Императорский Дворец, Прима Центавра
«Дал Нишапур нам жизнь иль Вавилон, Льет кубок сладость или горек он? – По капле пей немую влагу Жизни! И жизнь по капле высохнет, как сон»*
Задумчиво улыбнувшись над стихами из «Рубайята», Г’Кар медленно закрыл книгу в кожаном переплете и окинул взглядом свое скромное жилище. Комнатушка, не просторнее одиночной камеры в подвалах Дворца, была, по крайней мере, светлее и уютнее. Он почти привык считать подземную тюрьму на Приме Центавра своим домом-вдали-от-дома, с тех пор как имел несчастье провести в заточении столько ночей. Будь на то воля премьер-министра Дурлы, Г’Кар снова коротал бы дни запертым в подземелье, а то и вовсе был бы зарыт в саду. Он вздохнул, вновь обводя взглядом маленькую комнату. Это было не намного лучше. Возможно, чудаки-центавриане ожидали, что он будет наслаждаться сном на одной из их богато украшенных кроватей, но их кровати были слишком мягкими для него. Как-то ночью он честно опробовал позолоченное ложе, против чего его ноющая спина протестовала еще несколько дней. Обнаружилось, что спать на гладком мраморном полу куда приятнее. Холод и твердый камень также причиняли беспокойство телу старого воина, но все же не такое, как мягкая перина. Фактически тюремные скамьи в подземельях дарили ему куда больший отдых, но он не возражал – можно не сомневаться, центавриане будут только счастливы услужить, снова заперев его в одной из подземных камер. Он провел пальцами по кожаным корешкам книг, выстроившихся в ряд у него на полке, – что ж, у него хотя бы были собеседники, пусть даже из бумаги и чернил. Во Дворце ему больше не с кем было поговорить. Все связи с внешним миром были отрезаны. Каждый на Приме Центавра боялся или ненавидел его, и никакие его слова не помогли бы завоевать их доверия. Когда он угодил в плен к императору Картажье, они враждовали с Нарном. Объектом центаврианской злобы были порабощенные нарны. Теперь же, когда Альянс разбомбил родной мир центавриан, превратив большую его часть в руины и пепел, эта злоба усилилась, подпитанная страхом, отчаянием и жаждой возмездия. Простой народ за стенами Дворца превратился в разгневанные полчища, и хотя Г’Кар добровольно подписался на эту миссию, желая сорвать завесу тайны с происходящего на Приме Центавра, он прекрасно понимал, что смертельно рискует. Из всех нарнов на свете он был самым известным на Приме Центавра, его лицо оставалось символом нарнского сопротивления для многих центавриан. И он, пусть даже спасший жизни премьер-министра и императора, не был убит на месте лишь благодаря вмешательству самого императора. В глубокой задумчивости Г’Кар опустился на край кровати. То, что Моллари позволил своей Республике докатиться до такого состояния, не просто тревожило, но и откровенно озадачивало. Пройдя довольно сомнительными путями в первые годы их знакомства, бывший посол, а ныне император Центавра подавал большие надежды на исправление. Когда-то давно Г’Кару казалось, что сердце Моллари выточено из камня, но прошло время, и он увидел, как это сердце кровоточит слезами раскаяния… И все же он позволил напыщенному мерзавцу Дурле стать премьер-министром. Юные Первые Кандидаты – в черной униформе и с промытыми мозгами – разгуливали по коридорам Дворца, формируя новую смертоносную силу под предводительством министра Лионе. Чужаки на Приме Центавра объявлялись вне закона. Недоверие между Альянсом и Центаврианской Республикой продолжало расти. И во главе всего этого стоял Моллари. Легко было предположить, что в атмосфере придворных интриг, грязных махинаций и предательских заговоров Моллари вернулся на старую дорожку. Однако же он, Г’Кар, все еще был здесь – окруженный врагами, но живой, – под защитой императора; наслаждался видами в самом сердце Дворца, даже получил приглашение отобедать с Его Величеством. Размеры комнаты вряд ли были виной Моллари – тот отдал распоряжения Дурле, а уж Дурла велел своим прихвостням отыскать во Дворце самый крошечный и темный закуток, чтобы «переоборудовать» его в жилище для нарна. Г’Кар подозревал, что текущее положение дел не могло объясняться одной лишь нравственной неустойчивостью Моллари – все было куда сложнее. Любому, кто вставал во главе Центаврианской Республики, приходилось использовать все свое коварство, дабы удержать власть, сохранить мир между правящими Домами и избежать покушений на свою жизнь. Из личного опыта Г’Кар знал, что подобные вероломные интриги были обычным делом при императорском дворе, а попытки центаврианских лидеров отладить моральный компас заканчивались для них фатально. И в центре всей паутины находился император Центавра. Правда было непонятно, плел ли он эту паутину или же просто безнадежно бился в ней. Несмотря на то, что Г’Кар был «гостем» императора, за ним повсюду следовала стража. Гвардеец стоически дежурил под дверью его комнаты и сопровождал Г’Кара всякий раз, когда тому вздумывалось прогуляться по коридорам. Обычно Г’Кар приветствовал свою центаврианскую охрану сдержанным кивком, но в ответ получал от гвардейцев лишь ледяные взгляды. В тот вечер, когда Г’Кар, бросившись обезвреживать предполагаемого убийцу, лишился своей центаврианской маскировки и попал под арест, император пообещал ему обед. Точнее, император снес голову предполагаемому убийце, после чего повернулся к Г’Кару и, наставив на него острие кутари, предложил пообедать вместе. «Разве можно было отказаться от подобного приглашения?» – чуть улыбнувшись при воспоминании об этом, подумал Г’Кар. Но тот вечер подошел к концу, как и следующий, и следующий за ним, а стража по-прежнему доставляла еду к дверям его комнаты. В перерывах между этим он листал пыльные тома, собранные на полке вероятно больше для красоты, нежели ради их литературной ценности. При этом многие книги оказались довольно интересными и помогали скоротать время. Но «Рубайят» напомнил ему о прошлом – о том прошлом, когда он не делал ничего, чтобы помочь Альянсу, и не пытался найти ответов на Приме Центавра. Внезапный требовательный стук в дверь прервал его мысли. – Войдите, – Г’Кар поднялся, поправляя одежду. Вошел вечерний караульный, который с самого начала молча сопровождал Г’Кара за пределами его комнаты и приносил ему ужин. Он был нарядно одет: золоченый шлем и латунные детали снаряжения были начищены до блеска, брюки и мундир тщательно выглажены. Г’Кар представил, как этот центаврианский пес со своими приятелями тянул жребий на право стеречь нарнского преступника. Тем не менее, напомнил себе Г’Кар, он был дворцовым караульным, а эта должность уже сама по себе была почетной. Мгновение они смотрели друг на друга, ощетинившись. После чего гвардеец прочистил горло и произнес негромким размеренным тоном: – Император хотел бы, чтобы сегодня вечером вы присоединились к нему за обедом. Вместо ответа Г’Кар слегка наклонил голову. – Как твое имя? – спросил он. Гвардеец удивленно моргнул. – Мое имя? Г’Кар кивнул, в его голосе зазвучал сарказм: – Да, полагаю, у центавриан принято давать имена отдельным особям, чтобы можно было отличить их друг от друга. Гвардеец облизнул губы. Очевидно, разговор с нарном на личные темы доставлял ему неудобство. – Разве это имеет значение? Император… – Ждет. Да, я знаю. И да, это имеет значение… – Г’Кар сделал паузу, – для меня. Центаврианин колебался мгновение, прежде чем понял, что ответ будет единственным способом заставить нарна сдвинуться с места. – Прови, – он выпрямился перед возвышающимся над ним нарном. – Меня зовут Прови. Нарн медленно сжал кулаки и поднес их к груди. – Это честь для меня, Прови, – он слегка поклонился. – После вас, – и сделал жест по направлению к двери. Не ответив на поклон, гвардеец развернулся на каблуках, нервничая при мысли о том, что император ждет, а время уходит. Он торопливо повел Г’Кара длинными дворцовыми коридорами, минуя по пути маленькие группы центаврианских придворных. Члены императорского двора раскрыв рты глазели на рослого нарна, шагающего рядом с невысоким центаврианским гвардейцем. Прови