***
— Макки заболел, причем довольно серьезно. У него высокая темература из-за ветрянки. И как только умудрился ею заболеть во взрослом возрасте… Иммунитет, что-ли, слабый… — Ну и что вы от меня хотите? — безразлично ответил Ойкава, думая повесить трубку. — Ваши сокомандники не могли до Вас дозвониться… — Мы более не команда. И заходить я к нему не буду, передайте. — Но Ойкава-сенпай! Тоору положил трубку. Через неделю Ханамаки отловил его в школе, пытаясь подколоть, почему Ойкава не пришел его навестить: — У тебя что, ветрянки не было в детстве? — Была. Не хотел приходить. — Эу, чувак, мы же друзья и сокомандники, это грубо! — Матсукава согласно кивнул, а Иваизуми уже готовился влепить подзатыльник, но лишь замер, ошарашенно глядя на бывшего капитана. — Третий год старшей школы подходит к концу, мы продули национальные и собирать Сейджо больше нет смысла. Эта жалкая команда существовала и держалась только на мне. Второгодки её не вывезут, они все бездари. Как и вы, ребята. Вы не ценны ни команде, ни мне. Если честно, меня от вас тошнит. У меня могла бы быть команда получше. Я вас ненавижу. — Что ты несешь, ублюдок?! — Хаджиме замахнулся для удара, но Тоору поймал его руку и отвел назад. В сердце что-то ёкнуло. Он и забыл, какой его друг сильный. Его друг детства, наверное, родственная душа и первая любовь. — Почему ты несешь такое, Дерьмокава, ты что, головой ударился?! — Нет, — и было в этом ответе что-то настолько горькое, будто наполненное жгучими слезами и ужасной болью, что заставило Иваизуми смягчиться. — Прошу, Дерьмокава, давай поговорим. — Ладно, — парень пожал плечами. — Сейчас подойду, — сказал он, начиная искать что-то в сумке. «Школьная крыша. Как драматично» — думает Ойкава, стоя и глядя на своего друга. Ветер завывает как-то ожесточенно, поднимая пыль под их ногами. — Так о чем ты хотел поговорить? — И ты еще спрашиваешь?! Что с тобой произошло? Ты всегда, всегда хотел всем понравиться, Мусорокава! Мы вместе, третьегодки, прошли через столькое, нас столькое связывает! Как ты можешь говорить, что ненавидишь их! Я тебя… Не понимаю. Зачем тебе это всё… — под конец Иваизуми начал говорить тише. — Я притворялся. Иваизуми, к тебе это относится тоже. Никогда не считал тебя другом. Или нечто большим. Знаю, что нравлюсь тебе. — Мы же вместе плакали, проиграв Шираторизаве. Мы вместе смеялись, ходили на фильмы, делились секретами, закапывали сокровища и прыгали по лужам. Мы же все детство и столько лет провели вместе. Я был уверен, что ты мой друг, моя родственная душа. Я любил тебя и все еще люблю, поэтому и хочу понять, что случилось, — Хаджиме чувствует, как глаза начинает щипать. — Прости, Ива-чан. Это все ложь, — Тоору мысленно дает себе по лбу за это "Ива-чан". - …Не верю. — Что? — Я не верю, что такой человек, как ты, способен на ненависть к другим людям. Раньше я думал, что ты ненавидишь Кагеяму, но потом понял, что ненавидишь ты лишь себя. Ты всегда обо всех заботился и пытался сделать как лучше, не жалея себя! "Знал бы ты, что я делаю это и сейчас". — Ты был потрясающим капитаном и человеком, всегда! — Что ж, все это ложь. Много ты сегодня говоришь, Иваизуми. Да и откровенно. Меня это все не интересует, как и твои пламенные речи. Не хочу больше иметь с тобой ничего общего. Хаджиме не находит слов. Он не понимает, что произошло и как такое возможно. Должна же быть причина?.. Или нет? «Неужели Ойкава действительно не считает меня другом? Неужели он действительно всё так ненавидит? Для чего ему это всё. Я ведь любил его, но узнав что всё это ложь… Если это действительно так, то скорее бы он уехал в Токио и стал плохим воспоминанием из школы». «Так с этим будет легче смириться» — промелькнула мысль у Иваизуми. Они так и стояли на этой крыше. — Забудь обо мне. Вся наша дружба для меня ничего не значит. — «лишь бы голос не дрогнул». Иваизуми мотает головой: — Мне тяжело поверить и лучше бы ты этого не говорил. Лучше бы нам больше не пересекаться. — Да. -Ты действительно не любишь меня? -Да.***
