***
Подготовка шла полным ходом. В пекарне витал запах сладостей и омелы. Семья Тома Дюпена давно уже накрыла стол и даже успела украсить елку. Всё будет просто замечательно. Маринетт уверена, ведь она заметила, что её возлюбленный что-то от нее спрятал. Что-то очень важное и ценное. Девушка хочет подглядеть, никто не узнает же, но нет, она не сможет, только потому что они столько прошли вместе, она не испортит доверие между ними только ради того, чтобы узнать, кольцо это или всё же нет. Надо дождаться полночи, ведь именно в полночь случается новогоднее чудо. Маринетт подходит к печке и, открыв ее, вытаскивает оттуда огромный, двухэтажный праздничный торт. В пекарне Дюпен-Ченов очень много гостей, все собираются вокруг огромного стола. Кто-то помогает госпоже Сабин с раскладыванием тарелок, кто-то развешивает гирлянды… А в то время, пока Алья помогает Маринетт на кухне, ее маленькие сестренки рисуют на окнах маленьких воробьев. На Новый год не должно быть грустных лиц, на Новый год всё должно быть идеально. Когда они включают телевизор, появляется желание сразу же его выключить. На ТВ небезызвестная журналистка и автор всех самых горячих газетных статей, вместо типичного рождественско-новогоднего поздравления, ведет репортаж с места событий — очередной акуманизированный горожанин стремится разнести и уничтожить Париж. Девушка лишь тихо шипит, сжимая ладони в кулаки так, что острые кончики ногтей больно впиваются в кожу. Город в опасности, а значит ему нужен герой. Маринетт, срываясь с места бежит к себе в комнату и быстро перевоплотившись, выходит через окно. Тем временем кольца, спрятанные в маленькой коробочке, ждут своего часа.***
Париж накрывает ночная тьма. Звезды, словно огоньки, мерцают на небесном полотне, танцуя своебразный танец. Говорят, если звезды зажигают на небе, значит это кому-то нужно. По городу неспешно гуляет холод. Он чувствуется везде: пробирается сквозь кожу, в кости, заставляя дрожать всех, а в частности людей, которые рискнули остаться в новогоднюю ночь на улице, дабы отпраздновать у стоящей на центральной площади огромной елки, попивая глинтвейн под открытым небом. Жители Парижа как никогда благодарны всем известным богам за то, что они именно французы, а не итальянцы, иначе они точно уж не отделались бы парой ушибов, ведь, как-никак, привычка, а точнее, новогодняя традиция итальянцев выкидывать из окна старые, уже никому ненужные вещи точно дала бы о себе знать. Благо, Парижскому герою, небезызвестному Коту Нуару, повезло. Его единственной миссией сейчас было патрулирование города и прочесывание окрестностей на вид правонарушителей, если таковые и были. Он свободно мог передвигаться по городу, перепрыгивая с одной крыши на другую, не заморачиваясь тем, что внизу опасно и на него прямо из окна может упасть нехилых таких габаритов холодильник, а-ля старая рухлядь. В городе буквально пахло Новым годом. Все готовились к празднику, бегая туда-сюда, словно муравьи, накрывая столы и покупая нужные им продукты, с трудом выходя из той ситуации, когда все покупки вместе взятые стоили, как минимум, половину зарплаты бедных парижан. Для Кота Новый год и Рождество давно как перестали быть чудом, точнее, верить в чудо он перестал ровно год назад с того момента, как его мать трагически погибла. А сейчас, невероятно сблизившись со своей Леди, у него был шанс поверить в чудо снова. Шанс, который он не должен был упускать ни в коем случае. Рассказать об этом он никому не мог, строго придерживаясь представленной обществу идеальной личности, от которой тошнило и выворачивало наизнанку, а внутри ломило, то ли от обиды, сначала на окружающий мир, а потом и себя; то ли от бессилия. Он знал: все эти побеги, исчезновения и бессмысленные игры в прятки со ''своей'' Леди, которая была вовсе не его (а так хотелось), были от бессилия, неспособности и нежелания отвечать на странные, слишком неприятные и порой личные вопросы. Всё было идеально-новогодним. Всё было слишком идеально. Кто бы мог подумать, что именно в волшебную новогоднюю ночь Бражник решит натравить на героев очередное зло, заселившееся в маленькой, чистой и невинной бабочке-мотыльке. Говорят, как Новый год встретишь, так его и проведешь. Видимо, победить зло и встретить настоящий праздник за обеденным столом не судьба. Парень останавливается на одной из крыш домов, находящихся рядом с Эйфелевой башней, и садится, невольно выключая сигнал приемника на своем оружии. «В канун нового года, Ледибаг дома. Я должен успеть победить злодея и сделать ей предложение до того, пока она всё поймет и часы пробьют полночь», — думалось блондину, смотрящему в бескрайнее темное, осыпанное звездами ночное небо. Ночь жалила холодом сильнее и больнее обычного. Над городом сгущались тучи.***