указал Г’Кару на средних размеров комнату, у дверей которой стояла дополнительная охрана из двух гвардейцев. То была личная столовая императора. Она была гораздо меньше банкетного зала, где устраивались праздники и официальные обеды. Сюда император приглашал свое ближайшее окружение, свою семью и своих друзей, если таковых можно было найти на Приме Центавра. Тем не менее, по сравнению со скромной квартиркой, в которой поселился Г’Кар, помещение казалось просторным, а тяжелые портьеры и роскошная мебель довершали контраст с его вызывающим клаустрофобию закутком. Г’Кар мельком взглянул на императора, прежде чем войти. С выражением меланхолии на лице тот созерцал полупустой бокал с бривари, медленно покручивая его в руке. Похоже, он был полностью поглощен своими мыслями. Но заметив Г’Кара уголком глаза, тут же поднялся, чтобы поприветствовать нарна. – Проходи же, Г’Кар! – прогудел знакомый голос. На мгновение Г’Кар замялся у входа. – Ваше Величество, – он поприветствовал императора нарнским поклоном, перед тем как шагнуть в комнату. – Ты же знаешь, что это совсем необязательно, – небрежно отмахнулся Моллари и жестом пригласил Г’Кара присоединиться к нему. Моллари был одет в традиционный для центаврианского монарха белый наряд с позолоченной лентой на груди и печатью Великой Центаврианской Республики на шее. С тех пор как пять лет назад Г’Кар посещал Дворец вместе с Гарибальди, Моллари постарел. Лицо Лондо избороздили множество новых морщин, каждая из которых отражала скорее тяжкое бремя его поста, нежели истинный возраст. Но все же он постарел – волосы Лондо почти утратили свой естественный цвет. И Г’Кар заметил повязку у него на лбу – в том месте, где его задела пуля наемного убийцы. Когда Г’Кар приблизился, Лондо мягко похлопал его по плечу. – Ты выглядишь нездоровым даже для нарна, Г’Кар! Уверен, это была долгая неделя для тебя… Не желаешь ли выпить? Не дожидаясь ответа Г’Кара, он сделал знак двоим слугам, ожидавшим у стены. Г’Кар слегка кивнул, выражая согласие, хотя его бокал и без того уже наполняли. – Если я кажусь больным, то виной тому гравитация Примы Центавра – вся кровь оттекает к ногам, оставляя головы без должного кровоснабжения. – Все не настолько плохо, Г’Кар, – проворчал Моллари, понимая, что Г’Кар намекает на холодный прием, оказанный ему на Приме Центавра. – Центавриане не знают, чего ждать от тебя. Разве можно их винить? Ты был тем самым нарном, чьи разорванные цепи предзнаменовали смерть Картажье… – Г’Кар закатил глаза, но Моллари продолжал: – И тут ты появляешься в самом центре столицы, как гром среди ясного неба, чтобы спасти императора и премьер-министра. Теперь, пожалуйста, сядь, – он указал на место справа от себя. Других мест за столом не было. Не считая слуг, безмолвно застывших по углам комнаты, они были одни. Г’Кар аккуратно устроился в кресле, ожидая, что будет дальше. – Я не хотел откладывать встречу с тобой. К несчастью, это оказалось неизбежно. После того покушения среди министров начались волнения… и… некоторые государственные дела потребовали моего участия. Но теперь, – лицо Моллари прояснилось, – ты здесь. Так что позволь мне все тебе компенсировать. – Он сделал знак слугам, которые тут же принялись выставлять на стол поистине королевские угощения. Когда перед ними образовался целый маленький пир из дымящихся блюд, старший из слуг выступил вперед и, прочистив горло, сообщил: – Главное блюдо от императорского шеф-повара нынче вечером – нарезанное тонкими ломтиками мясо лиати в цветочном сливово-жемчужном соусе, украшенное сваренными в кипятке яйцами карельянки. – Отступив назад, он низко поклонился и исчез в глубине комнаты. Пока второй слуга суетился над превосходным столовым серебром, Моллари подтолкнул Г’Кару бокал. – Я благодарен за твое вмешательство на днях, – он коснулся повязки у себя на голове. – Хотя это могло избавить нас обоих от некоторых затруднений в будущем. При этих словах Г’Кар пристально воззрился на него. Он знал о смертном видении