Десятью этажами ниже

Сигарета за сигаретой — автоматическая пепельница пожирает окурки, и кажется, будто и не было предыдущего десятка. Будто пачка купленных на какой-то задрипанной планетке сигарет опустела сама собой. Хакс резким движением сбрасывает пустую пачку со стола и с остервенением тушит окурок о свой датапад. Экран не реагирует на вонючий пепел, и отчего-то это раздражает ещё сильнее, душит, рвёт изнутри, и сигареты уже не спасают. Ничего не спасает. У Хакса бессонница — вторую неделю подряд те жалкие четыре часа, которые он сам выделил себе на сон, к которым железно приучил свой организм, которых всегда было достаточно, так вот, эти четыре часа он проводит, сидя на застеленной койке, выкуривая очередную пачку сигарет, тупо уставившись в иллюминатор. Наверное, это всё из-за Силы. Грёбаная Сила, которой владеют эти двое: невыносимый Рен и... та девчонка. Хакс не хочет даже мысленно произносить её имя, но оно само всплывает, яркой вывеской загораясь перед покрасневшими глазами, собирая из оборванных мыслей ненавистный образ. Рей. Отвратительное, глупое, ничего не значащее имя. Она сама ничего не значит — у неё просто есть эта их Сила; нечто сверхъестественное, делающее их почти что богами. Это было бы очень смешно — бог Кайло Рен — но Хаксу хочется рыдать, а ещё ему хочется взять бластер и посмотреть, спасает ли Сила от прямого выстрела в голову. Экран датапада потухает, Хакс шарит рукой в ящике стола в поисках новой пачки. Он бы с удовольствием открыл бутылку самого крепкого пойла, но через два часа ему надо быть на мостике, поэтому об алкоголе он может только мечтать. Он мечтает ещё кое о чём — кое о ком — но эти мысли под строжайшим запретом, эти мысли настоящее табу, за нарушение которого он наказывает себя тем, что находится рядом с Реном на одну минуту дольше. Она заперта в одной из особых камер Финализатора, её ноги длинной цепью прикованы к изголовью узкой койки, там нет ни света, ни иллюминатора, только прямоугольное полуокно в двери, защищённое толстым пластиком. Она уже два дня на его корабле и гораздо, гораздо дольше — в его мыслях. Это просто желание обладать недоступным, говорит он себе, когда видит её в первый раз, слабую, беспомощную, закованную в кандалы в камере допроса. Это просто желание обладать, уверяет он себя, когда две недели назад они пересекаются на Кастелле, куда Сопротивление заносит по какой-то счастливой — точно не для Сопротивления — случайности. Это просто грёбаное желание — он выкуривает сигарету за сигаретой в каюте после того как видит, как Рен кладёт свою спрятанную в извечных перчатках руку ей на плечо и ведёт к камере. Они обнаружили её корабль два часа назад, и Рен чуть ли не носился по мостику, порываясь лично влезть в свой шаттл и доставить девчонку на Финализатор. Хакс бы с удовольствием разнёс её корабль до состояния космической пыли и больше никогда не вспоминал о её длинных ресницах, тонком носе и розовых искусанных губах. А теперь она всего десятью этажами ниже и тремя сотнями метров правее. Хакс достаёт ещё одну сигарету. Он всегда гордился своим самоконтролем, своей хладнокровностью, несгибаемым спокойствием. Всё начал портить Рен, и когда Хакс встретил Рей, от самоконтроля, хладнокровности и спокойствия осталась только блеклая тень, заполненная раздражением, которое он до сбитых костяшек вымещал в ближайшем тренировочном зале. А теперь к раздражению добавилось это. Хакс стискивает зубы и закрывает глаза, думая о чём угодно, только не о губах Рей. Он даже применяет запрещенный приём — думает о Рене, но это не помогает, и по спине бегут предательские мурашки, щекоча шею, будто это её пальцы легко касаются его кожи. Твою мать. У Хакса дрожат руки, когда он тянется за сигаретой. До условного подъема — хотя он даже не ложился — всего полтора часа. Хакс смотрит на незажженную сигарету, смотрит в иллюминатор, смотрит на свои подрагивающие пальцы — и резко поднимается на ноги, на ходу накидывая китель. Десять этажей вниз, триста метров правее. — Свободны, — сухо говорит он стоящим по обе стороны от двери штурмовикам. Те исчезают в мгновение ока. Самоубийство, форменное самоубийство. Хакс бы никогда не позволил себя такого — да что там, он бы пресёк всё на корню, но чёртов Рен проломил первый слой его защиты, а Рей без труда пробилась через остальные. Хакс надеется, что эта Сила когда-нибудь прикончит их обоих. Он не смотрит в оконце, он сразу распахивает дверь, впуская внутрь яркий свет коридорных ламп, и жадно смотрит на пленницу — так, чтоб запомнить, так, чтобы выжечь это в памяти навсегда. Рей спит, свернувшись клубочком. На лодыжках — металлические кольца; в них её ноги выглядят особенно худыми. Она вся очень хрупкая — кажется хрупкой; Хакс видел, что она сделала с Реном. Он делает два шага вперед — ровно столько нужно, чтобы встать у изголовья — и опускается на колено. У Рей тонкие брови, она хмурит их во сне. Ресницы отбрасывают тени на щёку. Губы всё такие же, как он запомнил в их первую встречу, и Хакс долго, очень долго не может отвести от них взгляд. От неё пахнет маслом для двигателя. Лохмотья, которые она вечно накручивает себе на руки, покрыты непонятными пятнами; ногти на пальцах неровные, кажется, половину она вообще обкусывает. Рей воплощает собой то, что вызывает у Хакса отвращение. Маленькая и грязная, упёртая, владеющая Силой — кажется, он сошёл с ума, раз теперь такие качества его только привлекают. Ему хочется накрутить на палец прядь её спутанных волос, хочется провести пальцем по загорелой коже, хочется укусить и без того обветренную нижнюю губу, хочется, чтобы она произнесла его имя — не Хакс, Армитаж. Конечно, во всём виноват Рен, думает Хакс, когда протягивает руку и едва касается подушечками пальцев неожиданно мягкой кожи Рей. Свет из коридора очерчивает её скулы, путается в каштановых волосах, прячется в ямке между ключицами. Свет будто тянется к Свету — мелькает мысль, но Хакс фокусируется только на чуть приоткрытых губах. Двадцать сантиметров. Хакс просыпается от глухого звука удара. Он сидит на кровати, привалившись к стене. На полу — съехавший с коленей датапад. На часах — пятнадцать минут до выхода. До Рей снова десять этажей вниз и триста метров правее. Хакс тянется к сигарете дрожащими пальцами.