***
Август семьдесят девятого обжигает лёгкие и кружит голову. Петуния даже завидует ярким маргариткам, на которые она выливает целую лейку воды. Сейчас бы поднять лейку повыше и окатить себя прохладной водой, представляя, будто дождь пошёл, хотя на небе ни облачка. Совсем как по… Шипит. Поставив лейку на землю, Петуния проводит дрожащей рукой по лицу, смахивая со лба и щёк капельки пота. Они же не такие всемогущие, считает она, потому что часто подслушивала рассуждения “гадкого мальчишки” об ограничениях в магии. Поэтому ни о каком магическом дожде и речи быть не может — нельзя так просто влиять на погоду. Не было бы тогда засухи — не было бы голода. Но в такую жару так хочется, чтобы кто-нибудь неподалёку призвал малюсенькую тучку — по крайней мере, чтобы прикрыть солнце на пару часов. Петуния тяжело выдыхает и напоминает себе, что всё это просто… — Глупость. — Что же глупого в желании охладиться? Она резко оборачивается. У калитки стоит девушка, которую Петуния видела от силы два раза. На ней джинсы и просторная белая майка, но Петуния-то знает, что это лишь маскировка. Им не обмануть её. — Здравствуйте, Петунья, — произносит Марлин Маккинон, а ей хочется сквозь зубы прошипеть в ответ: «Я вас не знаю», и выставить вон, несмотря на то, что гостья не побрезгует воспользоваться своей обожаемой магией, чтобы заставить её, Петунию, слушать до самого конца. — Наверное, я с вами согласна. От холодной воды с моим-то слабым здоровьем можно на пару недель слечь. Тут и обычного ветра хватит. Капелька пота стекает по затылку. Петуния отворачивается от Марлин и идёт к маленькому сараю, чтобы убрать туда лейку и маленькие грабли, с помощью которых она вырывала сорняки. Может, она уйдёт, если на неё не обращать внимания? Зачем она здесь? — У вас прелестный сад. А вот у меня даже солнечный дувяк пропал. Он у нас считается самым неприхотливым в уходе. И ещё является главным ингредиентом зелья сна без сновидений, и Петуния тут же ругает себя за то, что зачем-то помнит это. И за то, что вообще не должна знать этого. — Чем вы их удобряете? Профессор Стебль как-то говорила, что маггловские удобрения вполне подходят и для магических растений. Ей трудно сдержать тихое фырканье, которое не маскирует под покашливание. Петуния поворачивается к Марлин, скрещивает руки на груди и спокойным и доброжелательным голосом, каким обычно разговаривает с соседями, интересуется: — Это всё, что вы хотели узнать? — Узнать — да, — кивает Марлин. — Сказать — нет. — Так я вас слушаю. И прошу вас поторопиться. Мой муж вот-вот вернётся с работы. Она говорит, держит лицо, а сама незаметно — как ей кажется — посматривает то на соседские дома, то на дорогу. Она до боли сжимает плечи, боясь, что дрожащие ладони выдадут её, но продолжает улыбаться. Как самый обычный человек. — Я пришла к вам с просьбой. Двадцать девятого сентября Лили и Джеймс собираются пожениться. — И причём тут я? Как будто умнице Лили не хватает подружек невесты. — К сожалению, я не смогу быть с ними по некоторым причинам. Они даже хотели перенести всё, но Сириус отговорил их. — И теперь вы ищете себе замену. — Вы не замена. Вы — важная часть Лилиной жизни. И если я ещё что-то понимаю в людях, то и она важна для вас. — Для меня важна только моя семья. Лили уже давно ею не является. Слова, которые она столько лет повторяла, надеясь, что однажды они станут реальностью. Кажется, стали, раз ей наконец удалось произнести их вслух. — Даже если она сама пригласит вас? — Не пригласит. Петуния кладёт грабли и лейку на место и вешает замок, но ключ отчего-то заедает — поскорее вернуться в дом не получается. — И всё же, Петунья, подумайте