Моллари – ему довелось побывать в мыслях последнего, приняв запрещенный наркотик – «прах». Препарат позволил Г’Кару силой вырвать воспоминания из головы Моллари, используя временные телепатические способности. Он содрогнулся при мысли о том, настолько ужасен был в тот момент. И Моллари был не менее ужасен, оказавшись причастным к действиям Теней. Но все это было в другой жизни. Они оба были другими. И, в конце концов, это был всего лишь сон. – Я должен спросить, как тебе удалось появиться в столь подходящий момент, – продолжал Лондо, – но давай отложим разговоры о политике на потом. Сперва я хотел бы узнать, как поживают те, кто остался на этой убийственной для карьеры космической станции – узнать обо всем, что я пропустил. – Моллари слегка кивнул, и его глаза заблестели при мысли о «Вавилоне 5». – Разве Вир не держит тебя в курсе всех дел? – Г’Кар с любопытством отпил свое бривари. – Вир сообщает лишь то, что мне, по его мнению, следует знать, – в уголках губ Лондо играла улыбка. – Сейчас, когда наше с ним положение немного изменилось, я сожалею, что когда-то учил его быть «хорошим» центаврианским дипломатом, – он разразился хохотом. – Моя вина. А теперь поведай мне то, о чем не расскажет «Межзвездная сеть новостей». Г’Кар взглянул на слуг, которые застыли по углам комнаты, наблюдая за ними. Он не мог сказать ничего дурного, и уж тем более скандального об Альянсе и его лидерах в присутствии центавриан, но все же у него были способы пощекотать любопытство Моллари. Он заговорщически наклонился вперед: – Что ж… Вечер промчался незаметно, как только бывшие враги вернулись к своей старой манере общения, принятой между ними задолго до того, как Моллари стал императором, – полной словесных перепалок, шуток и взаимного уважения. Ужин был восхитительным и экзотичным, бривари лилось рекой. Г’Кар видел, как с каждой минутой с плеч Моллари словно спадает груз прожитых лет – его движения становились все более оживленными, речь более непринужденной, голос заполнял всю комнату, как когда-то на станции, много лет назад. – И тогда… – Моллари ударил кулаком в спинку стула, отчего тот перевернулся, – негодяй, оскорбивший моего дядю и всю мою семью, двинулся на меня с необыкновенно длинным кутари, который еще называют кутало, – он сделал широкий жест, все еще держа бокал бривари в одной руке, а вилку в другой. – Это очень тяжелый меч, один удар может разрубить тебя пополам. Г’Кар потянулся за очередным яйцом карельянки и закинул его себе в рот, как виноградинку. – И что же ты сделал? – спросил он, увлеченный рассказом. Моллари изобразил вилкой взмах кутало. – Я отразил атаку своим маленьким кутари и поверг его на колени. Он умолял меня о пощаде… – Ты убил его? – перебил Г’Кар. – Нет, – Моллари стоял, прижав воображаемый клинок к горлу своей жертвы. – Несмотря на то, что он сделал с моей семьей, у меня была идея получше. Я держал в руках кутари, когда-то принадлежавший моему деду, подаренный ему приятелем из Дома Джаддо, дружественного нам от начала времен. Этот меч был выкован одним из лучших мастеров в Республике и мог отсечь крылышко мухи на лету. Так что я взял свой кутари и одним взмахом срезал гребень с головы мерзавца. – К счастью для него, – Г’Кара разобрал смех при мысли о нелепых прическах, которыми щеголяли центавриане. – Нет, ты не понимаешь, – Моллари отмахнулся от высказывания Г’Кара. – В центаврианском обществе это все равно что отсечь… ну, ты знаешь, – он указал на свои бока, – все атрибуты его мужественности – все до одного! Он не мог вернуться к императорскому двору, пока не отрастет его гребень. И в конце концов нашел работу на шахте в горах Турано, где никто не стал бы задавать ему лишних вопросов и… В этот момент его рассказ был прерван стражей, внезапно ворвавшейся в двери. Молча осмотрев помещение, капитан гвардейцев одарил Г’Кара недоверчивым взглядом, а затем повернулся к императору, который все еще стоял во главе стола. – Ваше Величество, – произнес капитан, сжимая в руке кутари. Моллари