Минуты счастья и грусти

— Дядя Ной! Дядя Ной! Пойдёмте кататься на коньках! Ной глянул сверху вниз на повисших на нём племянников и вздохнул. Все трое смотрели на него светло-карими глазами с желтоватыми отблесками, прямо как у их матери Доминик. Умоляющий взгляд, способный при необходимости растрогать даже самое чёрствое сердце, они также унаследовали от неё. В любой другой ситуации Ной не смог бы сопротивляться им, но сейчас он только покачал головой и мягко отцепил детские пальчики от своей одежды. Племянники немного поникли, но быстро развеселились снова — покидая комнату, они уже улыбались. В конце концов им было не привыкать к тому, что любимый дядюшка отказывал в просьбе покататься вместе на коньках. Несмотря на то, что ни в чём другом они не знали отказа. Племянники, если быть точнее, две племянницы и племянник, гостили у него каждую зиму вместе с Доминик. Ной всегда радовался их приезду, готовил подарки и составлял меню за несколько недель до желанного часа встречи, потому что в поместье, подаренном ему Учителем перед его исчезновением, было одиноко. Однако о том, чтобы покинуть обжитый уголок, не могло идти и речи. Потому что даже в ближайших небольших городах и деревнях, не говоря уже о столице, стоило Ною появиться на улице, не скрывая лицо капюшоном, прохожие начинали шептаться: «Смотрите! Это он! Последний архивист и тот, кто навсегда избавил нас от проклятия голубой луны!». Его провожали восхищёнными взглядами, пытались завести дружескую беседу, восторженно вздыхали… А Ной, он не считал себя героем. Герои не убивают своих друзей, даже если те считаются опасными для общества. Ной подошёл к окну и чуть отодвинул тяжёлую портьеру. Прищурившись от яркого света, он окинул взглядом сад. По просьбе Доминик между деревьями который год заливался каток. И, наверное, это обстоятельство было единственным, что не нравилось Ною в их визитах. Однако отказать племянникам, которые уже радостно натягивали коньки у границы пушистого снега и гладкого льда, он не мог. Как не мог и объяснить им причину своей нелюбви к этому занятию. Хотя никакой нелюбви, на самом деле, не было. Просто иногда случается так, что в какой-то момент одни из самых счастливых воспоминаний начинают приносить только боль. Губы Ноя исказила слабая усмешка, когда он вспомнил случайно подслушанный разговор племянниц. — Может быть, дядя просто не умеет кататься? — спросила младшая из них, на что старшая ответила: — Нет. Ты же видела, как он замечательно стоит на потолке! Не верю, чтобы дядя не сумел справиться с какими-то коньками, раз уж он умеет делать такие чудеса. Ной не совсем понимал, каким образом в голове племянницы оказались связаны навыки катания на коньках и хождения по стенам и потолку, но кое в чём она всё же была права. Сейчас Ной мог прекрасно справиться и с тем, и с другим, но те самые счастливые воспоминания, от которых теперь на глаза наворачивались слёзы, произошли с ним именно тогда, когда он не умел ни того, ни другого. Старшая из девочек уже добралась до льда и сделала первые пробные шажки — затем резко набрала скорость, а Ною показалось, что он услышал шорох разрезаемого коньком льда. Прямо как тогда… Погоня за очередным носителем проклятья занесла их с Ванитасом к небольшой деревеньке у подножия Альп. Была середина зимы, и, возвращаясь после нелёгкой битвы с заражённым вампиром, а также преследовавшими его сообщниками доктора Моро, заинтересовавшимися необычным протеканием мальномена, они едва передвигали ноги. Ночью выпал снег, и кое-где сугробы доходили до колен — даже Ной с его вампирскими силами, устав, с трудом пробивал себе дорогу в этом белоснежном море, не говоря уже о плетущемся за ним Ванитасе. Холодно. Ной отчётливо помнил, что ему было очень холодно. Понадеявшись на свои вампирские силы, он оделся довольно легко (в отличие от Ванитаса, у которого даже имелась шапка). Ною казалось, что он отморозил себе уши или нос (запах хвои, окруживший