об этом… Она снова повторяет дату свадьбы, говорит, где будет торжество, но Петуния больше не слушает, а только упрямо пытается провернуть ключ. Голос Марлин постепенно становится похож на противный писк, выводя этим из себя. Бросив взгляд на настырную гостью, Петуния зло выплёвывает слова, которые заставляют Марлин замолчать. — Ради Лили, которая ни разу обо мне не вспомнила, я ничего делать не собираюсь. Этими словами она выстраивает новую — и она надеется, что финальную, — границу. Замок сарая наконец поддаётся, и она спешит скрыться в доме, но, похоже, Марлин не собирается её преследовать. — Это не только ради неё, Петунья. Хочется закричать: «Аллилуйя», когда Марлин отворачивается и уходит с участка. В последний раз взглянув на Петунью, она перепрыгивает через забор и уходит по улице, пока окончательно не пропадает из виду, чем сохраняет в Петунии чувство превосходства. Пусть колдуют сколько угодно, но её убеждения им не сломать. Этот август немилосердно сжигает любовь Петунии Эванс к младшей сестре. В день визита Марлин Маккинон она отрывает листок на календаре и пытается не думать о том, что невольно запомнила дату свадьбы.***
Петуния больше не засыпает в темноте. Несмотря на ворчание Вернона, она уже больше полугода оставляет ночник зажжённым. В кладовке лежат две коробки со свечами и десяток спичечных коробков ютятся в кухонном шкафчике — если выключат электричество, у неё будет свой огонёк света, чтобы защититься. И нет, она не боится монстров, которые как в сказках выползают из-под кроватей, чтобы полакомиться очередным наивным малышом. Нет. Она боится тех, чьи имена вспоминала с содроганием и чей устрашающий образ глубоко врезался в память наряду с живописными окрестностями Хогвартса. С каждым днём ей начинает казаться, что даже в безоблачную погоду что-то задерживает солнечный свет — как будто над землёй натянули полупрозрачную плёнку. «Смог», — скажут соседи всезнайки. «Дементоры», — подумает Петунья и тут же бегло осмотрится. Нет, это не их рваные плащи мелькнули за углом, а кем-то выброшенный пакет подхватил поднявшийся ветер. И хочется посреди дня достать из шкафа свитер, связанный мамой на последнее совместное Рождество, вовсе не из-за них, а потому что уже в сентябре чувствуется ранний приход зимы. Аномально ранний. Сегодня Петунья поддаётся своему порыву. Почти все коробки с неразобранными вещами заполняют одну из гостевых спален. Там есть коробки с посудой из родительского дома, с подарками от родных Вернона на свадьбу. Одна с зимней одеждой. Одна с детской одеждой, которая, как она думала годом ранее, могла подойти её будущей малышке. Что-то и правда подошло Даддлику, а что-то Петуния пока решила оставить. Однако она не поднимается на второй этаж, а останавливается у лестницы и открывает маленький чулан под ней, куда настоятельно просила Вернона не заглядывать. Всё по глупой причине — у неё так и не хватило духу выбросить старые вещи Лили и некоторые вещи родителей. Призраки не обитают в старых вещах — это лишь глупое суеверие. Петунья-то точно это знает. Зато её разумом завладела другая навязчивая мысль, мол вещи Лили даже без взмахов палочкой защищают её дом. Она растирает заледеневшие ладони, после чего включает лампочку в чулане и тянется руками к дальнему углу, где под покрывалом спрятана коробка с её главными сокровищами. Пачка перетянутых алой лентой открыток — волшебные спрятаны в конверты и перемешаны с самыми обычными — откладывается в сторону, хотя Петуния была бы не против одним глазком взглянуть на яркие двигающиеся картинки, чтобы вспомнить о том, что мир не везде такой потухший. Под открытками лежит аккуратно