Hamlet

      Бейкер стрит 221B, этакое райское, вовсе не отталкивающее вечно царящим в нем беспорядком и особо излюбленной нынешним хозяином пылью местечко, наоборот привлекающее своей аурой, уютной, таинственной, заряженной энергетикой, пропитанной такой чудаковатостью, которой обладал проживающий в квартире детектив, и одновременно с сохранившейся в ней некой собранностью, которую в свою очередь словно бы внес ранее в воздух Джон Ватсон, никогда не представала, учитывая все странности Холмса, в таком нетипичном облике. Больше не было того очарования в квартире великого детектива — со стороны жилище походило скорее на сумасшедший дом. И, к сожалению, такое сравнение не было далеко от реальности.       Молли пришла лишь смс, и вот спустя минут двадцать она уже была на пороге Бейкер стрит, а открывшая дверь миссис Хадсон, забитая, взволнованная, измученная встретила ее крепкими объятьями.       — О, моя девочка! Как хорошо, что вы приехали. Я тут совсем не справляюсь с Шерлоком, Джон помогать не хочет и даже приближаться близко к этому месту не желает, а Майкрофт, о, что о нем говорить, вы сами все знаете…       — Да, — Молли нетерпеливо кивнула, мягко прерывая словарный поток хозяйки дома, и осторожно отстранилась. — Все совсем плохо? — теоретически, теперь был ее черед захлебываться словами от нетерпения и беспокойства, но вместо этого, на практике, Молли скорее давилась ими, еле выговаривала примитивные фразы, ибо успешно препятствующий свободному излиянию мысли голос испуганной овечки справлялся со своим делом. — Вы написали мне, чтобы я срочно приехала. Я подумала, что…       — Я написала? — озадаченно переспросила миссис Хадсон и отрицательно покачала головой, тряхнув своей несколько потрепанной шевелюрой. — Нет, милая, я вам ничего не писала.       — Тогда кто же.? — Молли растерянно взглянула на трепетно сжимаемый в ее руках телефон. Пока девушка добиралась до Бейкер стрит, она уже столько раз успела просмотреть присланное ей короткое, но довольно тревожное, учитывая, что никогда ранее девушке не приходилось получать смс от хозяйки квартиры Бейкер стрит, сообщение, что, наверное, успела напрочь посадить себе аккумулятор после того, как раз за разом приходилось то включать мобильник, то выключать. Сейчас патологоанатом вновь повторила эту операцию: разблокировала телефон, зашла в сообщения и прочла вслух. — «Бейкер стрит. Приезжай срочно, пока не поздно».       — О, — растерянно протянула миссис Хадсон. — Не хотелось бы вас пугать, но, видимо, это вам Шерлок прислал. Он часто выкрадывает мой телефон… Хотя что там, он чего только не вытворяет! — не выдержала душа поэта, и хозяюшка вновь притянула к себе на миг девушку. — О, я все равно так рада, что вы приехали. Вы не представляете, что мне пришлось пережить!       — Но… почему вы сразу не позвонили мне? — Молли мягко высвободилась из хватки миссис Хадсон уже во второй раз: она была слишком обеспокоена поступившими обрывками информации о Шерлоке, которые пока удалось уловить, и не могла медлить. Прошла вперед, во внутрь квартиры, и остановилась у лестницы, подняв испуганный и настороженный взгляд наверх: на втором этаже, судя по долетающим оттуда звукам, творилось настоящее безумие. Играла, а вернее громыхала торжественная классическая музыка — Молли в этом плохо разбиралась, но похоже, жизнеутверждающие и прекрасные нотки принадлежали Моцарту, если чутье не обманывало. Ее звучание хоть ублажало слух, но было чрезмерно громким и спустя короткое время уже начинало приносить дискомфорт ушам. Сопровождалось все это редкими выкриками странных лозунгов, иногда и попросту вскриками, которые издавались таким любимым девушкой глубоким баритоном, сейчас приобретшим озверевшие и несколько визгливые тона; слышался дребезг — билась посуда, — выстрелы, при звуках которых Молли невольно подпрыгивала на месте.       — Давно он так? — вдоволь насладившись представшей картиной хаоса, поинтересовалась Молли хриплым голосочком.       — Примерно неделю.       — Вам все же следовало позвать меня, — с сожалением покачала головой Молли, вновь тоскливо глянув в сторону лестницы, где бушевал гениальный детектив.       — О, поверьте, я бы с радостью, но у меня даже возможности не было: почти не отходила от Шерлока. Он… вы не представляете. Я так боялась, что он совершит какую-нибудь глупость, что не решалась бросать его надолго без внимания, а в итоге осталась с ним совсем одна! Уиггинс сбежал, а Джон…       Миссис Хадсон даже не следовало договаривать. Молли неоднократно говорила с Джоном, пыталась немного растопить его сердце, убедить проявить хоть легкую заинтересованность к судьбе Шерлока. Тщетно. Доктор не собирался идти на малейший, ничтожный и пусть даже не требующий дальнейшего продолжения контакт, и то, что творилось в жизни детектива, оставалось для Молли загадкой. Информации не поступало ни от кого — так патологоанатом оправдывала в свою очередь себя. Зря. Нельзя было: нужно было быть жестче к себе, напористей. Теперь-то Молли ясно видела последствия своей медлительности и нерешительности. А ведь иначе ее поведение нельзя было трактовать: с тех пор, как девушка поговорила с Шерлоком и передала ему записку, она, некоторое время удержав с ним хлипкую связь, сводящуюся к перебросам сообщений (со стороны Молли поступали бесчисленные вопросы, сводка информации о Джоне, ибо девушка невольно стала кем-то, вроде шпионки, согласившись сообщать детективу новости о его, казалось, навсегда потерянном друге, на что сам Холмс отплатил малым — скупыми ответами, коротенькими смс, которые со временем и вовсе свелись к «жив»), вскоре утеряла и эту нить общения. С месяц она сидела с малышкой Роззи до тех пор, пока Джон не отдал бедную девочку другим хорошим друзьям, и затем вернулась к работе — за все время, что Молли отсутствовала, она накопила немало «должков» на работе перед теми или иными коллегами, которые заменяли ее. И вот все пришло к нынешней минуте: Хупер пришла сюда, в квартиру гениального детектива, и с ужасом обнаружила, что этот его титул, заслуженно дарованный всем миром, висит на волоске от того, чтобы оказаться недостоверным, и что сама она оказалась такой безответственной, как никогда ранее не вовремя позабыв о Холмсе.       — Я поднимусь к нему, — уверенно заявила Молли, все же немного содрогнувшись от волнения всем телом, спустя минуты молчания, которые и девушка, и измученная хозяюшка дома провели, прислушиваясь к доносящимся сверху речам, изрекаемым Шерлоком. Кажется, Шекспир?       — Разумеется, — активно закивала чуть заторможенная миссис Хадсон уже в тот момент, когда патологоанатом с опаской ступила на первую ступень, которая пугливо скрипнула, в точности скопировав внутреннее состояние Молли. — Надеюсь, ваш приход хорошо на него повлияет.       Хупер напоследок лишь тихонько хмыкнула, выражая робкую надежду, что последние слова миссис Хадсон и вправду сбудутся, и, стараясь больше не медлить, стремительно двинулась на второй этаж.       Дверь в гостиную была чуть приоткрыта. Шерлока пока не было видно, но зато были прекрасно слышны его шаги, столь тяжелые, но при этом порывистые, раздающиеся поочередно в разных концах комнаты, так, что казалось, скорее, будто за дверью бездумно бегает по помещению не один человек, а несколько.       Только Молли скромненько потянулась пальцами к дверной ручке, раздался оглушительный выстрел. Девушка тут же благоразумно отпрянула от двери, и между тем грохот повторился вновь. И вновь. Дождавшись наиболее благоприятной минуты, когда, как Молли показалось, Шерлок покончил с упражнениями по оттачиванию своего стрелкового мастерства, она, наконец, толкнула дверь и, пока та со скрипом открывалась, сама ступила вперед… И тут же замерла, пройдя лишь два маленьких шажочка, когда увидела направленное на нее дуло пистолета.       — Женщина! — в неподдельном изумлении воскликнул Холмс. — Твое лицо мне знакомо.       