их по прибытии, теперь совсем не чувствовался). Хотелось уже скорее добраться до деревни, постучаться в первый попавшийся дом и попроситься погреться хотя бы в прихожей. Но людей вокруг не виднелось, и иногда у Ноя проскальзывала мысль, что они заблудились (тем более в погоне они не слишком следили за тем, как и куда идут)… Как вдруг! Звук беззаботного детского смеха и еле различимый скрип льда, крошащегося под лезвиями коньков на особо лихих виражах, внезапно донёсшиеся из-за деревьев, заставили Ноя вздрогнуть. Он резко остановился и прислушался — не показалось ли?! Нет, уши он всё же не отморозил. Ной уверенно пошёл на шум, который усиливался с каждым метром. Шаг, шаг, ещё шаг. В конце концов Ной едва ли не побежал, взметая вокруг себя снег, а люди становились всё ближе. Деревья неожиданно кончились, и Ной замер на краю небольшой поляны, почти полностью покрытой гладкой корочкой льда. На лесном катке в самом деле веселилось несколько детей. Они замерли и удивлённо уставились на вышедшего из леса незнакомца. — Что там? — недовольно проворчал из-за спины Ванитас, и Ной сделал шаг в сторону, чтобы дать напарнику возможность осмотреться. Увидев ещё одного чужака, дети напряглись, но Ванитас умел выходить из любых ситуаций. По крайней мере, так Ною тогда казалось. Дружелюбно улыбнувшись, Ванитас громко сказал, что они заблудились, и попросил подсказать, в какой стороне была деревня. Дети пошептались пару секунд, а затем всё же указали направление, добавив, что до поселения, к счастью, не так уж далеко, после чего продолжили веселиться. Они заразительно смеялись, легко скользили по катку (несмотря на то, что Ной заметил, насколько неровной была его поверхность), подъезжали к самой границе льда, набирали снега, и играли в снежки. Ну как, играли — снег в морозную погоду лепился из рук вон плохо, и снежки разваливались на лету, оставляя в воздухе за собой искрящуюся на солнце серебристую пыль. Один мальчик постарше катал всех желающих «паровозиком», а некоторые разгонялись и, подъезжая к краю катка, чуть подпрыгивали и улетали в ближайшие сугробы. А в груди Ноя вдруг что-то защемило. Он продолжал неотрывно смотреть на резвящихся детей, чувствуя, что дышать становится тяжелее, а на глазах как будто наметились слёзы. Потому что он уже забыл, когда в последний раз так же беззаботно дурачился. Бесконечные погони за носителями проклятья, ссоры с Ванитасом (с тех пор, как Ной признался в том, что желает попробовать его кровь, иногда напарник внезапно становился невероятно холоден), стычки с экзорцистами и изредка посланниками Моро. Конечно, Учитель дал Ною очень интересное задание, и всё же непрекращающиеся проблемы выматывали. Не говоря уже о том, что после смерти Луи Ной вообще не мог действительно повеселиться в поместье Учителя. — Ты чего замер? — Ной вздрогнул, отвлекаясь от своих мыслей. Он рассеянно обернулся к напарнику и с удивлением отметил на его лице оттенок беспокойства. А ещё, судя по следам на снегу, Ванитас успел пройти вперёд, но вернулся, заметив, что Ной не следует за ним. — Хочешь покататься? — Ванитас, видимо, проследил за взглядом Ноя. — Там дальше кто-то бросил лезвия, мы могли бы задержаться ненадолго… Ной задумчиво посмотрел на него. Кататься на коньках? После тяжёлой миссии? Замёрзнув так, что зубы уже начинали стучать? Ной неосознанно кивнул прежде, чем закончил перечислять все «против». Наверное, им действительно пора было расслабиться. Лезвия оказались… лезвиями. Не коньками, а именно простыми лезвиями, снабжёнными широкими кусками ткани. Обычно на таких катались бедняки, а ещё они выглядели сильно поношенными. Но одну небольшую поездку они должны были выдержать. Ванитас забрал себе пару с тёмными креплениями и быстро завязал их на ногах так, чтобы казалось, что лезвия прикреплены прямо к его сапогам. Ною достались куски грязно-белой ткани, которая ярко выделялась на тёмной обуви, но его это не волновало. Идти по