сложенный чёрно-жёлтый шарф, подаренный Лили лет пять назад. Кажется, она снова рассказывала о факультетах Хогвартса и отчего-то упрямо заявляла, что ей, Петунье, место на Хаффлпаффе. И кажется, она тогда накричала на сестру. Отшвырнула коробку в сторону, а потом, дождавшись, когда расстроенная Лили уйдёт к себе, быстро подняла шарф, отряхнула и спрятала. Тихо и постоянно поглядывая на едва прикрытую дверь, словно маленькая воришка. В самом низу коробки лежит довольно увесистый томик «Продвинутого курса зелий». Вот тут уже можно говорить о некой суеверности. Петуния хранит единственную ненормальную вещь в своём доме лишь из-за глупой Лили, которая рассказывала о маге психопате, терроризирующем Англию, и попутно считает, что книга с рецептами зелий может как-то защитить её дом от волшебников — причём ото всех, а не только от террористов. Не нужны ей эти неожиданные визиты, как тот, что произошёл год назад. Свитер валиком лежит сбоку от книги. Миссис Эванс связала его на своё последнее Рождество, но не для Петунии. Свой Петуния потеряла при переезде, а этот — тёмно-зелёный с высоким воротником и растянутыми рукавами предназначался для Лили, но ей никто так и не вручил его. В то Рождество Лили осталась в Хогвартсе. Неделей спустя родителей не стало, а Петуния упустила последний шанс помириться с сестрой. Она разворачивает свитер и прижимает его к груди. Собирается надеть, но тут же замирает. Её отвлекают голоса. Женский и мужской, и оба знакомые. Кажется, это миссис Честерфилд, возможно возвращающаяся из магазина, а вот мужчина… Кто-то, с кем Петунья давненько не разговаривала. Может, мистер Чарлтон? Он любит помогать соседкам донести пакеты до крыльца. Петуния уже тянет руку к шторе дверного окна, чтобы краем глаза взглянуть на обычных людей, но вдруг слышит смех и от него у неё стынет в жилах. Рывком она распахивает дверь и чуть ли не бегом устремляется к калитке, попутно оглядываясь по сторонам. Она говорит тихо, но с еле сдерживаемой дрожью в голосе: — Что ты здесь забыл? — спрашивает она у Сириуса Блэка, у которого рот растянут в нахальной ухмылке, а в глазах пляшут черти. — И вам доброго дня, мисс Эванс. Он слегка кланяется и даже снимает с головы невидимую шляпу, что вызывает тихий смешок миссис Честерфилд. — Какой чудесный юноша, — умилённо произносит она и краснеет, когда Блэк в ответ целует её руку. — Не то что твой Вернон, Петуния. — Что ты здесь делаешь?! — вновь спрашивает Петуния, еле сдерживая себя от того, чтобы не закричать. Она видит, как возмущённо надувается лицо миссис Честерфилд, однако не собирается извиняться за свою грубость — теперь ей нет никакого дела до неё. — Всего лишь проходил мимо и решил заглянуть — узнать, как поживает любимая сестрица Лили. — Всё прекрасно. Теперь можешь с чистой совестью убираться восвояси. Через два дома от них хлопает входная дверь, и миссис Крэндалл начинает ворковать над своей дочкой, спрятанной от страшного мира в розовой коляске. Петунья отворачивается от Блэка и уходит, но не тут-то было — он следует за ней по пятам, на прощание кланяясь миссис Честерфилд, а та, покачивая головой и неодобрительно ворча, возвращается к прерванной прогулке. — Если вы хотите, чтобы я поприсутствовала ещё на одной свадьбе Лили, то зря теряете время… — Лили в опасности. Петунья останавливается на пороге и оборачивается на Блэка, который внезапно становится серьёзным. Мальчишка-балагур исчез на время. — Волан-де-Морту нужны они: Лили с Джимом и их сын. Я опасаюсь, что вы также можете стать его целью. Всё это кажется глупой шуткой. — Прочие считают, что о вас никому из его свиты неизвестно, но всё же лучше будет, если