Он подозрительно прищурился, разглядывая Молли с ног до головы, словно бы приняв девушку за опасную незнакомку, все же смутно напомнившую мужчине его подругу, а та в свою очередь с надеждой ответила ему тем же: впилась взглядом в лицо детектива, изучая каждую знакомую, но сейчас обезображенную исходящим от детектива безумием черточку, скользнула глазами по его взлохмаченным, как будто бы более жиденьким по сравнению с теми пышными и мягкими, что некогда были, кудрям, по его исхудалым щекам, наполовину сокрытыми чуть рыжеватой щетиной, и остановила под конец свой взор на очах детектива. Молли судорожно всматривалась в эти глаза, смешавшие внутри себя, казалось, все оттенки голубого, которые вместе создавали изумительный цвет морской волны, что, кстати говоря, нельзя было утверждать с точностью, ибо глаза Шерлока имели свойство изменяться по цвету. Эти глаза… всегда такие умные, проницательные, живые, горящие энтузиазмом, то страстные, то со сверкающим льдом… Хотелось бы патологоанатому думать, что эти искорки в них сохранились и сейчас, но видны были лишь их практически увядшие, изредка дающие знать о себе проблески, а в остальном — пугающий мрак.       Облик Холмса сразу чем-то напомнил Молли Гамлета. Может, дело было в том, что ей очень хотелось верить, что детектив так же, как и знаменитый герой трагедии, лишь притворяется… Но все казалось таким неподдельным, этот взгляд, чуждый, колючий, недоверчивый, словно мужчина и впрямь не узнавал, кто перед ним, и нацеленный девушке аккурат в голову пистолет…       — Надеюсь вам лучше, лорд Гамлет? — поинтересовалась Молли, постаравшись придать голосу убедительности — решила подыграть любимому детективу, изувеченному наркотическим действием. Хотя, возможно, ей должно было вместо этого накинутся на него с упреками…       Идея так назвать мужчину показалась девушке верной: Шерлок ведь цитировал Шекспира. К тому же… Молли нравилось некогда это произведение. Гораздо больше, чем так же чтимая миром трагедия «Ромео и Джульетта». Удивительно, но Молли не прогадала: Холмс опустил оружие и небрежно отбросил его на стол. Затем вновь перевел все тот же нахмуренный и нехарактерно непонимающий взгляд на так пока и замершую в проходе девушку. Та, только заметив, что и вправду задержалась в дверях, непринужденно ступила вперед. Она торопливо подбежала к Бог весть откуда взявшемуся в этой квартире и интересно, каким образом добытым Холмсом, старинному граммофону, из которого все это время так и продолжала литься упоительная музыка, и неуверенно прервала звучание оркестра.       — Не возражаешь? — вежливо обратилась к Шерлоку Молли.       Тот раздраженно махнул рукой и отвел взгляд: этот жест столь напомнил прежнего детектива, что девушка не сдержала радостной улыбки.       — Ах, — досадливо протянул в ответ он. — Забудь про это, нимфа, Вольфганг Амадей не обидится.       Значит, и вправду Моцарт…       Девушка ласково приподняла уголки губ в ответ на произнесенные слова: она все еще не понимала, насколько ситуация плоха и узнал ли ее все-таки Холмс в своем состоянии, — пока что он даже не глядел в сторону Молли, а обеспокоенно вертелся на месте, — но то, что он назвал Хупер «нимфой», было уже хоть немного утешительно… и мило. В здравом состоянии такого обращения от детектива не жди.       — Не знала, что ты любишь классику, Шерлок, — мягко проговорила Молли.       Тот лишь издал страдальческое мычание, с волнением оглядывая помещение, словно что-то ища глазами.       — Где же она?! — изрек он наконец подрагивающим, совсем как у ребенка, голосом с проскользнувшей в нем плаксивой и обиженной интонацией.       — Кто, Шерлок? — вкрадчиво переспросила Молли. Ей это было отвратно — общаться с ним, с гениальнейшим человеком планеты, словно психологу — с умалишенным.       — Ну она… — Холмс неопределённо взмахнул пару раз руками. — Эта… которая делает мне чай…       — Миссис Хадсон? — догадалась Хупер, но Шерлок уже, казалось, не услышал ее слов. Он вновь потянулся к своему пистолету, что-то бормоча себе под нос.       — Обычно она приходит на выстрелы… — сумела уловить девушка и прежде, чем мужчина уложил длинный палец на спусковой крючок оружия, умиротворяющие вскинула обе руки:       — Стой, стой! — Шерлок перевел на нее удивленный взгляд. — Я сама сделаю тебе чай.       