снегу было легко, но когда Ной наступил на лёд, то тут же споткнулся и расстелился по катку. Ушибленные рёбра вспыхнули болью, но обошлось без травмы. Вставал он очень осторожно. Задумавшись о своём, он как-то совсем не обратил внимания на то, что стоял на коньках всего раз в жизни в далёком детстве. Когда Ной выпрямился, то заметил, что его ноги чуть дрожат, но всё же он попробовал сделать несколько небольших шажков. Ной снова бы разлёгся на льду, если бы подъехавший Ванитас не поймал его. Ной упёрся руками в его грудь и… опять поскользнулся. Ванитас схватил его за предплечья и удержал, позволяя опереться на себя. — Ты что, никогда не катался? — проворчал Ванитас, видимо, заметив, как дрожат ноги Ноя. — Катался… как-то раз и очень давно, — признался Ной. Ванитас вздохнул, и Ной принял бы это за признак разочарования, если бы только на лице напарника не было бы и тени недовольства. — Что же, для начала попробуй не дрожать и удержать равновесие. Слова, прозвучавшие с полминуты после неловкого признания, удивили Ноя. Он посмотрел на Ванитаса так, ожидая, что тот вот-вот скажет, что пошутил и не собирается учить его, но, кажется, в этот раз напарник был серьёзен. Ной опёрся на Ванитаса сильнее, перенеся на напарника почти половину своего веса, и попытался нормально встать на лезвия. Через какое-то время у него получилось, хотя ноги ещё дрожали. Удостоверившись, что необычный ученик больше не собирается падать на ровном месте, Ванитас отстранился, и ноги Ноя всё же чуть подкосились после потери опоры, но он сумел устоять. — Отлично, — кажется, Ванитас действительно был доволен успехом. — А теперь не двигайся, я попробую тебя прокатить. Ванитас протянул руки, и Ной на секунду задержал взгляд на тонких белых пальцах. Ладони Ванитаса оказались на удивление тёплыми. Как будто он не продрог и не пробирался с трудом через заснеженный лес. Ной крепче схватился за них, а Ванитас сделал несколько пробных шагов, увлекая его за собой. Они скользили по неровному льду, ноги Ноя периодически пытались разъехаться, но Ванитас, замечая это, чуть сбавлял скорость, позволяя напарнику удержаться в вертикальном положении. Дети отдали им целую половину катка, но даже если бы они шныряли туда-сюда, Ной всё равно не обращал бы на них внимания. Потому что уже спустя несколько минут их странного катания, он не видел вокруг ничего, кроме блестящего льда под ногами, голубого безоблачного неба над головой и умиротворённого лица Ванитаса напротив. Все мысли выветрились из головы. Несмелые шаги становились всё увереннее, но Ванитас не спешил отпускать его: только катился быстрее и быстрее. Ной следовал за ним, полностью доверившись и сконцентрировавшись лишь на своих ощущениях: холодных прикосновениях слабого ветерка, колких снежинках, тающих на лице, морозном пощипывании открытых участков кожи. И, конечно, на тёплых, даже горячих, ладонях Ванитаса, от которых по его собственному телу словно расходилось тепло. Ной ни о чём не думал, и постепенно все тяжёлые мысли, все проблемы оказались такими далёкими. Словно его жизнь никогда не была наполнена никакими трудностями и печалями. Будто во всём мире существовал только он, Ванитас и лёд. Ной расслабился, и впервые за долгое время по-настоящему вдохнул полной грудью. Ной споткнулся и полетел вперёд, сбивая с ног Ванитаса. Они рухнули, и Ванитас громко зашипел, только непонятно, от ушиба или от навалившегося на него Ноя. Морок развеялся, и Ной снова почувствовал себя на земле, увидел лес вокруг, заметил, что дети ушли. И всё же отпечаток сладкого забытья ещё стоял перед его глазами. Тем более, что лес вдруг перестал казаться таким холодным и недружелюбным. Ванитас не стал пытаться выбраться из-под него. Наоборот, он откинулся на спину и уставился в небо, словно пытаясь разглядеть там что-то. А Ной смотрел на Ванитаса. Просто так. — Знаешь, если бы лёд был ровнее, у тебя бы прекрасно всё вышло, — неожиданно сказал Ванитас. Они