вы позволите спрятать вас. — И как же вы это себе представляете? Думаете, что я так запросто пойду с незнакомым человек или что мой муж оставит работу, чтобы вас лишний раз не волновать? — Если вам дорога жизнь, то да. Лили, к сожалению, не может лично вас попросить, но… — Но вы пришлёте кого-нибудь более убедительного. Нет, спасибо. И они оба понимают, что ничего он уже не сделает, а потому, как и Марлин, уповает на то, что Петунья внемлет его словам. О нет, она давно никого из них не слушает. — Я в опасности только потому, что вы явились сюда. Никто бы не стал нас здесь искать, а за вами могли следить. Так скажите, кто из нас больший глупец? — Вы же всё чувствуете, — делает ещё одну попытку Блэк. Он запрокидывает голову, щурится, ища что-то в небе, а потом проводит рукой в воздухе. — Они везде и опасны для всех без исключений. Уверен, вы чувствуете, как всё самое доброе высасывают из вас и как сны всё чаще превращаются в кошмары. Мисс Эванс… — Я Дурсль, — грубо перебивает Петуния, как будто эта оговорка выстроит лишнюю стену между ней и Лили. И наглецом, что стоит перед ней. Блэк закрывает рот и хмуро смотрит на неё. Не такой ты реакции ожидал, да? Думал, что этой маггле только дай повод почувствовать себя нужной, и она тут же отправится с тобой на другой конец Англии, чтобы увидеться с младшей сестрой. Идиот. — Забудьте дорогу в этот дом. Здесь никто не нуждается в вашей защите. — Даже ваш сын? Этот выпад больно ранит, но Петуния не двигается с места. Их не найдут, потому что она никому не нужна. Потому что, убегая от прошлого, она оборвала все связи, и только они способны найти её, но возможности рассказать об этом у них нет. Даже Лили не знает её адреса. — Если бы хоть раз ко мне пришла сама Лили, а не вы — её верные псы, то быть может я и поверила ей, но она не делает ничего, — она делает шаг к Блэку и сквозь зубы цедит: — Вас здесь нет. Возвращайтесь обратно в Ад. Петунию не беспокоит выражение полного шока и непонимания на лице Блэка, не волнует, что он собирается ещё сказать — его здесь нет, а она только зря тратит время на пустое огрызание, ведь скоро должен проснуться Даддли. Он всё же ушёл. Минутой спустя ей чудится рёв мотоцикла. А потом, когда она выглядывает в окно, ей кажется, что в дали на небе что-то ярко вспыхивает на солнце — как будто серебряная луна вышла из-за горизонта раньше времени. К приходу Вернона её наконец отпускает, а на место злости на волшебников приходит лёгкая грусть. Ей нравилась миссис Честерфилд, поэтому перед сном она обещает себе, что непременно сходит в гости к мистеру Честерфилду и поможет ему всем, чем сможет. Она засыпает, так и не уняв беспокойство в душе. Заставляя себя ненавидеть сестру, она раз за разом лишается шанса сблизиться с ней, но всё же как мотылёк тянется ко всему ненормальному. Если бы это было не так, она бы не вышла из дому навстречу Сириусу Блэку, которого там не было. Ей приятно чувствовать себя нужной, и только поэтому о смерти миссис Честерфилд Петуния вспоминает лишь через неделю, когда об этом сообщает её муж и просит прийти на похороны. Тени ещё много месяцев кружат рядом с Петунией, но она старается не думать о том, что порой за чёрными балахонами видит человеческие лица.***
