наливай ещё вина

Дай волю, я бы мог тебя раскрепостить, но тогда собирайся расти, С тебя хватит подъездного пластика, бездна естественной страсти — опасный пластид.

рудбой слегка расфокусированным, но тёмным взглядом обвёл всех, кого сегодня ночью собрала квартирка на приморской — для своих просто «прима». мягкий взгляд цеплялся за грубо ярких людей, как свитер о гвозди. ваня поржал над встревающими между мыслей метафорами и ассоциациями — где кинуть багаж? — доносилось из коридора, где было крутой обуви уже столько, что рестор и чейни — которые, по сути, были владельцами квартиры, но почти не появлялись в ней — могли бы реально поднять неплохую сумму такие вечера на приме охра любил по-особенному; это был не праздник, им не нужен был повод. они существовали как семья, как коммуна, куда мог прийти ночевать и поесть каждый даже из самых дальних знакомых. сама квартира была почти совсем пустая, трёхкомнатная, с кухней с психоделическими обоями и большим столом; был отдельный душ, туалет, матрас в каждой комнате; был главный диван, вокруг которого и создавался движ, когда у обитателей вдруг находилось настроение сладковато пахла жжёная трава, какой-то мудак решил, что бонг — сложновато; рудбой выплюнул эту мысль из башки, так, что та осталась пустой. запахи резко били в нос, он думал запахами, ощущал себя частью мира ароматов, видел вторичность людей его собственные татуировки на руках пахли чёрной художественной тушью. сценарий — водка, сарказм — женские духи. вокруг было полно людей, но все они скорее отталкивали, чем привлекали приятные запахи ваня наткнулся на шалый взгляд мальчишки у бонга как на штырь, тот весь из себя пиздливый и выёбистый, пытался кому-то (видимо, ванюше), доказать, что детка взрослая, смотри, совсем как йоланди из девчонки в огне, ждёт своего джей-пи, который покажет ей свой мотоцикл; рудбоя забавляло то, с каким рвением малолеточка пыталась понравиться, вон, аж извертелся весь у своего бонга. детка была хорошая, сладенькая, личико красивое, да и фигурой вышел. совсем мальчишка ещё, а уже такая сучка ебливая вот и говори про пропаганду гомосексуальности, такие, как этот, сами с большим удовольствием падают в грех, да ещё и не пытаются выкарабкаться, просто барахтаются на поверхности, ожидая, когда кто-нибудь наполнит внутреннюю пустоту большим хуём всегда на квартирниках в компании находилась одна ебливая и не очень хорошая дама, которой в итоге кто-то из собравшихся всё же кончал в рот, и девочка голодной не оставалась и рудбой видел будущее этого сладкого пиздливого и наглого мальчишки подобным образом. жаль было мальчика, зацепил чем-то, понравился — эй, ванька, ты чего залип-то? — мирон вроде как выходил на балкон, — не на тот, где стояла раскладушка, на другой — чтобы с кем-то перетереть за андерграунд. — красивый и юный, да — не в твоём вкусе, правда, — от комплимента в сторону потенциальной жертвы, даже от лучшего друга, где-то извне нехило так пахнуло первобытной злостью. — не такой уж и юный, это мы с тобой вечно пьяные, вечно старые мирон мягко, как шелестят сухие листья, усмехнулся своим охрипшим от занятий голосом на выражение ванькиного лица — а оно выражало такую смесь всякого дерьма, что это был пиздец — ты-то у нас вечно пьяный, вечно злой, а мальчишка в твоём вкусе, не отнекивайся, уж я знаю. это подопечный чейни, ему вроде даже восемнадцати нет, но скоро будет ваня закатил глаза, показывая миру затуманенный белок весь в раздражённых капиллярах — хули ты приебался? — да ты не сучись и подойди к нему, он тебя глазами своими оленьими уже наоблизывался, принялся покусывать — того и гляди, сожрёт, даже твоих старых костей не оставит, — иногда в окси просыпался мироняныч — преподаватель русского языка и литературы в элитном питерском лицее — которого охра на дух не переносил из-за слишком уж ужимистых метафор и пафоса но привыкший ко всем состояниям мирона — обычному милому и обаятельному хую; маниакальному психу; ебливой сучке; преподу в школе; альтернативному интеллигенту — охра просто промолчал и направил уже протрезвевший взгляд на детку в чёрном худи антихайпа — их маленького и подпольного бренда одежды вместе с чейни, замаем и той самой сонечкой, про которую все слышали, но никто не видел. — поговаривают, конечно, что он шлюха, но я этим мудакам бы не верил, тем более, что это вообще его личное дело, — мирон был мудрым и говорил всегда только отвратительно правильные вещи, но в этот раз рудбою было не до него (и этот ебаный святоша под маркой это понимал и принимал тот факт, что скоро охра перестанет уделять ему должное внимание) детка дерзко смотрела в ответ, но сама была уже вникуда от травы. охра твёрдой походкой добрался до комода с травой, скрутил блант помощнее