Холмс с сомнением окинул ее долгим взглядом и скептически вздернул бровь — еще одно радующее глаз мимическое движение, свойственное детективу.       — Ты сумеешь?       — Да, — с готовностью кивнула Молли. Шерлок подозрительно хмыкнул, с минуту еще продолжая осмотр добровольницы.       — Ну хорошо, — согласился он и, отложив в сторону оружие, в два шага оказался рядом с девушкой и порывисто ухватил ее за рукав толстовки. — Пойдем, — скомандовал он, настойчиво таща ее вслед за собой на кухню. — С молоком и без сахара, — проговорил он торжественно (ни дать ни взять, посвящал Молли в рыцари), остановившись напротив чайника, властно указав на него пальцем, а через плечо зыркнув на девушку.       — Я запомнила, — заверила его она. — Кофе пьешь без молока с сахаром, чай — наоборот. Вполне удобная система, — тихо заметила она, исподтишка наблюдая за реакцией мужчины на ее слова: она, как никак, напомнила ему о моменте их первой встречи. Той самой, когда невзрачная патологоанатом, которую блистательный молодой человек не ясно, почему, избрал среди прочих сотрудников морга в качестве временной помощницы с осмотром одного трупа, а далее оказал ей великую честь, потребовав, чтобы она сварила ему кофе, влюбилась в этого наглого, но такого привлекательного фрика.       Глаза Холмса, как показалось, действительно на миг лукаво блеснули, но лишь секунда, — Молли с надеждой улыбнулась ему в ответ, надеясь, что и впрямь сумела подловить мужчину, — и вспыхнувший огонек в очах детектива угас.       — Быстрее, — лишь произнес он крайне дергано и убежал обратно в гостиную.       Разрываясь между тем, чтобы качественно и, как попросил Холмс, скоро приготовить напиток, но при этом еще и уследить за самим Гамлетом, который в своем состоянии был способен на всякое, Молли, практически выворачивая шею, заглядывала, параллельно выбрасывая из заварного чайничка старый, оставшийся еще со вчерашнего дня мокрый и исчерпавший себя чай и доставая из кухонного шкафа пачку Twinings, в гостиную, где Шерлок, вновь прихватив пистолет, рассеяно ходил из угла в угол, изредка бормоча что-то под нос и нервно теребя полы развевающегося при движении синего халата. Иногда он выглядывал в окно, и было в этом действии что-то уже знакомое и привычное, вот только портил весь облик на миг вернувшегося прежнего Холмса его изумленный и недоумевающий взгляд, который появлялся на лице мужчины сразу после того, как он отходил от окна. Он словно не понимал, зачем вообще это сделал, но, тряхнув кудрями, через секунду смаргивал удивление и возвращался к предыдущему занятию — хождению по всей комнате, сопровождаемому беглыми взорами в направлении кухни, где маячила Хупер. Она как раз засыпала в чайник заварку, залила ее кипятком. Открыв холодильник, она долго рассматривала малоприятную картину, представшую карим глазам, и пыталась понять, где предположительно может прятаться там, посреди банок с человеческими глазами, ушами и другими органами, многие из которых, кстати говоря, были любезно предоставлены Шерлоку патологоанатомом, пакетик с молоком. Только в голове девушки мелькнула жуткая мысль, что ей придется покинуть, вызвав этим, вероятно, вспышку негодования у детектива, последнего, чтобы ему же купить молока (ведь, как казалось, иначе он просто откажется пить чай да еще и чего доброго вообще взбунтует, словно дитя), она, наконец, обнаружила спасительную бутыль молока, заполненную содержимым наполовину.       