливаться в каком-то безумии. Он больше не сдерживается. Он позволяет и боли и удовольствию смешаться и вырвать из когтистых лап его разума единственную спасительную ниточку. Всё зашло слишком далеко. Это слишком унизительно и гадко, слишком нереально, так сильно отличается от привычной ему реальности, что хуже быть не может, а потому теперь, в этой новой реальности можно всё, что угодно. Можно позволять себе просить ещё, можно прижимать мою голову к себе, принимая мои влажные поцелуи и прося ещё, прося заполнить его до краёв, прося стать его всем, смыслом его жизни, стать его первым и последним. Из его глаз струятся слёзы, смывая с щёк кровь. Я слизываю их, стараясь перевести дыханье и, кажется, шепчу что-то. Кажется, как последний идиот признаюсь ему во всём, кажется, шепчу о том, как он сильно нужен мне, как сильно я хочу оставаться внутри него. Нет, не в его проходе или в ране, я хочу оставаться в сердце, между левым и правдым предсердием, зажатый и пульсирующий вместе с ними до самого последнего их толчка. Я не слышу собственных слов и позволяю языку болтать всё, что вздумается, думая только о том, что если потеряю сейчас сознание, то сожмусь мёртвой хваткой, окостенею, сжимая Мугена, как когти ястреба сжимают маленькую крысу, и ни что на свете не заставит меня его отпустить. Хочется выжить... Очень хочется выжить, только чтобы увидеть его ещё раз. Чтобы ещё раз услышать его стоны и плач, учуять его запах, чтобы ещё раз заполнить собой весь его мир.