и хотел было уже идти, но обнаружил рядом со своим улыбающееся пьяное-пьяное лицо того самого мальчика с бонгом (и не лень же ему) тот показал на сигарету собрания чёрного в руке и на зажигалку купи себе свою уёбок, а потом осторожно захватил ваню за рукав и потащил на балкон. тот, дальний, где ещё небольшая старая раскладушка; тот, дальний, куда никто не ходил охре было интересно, вот он и шёл за мальчишкой балкон мальчик закрыл плотно, даже ручку повернул, чтобы никто не смог помешать ваня не рассчитывал, что его тут изнасилуют — возможно, даже был не против — но этот наивный жест так его насмешил, что улыбка не слезала ещё секунд десять малышка напряглась, нахмурила густые тёмные брови, даже губу закусила — рудбоя с такого всегда на раз два выносило; оставалось только закатить глаза в сотый раз за ночь, отнять под возмущённый писк сбоку сигаретку, затушить блант и сделать уже что-нибудь. детка облизнулась в предвкушении, заметив тёмный-тёмный взгляд охры, направленный на него охра целовался круто, он знал, но у этого мальчика крышу от его губ сносило напрочь, он стонал и извивался, причём не в бесячей форме, а в возбуждающей. рудбой много-много кусался, так что поцелуй был не слишком мокрым, но очень чувственным, языки боролись, зубы яростно сталкивались, поцелуй — минивойна окно за головой мальчика запотело, одной рукой ваня сжал гладкую челюсть парня напротив, другой осторожно пробирался под толстовку; мальчишку дрожь била, он тихо скулил возбуждение переходило на какой-то иной уровень, в какой-то момент мальчик оторвался, облизнулся, попытался восстановить дыхание, под тихий смешок сделал огромный глоток лыхны прямо из бутылки, облизнулся вновь они продолжили облизываться на чужом балконе, ваня закинул одну ногу партнёра себе на бедро, погладил его внутреннюю часть, чуть сильнее прикусил и так разъёбанные в кровь губы, так, что мальчишка кончил больше с всхлипом, нежели чем со стоном. глаза у него были совершенно шалые, трава была забористой, путала язык и ноги, но смотрел на ваню мальчишка так, словно не видел до этого никогда такого красивого, как он охра усмехнулся, взял тёплую ладошку в свою руку (ладонь мальчишки оказалась немного меньше и много приятнее на ощупь), положил на свою ширинку; а у этого мартовского кота аж глаза заискрились от возможности прикоснуться к чужому члену дрочил он не очень умело, но чувственно, потирал головку, нежно нащупывал красивые вены, что-то ещё там практиковал; рудбою вообще поебать было, главное кончить кончить получилось как раз на толстовку — дядь, ты совсем охуел? мне ещё в ней домой идти! — голос у мальчика оказался высокий, гнусавый, как у всех парней-подростков. строптивая киска, отметил ваня и начал снимать с себя толстовку мелкий тут же покраснел, как будто не он тут на балконе другому парню дрочил и не его тут вело от любого действия охры — что, детка? отдам тебе свою толстовку, сам в футболке посижу, не развалюсь, — охру мальчишка что-то совсем сильно зацепил, раз своим собственным стаффом разбрасывается. — зовут-то тебя как, плотоядный кошак? — ванечка я…что блять это за пиздец… — ванечка не знал, с чего первого ему начинать краснеть ваня поцеловал ванечку напоследок, оставил засос-укус чуть ниже ключицы, прямо на самом чувствительном местечке (ванечка даже охнул), улыбнулся своей ебанутой улыбкой и оставил ванечку одного на балконе с толстовкой, которая пахла этим потрясающе горячим парнем — для тебя я дядя фаллен! — прокричал он уходящему, но получил лишь ещё одну мягкую улыбку ванечка поплыл куда-то вбок, опустился на раскладушку и думал о том, о чём ему бы не хотелось думать. думал он, естественно, об охре, и там был полный пиздец на следующий день охра написал ванечке в инстаграм в ответ на фото гришки — «это твой господин котовски? всё бы отдал, чтобы его почесунькать» так и повелось — ваня и ваня проводили время вместе, изучали друг друга, трахались при любой возможности, их настолько крыло друг от друга, что порой на приме они не замечали обычной вакханалии, забивали на гостевые, брали косяк — один на двоих, сука ромаааантика — и бутылку лыхны. и долго и чувственно трахались на расладушке на балконе, потом долго лежали, разговаривали укуренные и выпившие, и так им было хорошо, что выбираться из примы не хотелось никогда мирон стал улыбаться чаще, радуясь за друга, но в мыслях (а иногда и вслух) лукаво ревновал мирон с ванечкой не то, что бы очень хорошо поладили — разница в возрасте сказывалась, и относились они друг к другу немного ревниво, но в обычных случаях нейтрально у ванечки дома гриша признал охру как второго папочку (правда перед этим были жуткие бои и отметины, все руки и ноги рудбоя были в глубоких царапинах) но он любил этого