Заново

Упрямо игнорируя боль, он шепчет, на грани хрипа, молитву, потому что так надо. Нужно этой девочке, нужно его разбитому сердцу и всему чертовому миру. Он должен говорить слова и должен верить в них, потому что вера это все, что у него есть. После того, как Маркус ушел, это единственное, что осталось. И вот он, еще год назад добрый священник в гиблом районе, стоит перед одержимым и не боится. Страх, кажется, ушел вместе с Маркусом. Терять больше нечего и, возможно, в этом-то и причина его последних удачных сеансов. Может, будь Маркус, нервный и упрямый Маркус, рядом, он бы не добился такого успеха. — Что ты такое? — шипит демон, извивается в путах и это страшно. Только вместо страха, в груди спокойствие и усталость под веками. — Кто ты такой? — Я есть сын Божий. Во имя отца… В конце концов, он справляется. Должен был справиться, иначе не могло. Так что Томас держит в руках девочку не больше семи лет, укачивая, и на автомате продолжает шептать. Произносит слова, а в смысл уже не вдумывается. Читает чертову молитву не для нее, а уже для себя. Родители ребенка оказываются людьми добрыми, но категоричными. Показывают на дверь как только становится ясно, что девочка в порядке. Дают конверт с деньгами и просят никогда не возвращается. Томас их не винит. Томас думает, что может поспать сегодня в более приличном мотеле, а не в углу комнаты, где пахнет мочой, потом и гниением. Демоны всегда так пахнут, а их жертвы — страхом. Поэтому Томас садится в автобус и едет до ближайшего мотеля. - Чего желаете? — спрашивает милая девушка за стойкой, но как только замечает вид Томаса, улыбка исчезает с ее лица. Не удивительно, нормально мылся он недели полторы назад, а ел черт знает когда. — Одноместный, пожалуйста, — и протягивает сумму, указанную в потертой табличке на стойке. За двадцать пять баксов он может выспаться. — Прошу, — протягивает ключ. — Отец? Звучит вопросительно. Томас находит в себе силы улыбнуться девушке не слишком замучено и пойти в номер. Внутри темно, пусто и холодно. Идеально после трех недель проведенных тет-а-тет с дьяволом. Удивительное дело, душ оказывается почти чистым. Томас с удовольствием подставляет знатно отросшие волосы под горячую воду, вздрагивая, когда она касается плеч. Окутывает, а пар скрывает его от внешнего мира. Хотя бы чуть-чуть можно побыть просто уставшим человеком. С него стекает коричневая вода, но спустя почти час, проведенный под душем он чувствует себя обновленным и помолодевшим. Шутка ли, ему еще не тридцати, а ощущение, что все девяносто. После горячей воды холод комнаты чувствуется отвратительно, Томас ведет плечами и ускоряет шаг до сумки с вещами. Именно тогда его настигает голос. — Ну, привет. Около сумки он оказывается в один прыжок, рефлекторно достает пистолет (подарок Мышки), но поднять его не успевает. Мозг с удовольствием напоминает, чей это голос. — Маркус? И, действительно, в кресле у окна сидит он самый. Похудевший, улыбающийся Маркус вместе со своей чертовой шляпой. Которая сейчас лежит на столе, еще более потрепанная, чем раньше. Томас откровенно залипает на ней, застыв на месте — рука на пистолете, а другая держится за одеяло на кровати. — Я, конечно, не настаиваю, но, может, оденешься? — кажется, что он смущен. Только сейчас до Томаса доходит, что он стоит, согнувшись в три погибели, перед ним совершенно голый. Стыд обжигает щеки и он успевает обрадоваться, что кровать скрывает его ниже груди. — Буду джентельменом и отвернусь. Показательно прикрыв глаза рукой, Маркус ухмыляется. Томас хочет сломать его лицо об стол и кричать, очень долго орать в лицо. Но он только молча надевает джинсы, прямо так, поверх голого тела и, выпрямившись, смотрит на Кина. — Ну, могу смотреть? — откровенно издевается он и, ну, у Томаса сносит башню. Уже давно, на самом деле. Маркус не сопротивляется. Только улыбаться перестает и не будь Ортега так взбешен, то догадался бы, что улыбка и тупые подколы — его способ скрыть свое волнение. Но Томас сейчас не готов к таким сложным размышлениям. Что он может, так это прижимать Маркуса к стене, ухватившись