переглянулся с Г’Каром, прежде чем перевести взор на стражу. – Да? – его голос прозвучал тихо и угрожающе. – Прошу прощения, Ваше Величество! – капитан низко поклонился. – Мы услышали шум за дверью… треск… – его взгляд задержался на опрокинутом кресле, – и решили, что император подвергся нападению. Г’Кар с интересом наблюдал эту сцену, закинув в рот еще одно крошечное яйцо карельянки. – Я выгляжу так, будто истекаю кровью? – сухо осведомился Моллари, указывая на свое тело. – Слуги звали на помощь? – он обернулся к слугам в углу. – Или, может быть, я оглох настолько, что пропустил звук выстрела? – он выглядел раздраженным и слегка выведенным из себя внезапным вторжением стражи. – Ступайте, – велел он наконец, взмахнув рукой, и отвернулся. – Но император, – возразил капитан гвардейцев, – премьер-министр предупреждал нас, что… Моллари не стал оборачиваться к ним, но Г’Кар видел, как в его глазах вспыхнул гнев. Его ответ состоял из двух холодных отрывистых слов: – Пошли. Вон. Не желая и дальше испытывать терпение императора, капитан переглянулся с другим гвардейцем, после чего они обменялись кивками и быстро вышли. Все, кроме Прови, который тоже был здесь. Прежде чем уйти, он шустро подошел к перевернутому креслу, поднял его и пододвинул императору. Моллари молча наблюдал за ним. Они все испортили – легкая и беззаботная атмосфера этого вечера оказалась безнадежно разбита вторжением. Когда Моллари уселся обратно в свое кресло, Г’Кар увидел, как старость снова навалилась на него. Свет, мгновение назад сиявший в его глазах, сменился тупым равнодушием. Моллари жестом велел слугам принести еще бривари, и золотой кубок императора был тут же щедро наполнен. Г’Кар накрыл свой бокал ладонью, отказываясь от добавки. – Оставьте бутылку, – приказал Моллари слугам. – И оставьте нас. Слуги с поклоном удалились, плотно прикрыв за собой двери столовой. Они остались одни. Впервые с тех пор, как Моллари стал императором. С величайшим интересом и волнением Г’Кар ждал, что же он скажет ему теперь, когда они были наедине. Оттолкнув от себя тарелку, император глотнул еще бривари. – Г’Кар, – произнес он почти шепотом. – Я хочу, чтобы ты знал: в этом Дворце повсюду глаза и уши – за каждым углом, в каждом коридоре… Даже здесь, – подчеркнул он, стукнув по столу двумя пальцами… И тут же прижал руку ко лбу, зажмурившись от боли. Где-то в глубине Страж зашевелился, потревоженный его попыткой предупредить Г’Кара, и сильнее впился в нервную систему, посылая болевые импульсы в каждый уголок, в каждую клеточку мозга. – Моллари? – Г’Кар подался вперед, и его тон выдал глубокое волнение. Боль прекратилась так же внезапно, как началась, стоило императору замолчать. Он надеялся, что Страж отключился от алкоголя, но, похоже, тот стал более устойчив. Придется быть осторожнее. Император открыл глаза, отмахнувшись от беспокойства Г’Кара. – Пустяки, просто голова заболела, – он потер виски и потянулся за своим бривари. Помедлил мгновение, а потом мягко спросил: – Почему ты здесь? – Очевидно потому, что спас твою жизнь, – сухо ответил Г’Кар. – Ты знаешь, о чем я. Почему ты здесь, сейчас? – повторил Моллари. – Это небезопасно. Для любого чужака, не говоря уж о нарне, – он ткнул пальцем в сторону Г’Кара. – Не говоря уж о тебе. Мгновение Г’Кар изучал глаза Моллари, пытаясь угадать намерения императора. – Прима Центавра пылает, – ответил он наконец. – И, кажется, я тот мотылек, которого привлекает пламя. Моллари улыбнулся, наблюдая за переливами бривари в бокале. – И тебя она коварно пленила, хм? Г’Кар фыркнул. – Едва ли. Я бы мог рассказать о Приме Центавра много такого, что тебе не понравится. – И многое из этого меня не удивит. Но я, по меньшей мере, видел, как тебя пленяли ее дочери. Г’Кар нахмурился. Одна из жен Моллари, Мэриел, когда-то была его любовницей, незадолго до того, как попыталась убить Лондо. За многие годы у него были и другие центаврианские женщины. Они и впрямь были… пленительны. Да, это самое подходящее