кота хотя бы за то, что за каждую глубокую царапину он получал глубокий минет от ванечки (эта акция началась по его же, фаллена, инициативе) ну и потому что гриша был красавец, весь в хозяина но однажды всё стало даже хуже, хотя казалось бы ванечка обещал привести подружку сонечку — сонечка оказалась нескладным лосём с большими тёплыми руками и фетишем на лысых карлиц мирона, этого обаятельного лысого гнома как из хоббита, любили все. на любой тусовке он был в центре внимания. его обожали все во-многом именно поэтому он так бесил славку во-многом именно поэтому они закончили знакомство голые на матрасе в одной из комнат когда всё закончилось, все губы были разъёбаны, а все засосы и другие отметины оставлены, они вернулись к бонгу и винишку так, словно ничего и не было, сидели и обсуждали зарубежную литературу и радовались жизни мирон кидал в него своими ебливыми улыбочками — слава не знал, спасательный круг это или камень — сукаблять, дядя, я совсем как баба стал, но какого хуя он не пишет? не звонит? я ж блять весь извёлся, что с ним, как он. на приме не появляется, даже когда меня нет. блять, дядя, что мне делать, я пиздец как попал — во-первых, схуяли ты что-то против баб имеешь? — это тебе сашка в голову вбила? — это во мне говорит здравый смысл, блять, а со своим ромео…ну, блять, не знаю, сам напиши? спроси у окси? — нет, нет, нет! ты трахаешь окси, спроси у него, пожалуйста! — чтож ты такой пиздливый, неудивительно, что тебя твой этот жрал заживо — завтра же на приму! и напиши окси, чтобы притащил ваню любыми способами в этот раз на приме была музыка, вино и разговоры о высоком под всякими интересными веществами - впрочем, как и всегда разъярённого ваню тут же забрал на балкон рудбой, несмотря на все протесты, и вернул только через час - счастливого, заёбанного, разомлевшего и мягкого, как лапки котика рудбой своё сокровище держал на коленках почти весь оставшийся вечер окси со славкой выходили покурить (=пососаться) на балкон каждые полчаса, что радовало обоих иванов но что-то тут точно было не так, слишком влюблённые глаза у обычно равнодушного славки, слишком длинный ворот у мирона, слишком долго на него не наступала маниакальная фаза фаллен, как всем дырам затычка, решил исследовать этот момент, а охра только отмахнулся и нехотя отпустил ванечку к славе на дружеский и максимально абсурдный разговор — что у вас с мироном? — после того, как эти двое — мирон и славка — начали проводить всё больше и больше времени вместе, у людей даже не склонных лезть в чужие койки начались вопросы. фаллен, как лучший друг славки, решил сонечку растормошить — ничего, дружим вот, — слава, которого вытащили из тёплых объятий мирона, поморщился от прохлады — а, это теперь у нас так называется, дядь? — фаллен-то, блять, в этом дерьме уже был экспертом — ну мы разговариваем, спорим…слушай, чё ты пристал, — славка затянулся и глянул через окно на окси, который чувствовал себя спокойно в этом море. затем взгляд его наткнулся на скучающего рудбоя, на которого окси положил ноги со своими этими мерзкими гнусными коленочками; вопрос сформировался сам собой. — лучше скажи, чё у тебя с охрой? ванечка расплылся в такой пошло-счастливой улыбочке, что стало не по себе, как будто застукал младшую сестрёнку за порнухой; ванечка потёр место за алым от стеснения ушком (где, как заметил потом слава, был даже не засос — полноценный укус; ванина кожа выглядела так, будто в неё вгрызся монстр, возможно, так оно и было) — мы тоже «дружим» — просто «дружите»? я слышал от окси, что у твоего ванечки ничего просто не бывает — да что блять с тобой, мы просто спим и точка. — ага, только это не точка, это блять дыра в твоей башке — подумай сам, стал бы он довозить тебя до дома после примы? стал бы столько внимания на вписках уделять? ты хоть раз видел, как он на тебя смотрит? — дядь, это всё ерунда, мы трахаемся по дружбе и это нас обоих устраивает — блять, заебали, думай, как хочешь, — и слава вышел из холодной зоны и сразу был пойман в тёплые объятия своей лысой принцессы, блять охра вышел на балкон, останавливая фаллена широкой тёплой рукой на месте ванечка фыркнул, как котик, но остался; минуты три они просто молча раскуривали джоинт — ты кажется хотел поговорить? — ванечка даже губу прикусил от напряжения вокруг. так и выло ощущение, что охра хотел что-то сказать, но передумал в последний момент — да нет, просто побыть рядом — дядь, ты знаешь, все думают, что мы ненормальные — пусть думают, хули им ограниченным, — большие руки оглаживали бока, забирались большими пальцами под пояс штанов, ванечка млел и таял — я не могу целовать никого, кроме тебя, — прошептал на грани слышимости ванечка в тёплую сладкую шейку, прежде чем оставить лёгкий засос