Cause I love you so much Потому что я люблю тебя так сильно! I fall to pieces Я разрываюсь на части. Ойкава любил Иваизуми, любил настолько, насколько это возможно и, конечно, любит сейчас. Больше всего на этом свете любит свою драгоценную команду и потому хочет защитить их от слёз и боли. Пусть лучше они его возненавидят и будут игнорировать, радуясь тому, что он уедет в Токио. Тоору надеется лишь на то, что врал достаточно убедительно. Когда умирает родной человек, как бы то жестоко ни звучало, мы плачем не о его горе, мы плачем по жизни без него. По тому, как нам будет не хватать этого человека. Мы заботимся лишь о себе. Все мы, люди, эгоистичны. В мыслях умирающих же чаще всего мелькают такие слова и мысли как «счастье», «любовь и «забота». Противоречиво, но в такое время они чаще думают именно о своих родных, нежели о себе. Конечно, сначала, больные несколько дней проводят в шумной или наоборот безмолвной истерике. Непонимание, обида, гнев — то, что они чувствуют. Но потом, всё меняется. Ойкава пересилил себя, откинув гложущее чувство безысходности, и решил, что нужно думать о близких людях. Love I said real love Любовь, я говорю, настоящая любовь, It's like smiling when the firing squad's against you Это как улыбаться, когда тебя ведут на расстрел, But you just stay lined up Но ты продолжаешь стоять смирно Тоору лишь заботится. Он хочет всех защитить. Его команде и друзьям гораздо легче будет принять его исчезновение, если они возненавидят его. Однако, если они узнают, что тот умер, то все равно будут ощущать грусть и чувство вины. Поэтому, он сказал, что уезжает учиться в другой город. Пусть они просто забудут о нём — все мы всё равно умираем в одиночестве. «Без лечения — три месяца» — вспоминает Ойкава. Глиобластома. Беспощадная болезнь — рак. У глиобластомы нет никаких групп риска или причин, она просто появляется, обрекая на скорую смерть. «Может, доживу до совершеннолетия, если повезет». Ойкава не дожил. Шестнадцатого июля болезнь одержала над ним верх. Иваизуми растерянно оглядывается, стоя на кладбище. Сегодня сорок дней какой-то его дальней родственницы, которую он даже не видел ни разу. Мог бы, наверное, вообще не приходить, но стоит прибрать на могилах бабушки с дедушкой. «Они любили друг друга до последних дней» — почему-то вспоминает Хаджиме. Вдруг он видит заплаканных родителей Тоору, которые уже собрались уходить и робко подходит к ним. Читает надпись на могиле:"Ойкава Тоору". Тихо спрашивает: — От чего? Его мать отвечает так же тихо: — Рак, — они с мужем разворачиваются и уходят, понимая что Иваизуми лучше остаться наедине. Хаджиме падает на колени, из глаз льются слёзы, в его голове всё встает на свои места — почему именно Ойкава себя так вёл. Потому что всех очень ценил и не хотел причинять боль. Потому что тоже, наверное, его любил. И очень хотел защитить от страданий, как всегда забывая о собственных. И это осознание просто выкручивает Иваизуми. Остается столько сожалений о сказанном и о не сказанном. "Он просто хотел, чтобы все были счастливы ". Иваизуми решил, что очень попытается исполнить последнее его желание. И когда-нибудь, когда его маленькая дочь будет сидеть у него на коленях, она спросит: "Кто был твоей первой любовью?". И Хаджиме расскажет ей о своём первом лучшем друге, надоедливом, шумном и очень добром и самоотверженном человеке. О человеке, который хотел всех защитить.