Они ушли. Ледяная хватка, больше года державшая сердце Петунии, вдруг разжалась, и она проснулась. Ночник выключен — наверное, Вернон просыпался посреди ночи, — а за окном занимается заря. Аккуратно встав, чтобы не потревожить похрапывающего мужа, Петуния на цыпочках крадётся к колыбели сына. Её ангелочек — её Даддли сладко сопит в тон своему отцу. Она не удерживается и невесомыми касаниями гладит малыша по щеке. На её душе становится невероятно легко. Они ушли, и больше никто не сможет навредить её сыну. Молочник мог ещё не приходить, но Петуния всё же спускается на первый этаж. Прилив энергии и эйфории не даст ей заснуть, так что у неё появляется лишний час, который можно потратить на приготовление завтрака. Она давненько не пекла блины для Вернона… Завязав халат потуже, Петуния медленно открывает чуть поскрипывающую дверь, по привычке сначала оглядывает улицу, чтобы поздороваться со спешащими на работу соседями и только после этого опускает глаза на порог. Потом снова в страхе поднимает глаза, осматривая пустынную улицу, чуть подаётся вперёд, надеясь, что где-то за поворотом не мелькнёт чей-нибудь плащ. На её счастье Тисовая лица не собиралась просыпаться в ближайший час. Дыхание сбивается, а к горлу подступает ком, когда Петунья садится на корточки и заглядывает в корзинку. Неизвестно, что шокирует больше: ужасный шрам на лбу малыша, сургучная печать на конверте, которую Петуния помнила слишком хорошо, или странное чувство опустошённости, овладевающее сердце с каждой новой минутой, что она разглядывала малыша. Как будто она уже видела его когда-то и прекрасно знает, что всё это значит, но не хочет принимать этого. Это не могло произойти с ней. Тонкая трель неподалёку выводит Петунию из ступора. Поспешно подняв корзинку, она торопится скрыться в доме, ещё раз проверяя, что её никто не видел. Не хватало ей досужих слухов и сплетен за спиной. В гостиной она наконец открывает письмо, однако его содержание удаётся прочесть раза с третьего. Одна и та же фраза цепляла и не давала вникнуть в содержание. «Дорогая Петунья, Помните, когда-то вы писали мне письма с просьбой о зачислении в Школу Чародейства и Волшебства наравне с вашей сестрой? Тогда к моему глубочайшему сожалению, мне пришлось отказать в этой просьбе. Сейчас у меня нет иного выбора, кроме как просить вас об услуге, которая вряд ли придётся вам по сердцу, и уповать на ваше понимание. Дело в том, что ваша сестра…» Её маленькой улыбчивой и бесконечно доброй сестрёнки — той, какой она была в детстве и какой её любила Петуния — больше нет, а она ничего не чувствует кроме злости на маленькую приписку маразматичного старикашки. «Ради Лили». Ну почему они все давят на неё? Почему она должна что-то делать ради Лили, которую у неё отобрали? Ради глупой, избалованной младшей сестры, какой она в итоге стала, сбежавшей на другой конец Англии, сбежавшей от родительского дома, наполнившегося призраками? Волшебники украли её, изменили, заставили сражаться с психопатом, да ещё и не сберегли, хотя точно знали, что Лили угрожает опасность, а теперь совершенно спокойно, как будто ничего катастрофичного не произошло, просят помочь. Где же ты, грязный мальчишка Снейп, и где твои слова о превосходстве волшебников — в какой канаве нашёл ты свой приют, раз не смог защитить Лили, которую боготворил? Где Джеймс Поттер, с которым Лили связала свою жизнь — почему даже ты не уберёг её, не увёз как можно дальше? Петуния склоняется над племянником так же, как над Даддли минутами ранее, но в этот раз скорее из любопытства с примесью некой толики жалости проводит подушечкой пальца по лбу малыша, очерчивая контур странного шрама. Помеченный, как будто в свои неполные два года он успел навоеваться — как их сосед из Коукворта, на чьё лицо невозможно было смотреть без содрогания. Хотя верно. Судя по письму, её племянник чудесным образом уничтожил того ужасного психопата и остановил магическую войну. Немыслимо. Вернон ещё не проснулся, и Петунии не хочется даже предполагать, какими воплями он разразится, когда узнает о сыне «полоумной сестры». Солнце уже начинает путешествие по небосводу, освещая розоватыми бликами всю гостиную, отчего малыш начинает ёрзать: неосознанно поднимает ручки, чтобы прикрыться от раздражающего света, чем в этот момент напоминает Петунии её собственного сына — её маленького Даддлика, которого она обожает. Она берёт малыша на руки и садится на софу спиной к окну, продолжая покачивать племянника, а чуть погодя, поднимает взгляд, чтобы посмотреть на каминные часы, но вместо них видит перед собой ненавистного Джеймса Поттера, развалившегося в кресле напротив. — Пожалуйста, Петунья. Ярость стискивает сердце Петунии железным кулаком. Даже сейчас Лили не пришла к ней, а прислала своего мужа, чтобы убедить приютить их ребёнка. — Оттого что именно вы об этом просите, мне не легче. Вам всем пора бы понять, что ваши слова для меня пустой звук. — Она очень хотела прийти, Петунья. До всего этого она надеялась, что без её присутствия вы станете счастливее, а сейчас… Поттер поднимается, и Петуния понимает, что совершенно не узнаёт его. Он был гостем в их доме в Коукворте с десяток раз, да и то в половине случаев он нагло залетал в комнату Лили, чтобы оставить букет совершенно отвратительных волшебных цветов. Тогда Петуния понимала, почему Лили терпеть его не могла. Вечно растрёпанный, такой же наглый, как и его дружок Блэк. Вечно окружённый аурой жизни и беспечности — так непохожий на мужчину, призрак которого стоит перед Петунией. Кто его так изменил — неужели Лили? Или мальчик, над которым он сейчас склоняется и которого больше никогда не сможет коснуться? — Она защищает Гарри. В нём гораздо больше смирения, чем в прочих. Ждал ли он свою смерть или выживший сын успокоил его душу? — Лили очень любила вас, Петунья. — Хорошо, — ломким голосом наконец отвечает она, но не потому что всё для себя решила. Сомнения всё ещё грызут её, но ей хочется, чтобы Поттер поскорее ушёл из её дома вместе с тревожащими душу словами. Она не желает верить ему, не желает больше слышать имя сестры. Наконец-то Поттер покидает её дом, но совсем не так, как все до него. Он уходит тихо, растворяясь в золотых лучах – совсем как Чеширский кот. Как будто специально напоминая Петунии, что она такая же, как он. Матушка щадила её чувства и потому выходила в открытую дверь. Лучшая подруга Лили Марлин перепрыгнула через забор и, прежде чем раствориться, шла до самого конца улицы. Они в отличие от Поттера щадили чувства Петунии. Он же лишний раз напомнил ей, что она такая же ненормальная как и Лили, вот только этой ненормальности не хватило, чтобы оплатить билет до Хогвартса. Сверху слышатся тяжёлые шаги и тихое бормотание Вернона, а Петуния так и не испекла блины. Час, что она укачивала маленького Гарри, пролетел незаметно, и неожиданно перспектива сообщить мужу начинает пугать. Он ненавидел сюрпризы, ненавидел, когда что-то в привычном укладе вдруг менялось. Да, рождение Даддли они планировали, но появление на пороге племянника, о родителях которого Петуния всегда отзывалась очень холодно… Гарри начинает ворочаться и тихонько ворчать, а потом открывает глаза. Малыш смотрит на Петунию, и решение вдруг приходит, хотя в принципе оно единственно. Она приютит малыша под своей крышей и убедит Вернона, что другого выхода нет. Отдаст в школу, будет наблюдать, чтобы мальчик рос самым обычным, ведь, как теперь становится совершенно очевидно, мир нормальных людей намного безопаснее. Да, думает Петуния, она отдала им Лили, но малыша им она не отдаст. Она сделает это ради забытого чувства, ради разорванных, лохмотьями обвивших сердце семейных связей. Ради её Лили. Но это не значит, что она обязана его любить.