К его великому сожалению, Леди появляется быстрее. Она умело сражается и похожа на воина, на настоящего воина и лишь только тогда, когда на нее не смотрят. Она хитра, быстра и решительна. Однако, отвлекшись от противника, за один миг может всё изменится, ЛедиБаг получает сильный удар в грудь, сначала отлетая на несколько метров, а после, неудачно зацепившись за крышу, и вовсе летит вниз, словно погибшая в полете птица, с высотного здания. Кот Нуар, появившись как нельзя вовремя, подхватывает её, буквально в нескольких метрах до земли, прижимая её к своей груди, и прерывисто дышит, пытаясь успокоиться и положить свою Леди на асфальт. Вернее, ему лишь кажется. Что-то очень тяжелое и одновременно хрупкое падает на пол, и Адриан, вернее Кот слышит, как оно с треском разбивается на осколки. В нем буквально за одну секунду рвется нить, связывающая его разум с телом. Мгновение — и Кот Нуар, и Адриан одновременно перестают отвечать.***
Страшное чувство — опустошенность, но она такая лишь тогда, когда люди бояться её чувствовать. Она — капризное нечто, возлагающее на тебя совершенно пустые надежды сделать тебе больно. Если тебе кажется, что ты не сломлен, не растоптан и не уничтожен, поздравляю, тебе кажется. У тебя нет ответов, так ведь, Кот? Спешу разочаровать, их никогда не будет. Сейчас ты смотришь в зеркало. Смотришь и ужасаешься, с каких пор на людей, смотрящих туда, должен смотреть еще кто-то другой? Это короткое замыкание, Кот. Твоё личное замыкание в себе на долгие годы. В такое время хочется врубить пустоту на полную громкость, пустоту, которая в силах заполнить тебя собой, хоть ты до последнего не хочешь ее впускать. Обидно, ведь ты медленно, но верно зарастаешь мхом, становясь похожим на древнегреческую статую. Ты хочешь жить, но ты слишком пуст, каждое ущелье твоей души заполняется болью, а потом обнаруживается, что это кисло-сладкий вишневый сок… Тебе больно, невыносимо больно. Больно настолько, что ты готов горло себе перегрызть, лишь бы не чувствовать себя о п у с т о ш е н н о. Дело не в том, что ты не понят, и даже не в том, что есть рамки, загоняющие тебя в себя. Дело в самой боли, кричащей громче, чем кто-либо другой. И это невыносимо.***
— Я так люблю ее, — из комнаты снова доносится шепот. Его обладатель, казалось бы, не ждет гостей, он всё еще сидит у окна вместе со своим лучшим другом, что-то тихо обсуждая. В комнате царит тишина, в ней пусто, совершенно пусто… И если бы не голоса, изредка появляющиеся в недрах комнаты, наверное, ей бы было одиноко. Комната пуста, в ней ни одной души. Комната предмет неодушевленный — значит, с отсутствием души. И Адриан, и Кот Нуар прекрасно знают это. Они очень хорошо помнят этот день. День цвета кровавого Рождества. Этот год был Крестом, а им двоим почему-то казалось, что они были очень похожими на Иуду. И вместо того, чтобы простить себе совершенный ими поделенный на двое грех, они на этом кресте повесили свои мечты, стремления, надежды и собственные души. Мир больше не был похож на волшебство, просто в один момент оно навсегда исчезло. А исчезает всё волшебное тогда, когда невольно прекращаешь верить. Когда веру у тебя крадут самым ужасным образом, — когда веру убивают у тебя на глазах. Кот Нуар прекрасно помнит ту ночь, — она пахла болью и одиночеством, его личной болью и одиночеством. Она пахла слезами и сладко-тошными духами его прекрасной Леди. Адриан помнит всё несколько иначе, кажется, в ту ночь он навсегда превратился в бродячего кота-отшельника. С тех пор он один на один с одиночеством, с каждой секундой, с каждой минутой, с каждым часом и каждым новым, чертовым и бессмысленным днем он чувствует, как одиночество въедается в него с корнями, а тело покрывается и медленно зарастает противным мхом. С тех пор они сражаются бок о бок, убирают друг от друга остатки мха и одиночества, с лицом уродливых свитеров и совсем невкусного глинтвейна. Пока они вместе, они смотрят в окно, пока их двое, они одно целое, и пока у них в руке маленькая крупица света, они верят, что их общая надежда вернется. С тех самых пор, они утопают в мире иллюзий, который создали сами, и из которого ни за что и никогда не выйдут, они там надежно спрятаны от боли и одиночеств. Там отлично слышно биение разбитых сердец. «С тех пор, как Ледибаг погибла на поле боя, Кот вместе с Адрианом сидит у окна. Никакого телевизора, чтения, переписки. Их жизнь — то, что видно через занавески. Им плевать, кто приносит еду, платит по счетам, они не покидают комнаты. Их жизнь — пробегающие физкультурники, смена времен года, проезжающие автомобили, призрак донельзя прекрасной Леди. Только вот ни один из них не понимает, что в обитых войлоком палатах нет окон.»* «Каждый год во время боя курантов загадывать одни и те же желания — это то же самое, что наступать на одни и те же грабли.» Вот только грабли тут совершенно не при чем.