рассмеялись, и Ной почувствовал, насколько лёгким стало его тело. Разговоры о простых вещах, немудрёные забавы — всё это помогло ему почувствовать себя обычным молодым вампиром без наследия архивистов и задания по поиску мемуаров. Впервые за много месяцев (или лет?) Ною стало по-настоящему легко на душе. Он захотел оставить эти секунды в своей памяти надолго, если не навсегда. И в тот момент Ною казалось, что он полюбил эту зимнюю забаву и, может быть, через много лет они с Ванитасом так же просто и спокойно ещё раз покатаются на коньках. Но этого уже никогда не случится. Ной плохо запомнил тот день, когда они вдвоём вновь оказались на льду. Лорд Рутвен… Ной ведь считал, что может доверять ему, а старый вампир приложил все силы для того, чтобы вампиры возненавидели Ванитаса, переложили на этого человека все те страхи и предрассудки, что испытывали когда-то к Вампиру голубой луны. Тогда их преследовало сразу несколько сильных вампиров. Лорд Рутвен, конечно, был в их числе. Он и Ванитас выбежали на середину замёрзшего озера, и Ною казалось, что они оторвались, когда им под ноги прилетел огненный шар. Дальше Ной помнил только обрывками. Рутвен. Он стоял на берегу, а они с Ванитасом проваливались под лёд. Ной не испугался, ему было несложно вытащить их обоих. Только бы старый вампир не атаковал. А лорд Рутвен продолжал стоять на берегу, словно опасаясь чего-то. Ной запомнил, как тонкие пальцы Ванитаса впились в его руку. Ной схватил его и уже хотел выбраться из воды, когда перед глазами всё потемнело, а шею обожгло, словно кто-то захотел придушить его. «Это точно не цепь от мемуаров», — последнее, что подумал он перед тем, как полностью утратить связь с реальностью. Очнулся он уже на берегу. Рядом стоял лорд Рутвен и заворачивал мемуары в толстую ткань. Он был в длинных перчатках, но всё равно действовал очень осторожно. Словно одно прикосновение к книге могло убить его. Ванитаса нигде не было. Спрятав свой трофей от посторонних глаз, Рутвен посмотрел на него и сказал будничным тоном: — Я скажу всем, что ты победил наследника голубой луны. Думаю, Безликого устроит такое развитие событий. Ной не понимал, при чём тут его Учитель. Единственное, что волновало его, это… — Где Ванитас? Язык не слушался, но Ной смог выдавить из себя эти два слова. Рутвен пожал плечами. — Не знаю. Надеюсь, что на том свете. Ной почувствовал, что он лжёт. И это был первый раз в его жизни, когда он при всей своей наивности сразу не поверил кому-то. Но, учитывая, что Рутвен только что спрятал в свою сумку мемуары, которые Ванитас бережно хранил и никогда, по возможности, не давал никому в руки, его слова никак не походили на правду. Но что Ной мог сделать? Рутвен ушёл, оставив его на берегу. Ной хотел броситься обратно к озеру, нырнуть в воду и попытаться найти Ванитаса (или хотя бы его тело), но не мог пошевелить и пальцем. В таком состоянии его и нашла Доминик, которая, вопреки всем просьбам, отвезла его в это самое поместье, в котором он последние года три жил абсолютно безвылазно. Ной вернул назад портьеру и прикоснулся к щеке. Много лет прошло с тех событий, слёзы уже давно высохли, но на душе всё равно лежал тяжёлый камень. Ной не знал, мог ли он изменить что-то в тот день и зависело ли от него вообще что-либо, но винил себя в смерти Ванитаса. Потому что был в тот момент ближе всех, чувствовал, как Ванитас вцепился в него. И ничем не помог. Поначалу Доминик любила повторять, что Ванитас может быть жив, потому что его тела никто так и не нашёл, но Ной лучше других понимал: Ванитас был человеком. Необычным, но всё же человеком. По сути, беспомощным перед жестокой стихией. На коньки он с тех пор встал только один раз. И увидел на гладкой поверхности льда сначала тот день в лесу, а затем события на озере, и понял, что никогда больше не сможет беззаботно скользить по льду. Как не сможет и «просто жить», навсегда сохранив на себе груз всего, что с ними произошло.