Наполовину пустую… В нынешней ситуации, когда Шерлок вел себя так неадекватно, Молли придерживалась позиции той части людей, которая всегда считает, что «стакан наполовину пуст». Это было так нетипично для нее, — Хупер не была оптимистом, не была пессимистом, но называла себя реалисткой, часто, правда, опровергая это своим доверчивым и наивным поведением, — что даже тревожило где-то на уровне подсознания, однако казалось при том чем-то абсолютно пустым и несущественным рядом с более существенной проблемой — Шерлок. Доставая из сушилки две кружки (себя девушка также решила поощрить, позволив испить чашечку чая вместе с детективом), она чувствовала даже некоторую злость, еле распознаваемую на фоне других эмоций — беспокойства, грусти, боли, тревоги, — но досаждающую даже таким вот своим неощутимым присутствием. Девушка была зла, зла на Холмса; зла за то, до чего он себя довел, во что себя превратил, как загубил свои таланты, впустив в себя этот одурманивающий недуг, это безумие, эту проказу. Но в большей степени она злилась на другое — на то, что мужчина причинял ей. Молли много чего пришлось за годы общения с этим гениальным человеком стерпеть, но, как казалось, ничего хуже она еще не переживала. Видеть его таким… Это было невыносимо, так тяжело, настолько морально угнетающе, что хотелось плакать и сетовать… на что?       Только во сне снится такой абсурд — нечто, противоречащее по всем критериям реальности. Блестящий ум померк. Разве в такое возможно поверить, зная к тому же Холмса лично?       Точно Молли не знала, за сколько она справилась со своей задачей, но, поскольку Шерлок, чуть притихший и временно растянувшийся на софе, при появлении девушки с напитками не выразил никаких претензий, она, посудив, что, видимо, сумела угодить, прошла в гостиную, держа в руках две кружки, и затем замерла на миг в озадаченности: куда ей поставить чашки? или подать непосредственно Шерлоку? Вопрос решился сам собой, когда последний, соизволив встать, направился к своей гостье-прислужнице. И все же он сделал это слишком поздно для того, чтобы Хупер, глядевшая на заваленный до отказу какими-то распечатками с смутно знакомым лицом, изображенном на них, — Калвертон Смидт? — кофейный столик между креслами и мысленно представляя, как спихнет с него весь накопившийся мусор, не успела нечаянно глянуть в сторону излюбленного «трона» Шерлока. Увиденное повергло ее в тихий ужас: на зеленом сидении кресла лежала, небрежно брошенная прямо вместе с запылившимся смычком, скрипка. Струны были порваны… «Ерунда» — сказал бы кто-то, созерцая этот подпорченный музыкальный инструмент, но только не Молли. Вообще каждого, кто знал детектива, как и девушка, такое зрелище повергло бы в шок и спугнуло, ведь скрипка Холмса… Он не просто любил играть на ней — в ней содержалась частичка его души, а, возможно, она ею и была — его душой. А сейчас, сломанная, расстроенная, она столь ясно иллюстрировала самого Шерлока, что дрожь пробирала. Никогда мужчина не позволил бы себе такое обращение с излюбленным инструментом — он мог легко ранить человеческие чувства, отвергнуть всех, но точно не позволил бы, чтобы непрошенная пылинка засела на его скрипке, чтобы хоть одна струнка порвалась. С людьми, к которым Холмс, как известно, столь долго пристраивался и с которыми учился ладить за счет помощи верного Джона, любящей Молли и заботливой миссис Хадсон, он только недавно приноровился общаться, и первыми его друзьями были пробирки, череп да эта скрипка, которой уделялась бóльшая часть внимания, любви, страсти. То, как Холмс поступил со своей лучшей неживой подругой, просто ужасало. Может, злосчастная струнка порвалась и нечаянным образом, но такой инцидент не оставил бы прежнего Шерлока равнодушным… Но вот нынешний Холмс, подходя к Молли, бросил на скрипку лишь коротенький, невидящий взгляд, все же, к счастью, слегка опечаленный. Остановившись рядом с Хупер, мужчина забрал из ее предательски подрагивающих рук ту чашку, где типичный для чая оранжево-карий оттенок был заменен ввиду присутствия молока более белесым, а девушка, вздрогнув при том, растерянно глянула на свои тоненькие пальцы, только сейчас ощутив охватывающую не только их, но и, казалось, все тело трель. А подняв взгляд обратно на Гамлета, чуть не выпустила наружу облегченный и обнадежённый вздох, когда увидела блеснувший на миг внимательный огонек в глазах детектива: он с типичным прищуром смотрел на руки девушки, и выражения отчужденности и неосознанности, которые неизменно плескались до этого в его очах, словно отступили, впустив на свое место встревоженность. Либо Молли это показалось. Но одно было неоспоримо — Холмс заметил ее дрожь, и она взволновала его.       — Иди сюда, — неожиданно позвал он. Молли даже показалось, что она ослышалась: не только это неожиданное предложение так поразило ее, но и вернувшийся Холмсу его прежний, красивый, чуть мурлыкающий, очаровательный голос, при звучании которого девушка напрочь утрачивала силу воли, способность мыслить, говорить, моргать, дышать. Когда-то так оно, по крайней мере, было — сейчас Хупер сумела шепнуть тихое «что?», а Шерлок, не мешкая, уже забрал, не встретив никакого протеста и сопротивления, чашку из ее рук, отставил ее и собственную на кофейный столик, сурово придавив посудой лицо Смидта, и, повернувшись к своей изумленной гостье лицом, взял ее за руку. Он целенаправленно провел ее в направлении софы, усадил прямо рядом с подушкой, на которой был изображен британский флаг, сам пристроился рядом и испытующе заглянул девушке в лицо, словно ожидая, что она угадает его скрытые желания. Но Молли не понимала, к чему все это.       — Спой мне, — внезапно приказал Холмс, повергнув свою гостью в еще большее замешательство.       — Что? Эм… Шерлок, боюсь, я не совсем умею… точнее, совсем не умею, — решительно поправилась она.       Нельзя было сказать, что патологоанатом пела из ряда вон плохо: у нее не было особых вокальных данных — это правда, но голос был вполне мелодичным, и пение можно было назвать приятным. Только вот Хупер, стеснительная особа, пела исключительно одна, в четырех стенах, с бокалом вина каким-нибудь дождливым лондонским вечером, и никто потому не мог составить представление о том, какова из нее исполнительница.       Но сейчас беспрекословный и одновременно упрямый взгляд детектива подсказывал, что ей придется вылезти из зоны комфорта и прилюдно, пусть даже количество слушателей сводилось к одному лишь Холмсу, который и то находился под действием наркотиков, а значит, не смог бы выступить в качестве очень здравого критика, спеть.       Молли вздохнула — это было смирение, и Шерлок с готовностью уложил кудрявую голову у нее на коленях. Так вот легко и просто, словно это было самым обычным делом. Джон когда-то рассказывал Хупер, что детектив любит иногда закинуть на него ноги, чтобы поиздеваться, но то, что произошло сейчас, было совсем из другой оперы, это было что-то алогичное и преступное, учитывая нрав мужчины и его священную неприкосновенность, которой он оградил себя ото всех. Он, конечно, был способен на импульсивные поступки или даже на чисто человеческие действия — поцелуй в щеку на Рождество, к примеру, — но всегда ненавидел, когда его личное пространство нарушалось. То, что он преступил его добровольно сейчас, и то, как он это сделал, было удивительно. Так по-доброму, практически ласково он уткнулся головой в ладонь его патологоанатома, словно ребенок, приникший к матери, и доверчиво закрыл глаза. В его образе и впрямь было что-то детское, наивное, беззащитное и уязвимое. Вот только голос…       — Спой.       Упертый и командный этот его тон, к которому все-таки были примешаны упрашивающие интонации. Шерлок потребовал, умолк и замер, как будто вмиг заснув. Это было еще более странно. Молли окаменело сидела, возможно, и желая где-то в глубине души ответить уговорам мужчины и запеть, но не в силах издать самый заурядный звук и тем более притронуться к Шерлоку — она вот не готова была пустить его в свое личное пространство. С давних пор влюбленная в Холмса, она, разумеется, всегда мечтала о подобном, о близости с ним, но не могла предвидеть, что мечты сбудутся.       В комнате было до ужаса тихо, от этой тишины, которая так же внезапно, как переменился в настроении ее жилец, пришла на место гуляющего по всем уголкам Бейкер стрит 221B до этого шума и гама, у девушки, которая неловко поглядывала на безмятежно лежащего у нее на коленях Холмса, начало звенеть в ушах. Одна мысль, что такая идиллия нарушиться предположительно фальшивым и неровным от страха пением, вводила в еще больший ужас.       И все же Молли, пробно, осторожно, неуверенно и тихо, выпустила из, как колко замечал некогда Шерлок, маленьких губ первый звук.