слово. Но как бы ни пленяли его центаврианки, он здесь лишь затем, чтобы убедиться, что Республика не разрушит Альянс. Моллари стал одним из основателей Альянса, в критический момент его зарождения объединившись с Г’Каром и Режимом Нарна, и было бы странно ждать, что он же единолично его разрушит. Тем не менее, существовала реальная угроза, что действия Примы Центавра в ближайшее время предопределят судьбу Альянса. А может быть, в какой-то мере он был здесь и ради самого Лондо Моллари. Амбиции последнего воплотились в жизнь, он обрел все, о чем только мог мечтать. Но, похоже, та единственная, которую он отчаянно любил, Прима Центавра, с презрением отнеслась к его достижениям… и медленно стирала своего преданного поклонника в порошок. – Центаврианки не лишены привлекательности, – согласился наконец Г’Кар. – Но в конечном счете важно лишь то, что скрыто под вашим внешним великолепием и педантичностью. Моллари слегка кивнул. – Да. Что ж… – он посмотрел на часы. – Тебе следует быть очень осторожным, пока ты здесь. Я могу обеспечить твою безопасность лишь в пределах Дворца. «А возможно, не могу даже этого», – добавил он про себя. – Знаешь, – Г’Кар наклонился к нему, – есть одна вещь… Центаврианская охрана для нарна… у меня дома это плохо воспримут. – Тут я бессилен, – Моллари небрежно покачал головой. – Хотелось бы уточнить, – любопытство Г’Кара и инстинктивное желание уколоть бывшего врага подстегнуло его. – Ты император, а они – императорская гвардия, так? Или я что-то пропустил? – Я же сказал, – голос Моллари сделался более твердым и нетерпеливым, – тут я бессилен. Г’Кар чувствовал, что сейчас не лучшее время развивать эту тему, но и лишение свободы его не радовало. – И что же, мне теперь стать центаврианином? – Г’Кар прижал руку к животу, словно его вдруг затошнило. – Или ты казнишь меня, чтобы завоевать сердца своего народа? Лондо опрокинул остатки бривари, прежде чем ответить. – Я сделаю все, что в моих силах, чтобы освободить тебя, когда придет время. Но сейчас, если ты покинешь Дворец, тебя убьют. Ты должен дать мне время. И… – он помедлил, отвлекшись на мгновение, – дай мне знать, если тебе что-то потребуется. Я не смогу видеться с тобой так часто, как хотел бы, но это зависит не от меня. Г’Кар видел, как Моллари стиснул кулак и как крепко сжались его челюсти. – Г’Кар, – Лондо снова повернулся к нарну. – Я знаю, условия, в которых ты здесь находишься, не идеальны, но хочу сказать тебе, что… – он запнулся, внезапный приступ кашля помешал ему договорить. Он кашлял в полотняную салфетку больше минуты. Кашель сотрясал все его тело, изнуряя, лишая сил. Он хотел сказать что-то еще, но в конце концов оставил попытки. Вместо этого он поднялся, положив руку на плечо Г’Кара. – На следующей неделе, – выдавил он в промежутке между приступами кашля. – До следующей недели! – И, отбросив салфетку, которую прижимал ко рту, он ушел. Несколько минут Г’Кар смотрел ему вслед, теряясь в догадках. Лондо пообещал освободить его, но внутренний циник подсказывал, что это могло означать все что угодно – от отправки Г’Кара домой грузовым судном до приказа его казнить. Еще большее беспокойство вселяли фразы, снова и снова эхом звучавшие у него в голове. «Во Дворце повсюду глаза и уши – за каждым углом, в каждом коридоре… Даже здесь» «…тебя убьют» «…это зависит не от меня» «Я бессилен» Вдобавок к этим тревожным заявлениям Моллари, похоже, не слишком ладил со своими гвардейцами. А они не просто подвергали обсуждению его приказы, но и медлили слишком долго, прежде чем войти. Достаточно долго, чтобы нападающий успел нанести роковой удар, если бы падение стула и впрямь оказалось покушением. Возможно сейчас Моллари больше, чем когда-либо, нуждался в телохранителе. Окончательно уложив в голове эти мысли, Г’Кар поднялся наконец из кресла – и лишь теперь заметил на салфетке, которую Моллари бросил в тарелку перед уходом, багровые пятна. ___________________________________ *«Рубайят» Омара Хайяма, перевод Ивана Тхоржевского