Come up to meet you Tell you I’m sorry You don’t know how lovely you are

      О да, она любила Coldplay. Кто, как ни он, был с ней в изнурительно тоскливые депрессивные вечера? Чей невероятный голос усыплял ее во тьме ночи? А эта песня… ведь именно под нее Хупер страдала по детективу на первых порах влюбленности, когда она довольствовалась лживыми комплиментами божественно-красивого манипулятора, а в иных ситуациях — острыми и правдивыми замечаниями с его стороны; когда вспоминала взгляд его невероятных глаз, горящих подлинной страстью, которую девушка так мечтала увидеть обращенной к ней самой… Но Недоступный любил преступления, загадки да скрипку. Так было, казалось, сто лет назад. Молли отдаленно начинала замечать, как крепчает ее голос, как ноты, освобожденные, плавно струятся по воздуху, заполняя комнату.

Nobody said it was easy It’s such a shame for us to part Nobody said it was easy No one ever said it would be this hard Oh take me back to the start

      А ныне та самая скрипка, брошенная, порванная, обособленно валялась в кресле, а желанный мужчина был, наконец, так близко, что сердце иной раз пропускало удар. В такие моменты новая строчка песни звучала чуть более сломлено и трепетно.

I was just guessing at numbers and figures Pulling your puzzles apart Questions of science, science and progress Do not speak as loud as my heart Tell me you love me Come back and haunt me Oh and I rush to the start Running in circles, chasing our tails Coming back as we are

      Молли, приближаясь к финалу, как будто слыша сопутствующего ей Криса Мартина и аккомпонимент, достигла катарсиса, пожалуй. И не потому, что так чувственно и проникновенно она пела, как никогда ранее — текст, столь точный, подходящий, горький и печальный, был саундтреком к истории ее любви, которую девушка так явственно и болезненно ощутила в очередной раз в эти минуты, когда, утратив робость, коснулась пальцами курчавой шевелюры на ее коленях и нежно провела по смоляным локонам рукой.

I’m going back to the start

      С трудом далось девушке последнее слово — голос дрогнул и сорвался, подобно струнке скрипки, и Хупер со смесью стыда и обречения перед неизбежностью накатившей на нее слабости почувствовала, как скатились по ее щекам слезы. «Только бы он не увидел» — единственная мысль, мелькнувшая в ее голове. Холмс ненавидит сантименты…       Но Хупер понапрасну страшилась: Гамлет все так же безмятежно возлежал на руках своей Офелии, сомкнув ресницы, которые роняли изогнутые тени на острые небритые скулы, и мерно дышал, не проявляя никакой активности. Так он был спокоен, что Молли и впрямь решила, что он уснул. Иначе она ни за что не произнесла бы:       — Шерлок, нельзя сдаваться… слышишь?.. нельзя. Никто не говорил, что будет легко, но… — она тягостно всхлипнула, не в силах более вымученно бормотать что-то себе под нос.       Тут же последовало движение; патологоанатом испуганно подавилась своим всхлипом, когда детектив внезапно пробудился и, вынырнув из объятий девушки, выпрямился. Разумеется, он не спал.       — Молли, — он подался поближе к ней, и Хупер сквозь пелену слез сумела разглядеть его лицо — серьезное, печальное, с суровой уверенностью в ней и одновременно трепетностью и лаской в глазах. — Не плачь, — Шерлок осторожно коснулся подушечками пальцев ее щеки. Девушка так и обмерла, затаив дыхание: это он, ее детектив; он вернулся! — Молли, — повторил мужчина вновь, как будто в одном этом имени крылась неведомая сила, способная воскрешать из мертвых. — Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала…       Сколько раз девушка слышала эту фразу, и ответ ее, однажды прозвучавший, сохранился в устах навеки:       — Что тебе нужно? Ты знаешь, Шерлок, что угодно…       — Через две недели, Молли, мне нужно, чтобы ты подъехала с машиной скорой помощи в одно место, — он скользил пальцами по ее коже так легко, словно боясь спугнуть, сделать больно, навредить. — Адрес я пришлю позднее, — опустив ресницы, он скользнул медленным взором по ее лицу, таким взглядом, ради которого можно было душу продать.       — Зачем, Шерлок? И куда? И… почему? — как-то монотонно, словно запрограммированная, послушно молвила девушка, загипнотизированная волшебными голубыми глазами, как в первый раз.       — Ты все узнаешь позднее, обещаю… так надо. Просто поверь и сделай так, как я сказал. — Его голос был мягок, словно бархат; он усыплял и манил; в нем можно было тонуть, будто в море, на которое так походили известные своими красами очи. — А теперь, Молли… теперь поцелуй меня, пока я окончательно не сошел с ума.