за куртку. Край подоконника больно ударяет в бедро, и Кин чуть морщится, но Томас взбешен. Он тяжело дышит, внимательно вглядываясь в отвратительно знакомое лицо, и ищет следы демона. Может, он не спас девочку? Может, он уснул и демон пробрался в его сознание и теперь дразнит. Издевается над ним, зная, чувствуя, как он устал. Как, черт возьми, он заебался быть один. — Ты… Ты…- и это все, что он может сказать. В другой ситуации Кин бы жестко высмеял его немногословие, но сейчас он молчит. Они оба молчат, стоят так близко, что Маркус может рассмотреть крапинки в глазах священника. Еще он видит там огонь, выжигающий и чистый. Божественное, мать его, пламя. — Какого черта, Маркус? — в конце концов, выдавливает он. Выходит жалко. На имени его срывает, он почти кричит и при этом едва не плачет. Ему хочется, о Господь, как бы он хотел сейчас упасть на колени и разрыдаться. Если все это правда, конечно. Проходит минута, перед тем как Кин реагирует. Поднимает руки, кладет их ему на сжатые кулаки. Не пытается убрать, наоборот, удерживает. Его руки теплые, обжигающие, все в мозолях и Томас скучал по тому, как эти руки касаются его. Пусть это происходило редко, но он скучал по тому, как Маркус одобрительно сжимал его плечи, лечил укусы одержимых и, иногда в редких случаях, гладил по голове. Он скучал и только поэтому Томас позволяет себе расслабиться. Подается всем телом, прижимается близко, насколько позволяют зажатые между ними кулаки, и дышит. Вдыхает глубоко, уткнувшись носом в Маркусово плечо, так близко к шее, что можно почувствовать запах его тела. — Я вернулся, Томас, — шепчет Кин и обнимает, сжимает почти до боли. — Я снова с тобой. Томас не знает, как долго они так стоят. За это время он будто пытается напитаться Маркусом, восполнить все эти чертовы месяцы, надышаться им. — Что случилось? — спрашивает он наконец, потому что знает. Маркус не пришел бы просто так. — И как ты сюда зашел? — Ты забыл закрыть дверь, — укоризненно говорит мужчине, выпуская его. Томас не знает, не показалось ли, но Кин напоследок легко гладит его по обнаженному плечу. — Стоит быть повнимательнее. — Что случилось? Как и всегда, Маркус не отвечает. Отстраняется окончательно, буквально отодвигает Томаса и указывает на кресло. — Я услышал Его, — говорит Маркус, как только он опускается на предложенное место. Сам Кин остается на ногах, но начинает двигаться. — Был в порту, смотрел на воду и это случилось. Он заговорил со мной. — И что же Он сказал? Маркус, до этого расхаживающий по комнате, замирает. Смотрит внимательно, будто пытается прочесть что-то в глазах священника. Увидеть изменения, зачерствевшее сердце или падшую душу, но видит только усталого мужчину, несколько седых прядей и огонь. Тот же самый огонь, о который он обжегся в приюте святого Фомы. Настолько прекрасный, спасавший его те полгода, что они были вместе. Осветившись весь этот гребаный мир. Маркус смотрит, ожидая увидеть перетертого разочарованного человека, но видит оружие Божие. Но сверх всего этого он видит самого Томаса. Как там было? Не сотвори себе кумира? Три раза «ха». Заповедь не нарушена, Томас не был создан его руками. Томас был послан ему для поклонения и любви. Для спасения. — Что ты нужен мне, хоть я тебе нет, — Маркус чувствует, как влага скапливается на глазах, но не отрывает взгляда от Ортеги. — Это не так. Кин улыбается и вы помните, что Томас уже крышей поехал? Ага, повторяться значит не надо. — Te necesito, — шепчет он, с каждым словом повышая голос. — Estaba tan aburrido. Маркус, все это время, я так безумно скучал по тебе. Расстояние исчезает всего за две секунды. Они подаются друг к другу почти одновременно и Маркус, наконец, делает то, чего хотел все это время. Обнимает ладонями лицо, крепко держит и целует. Почти невинно, но настойчиво и отчаянно. — Я тоже, мой мальчик. Я так скучал по тебе. — Por favor, Marcus. No vayas más. Если ты снова уйдешь, я… Не знаю, я не позволю тебе больше уйти, — сжимает руками плечи и почти рычит. Гнев снова поднимается в груди. — Nunca más. — Да, — Маркус закрывает глаза и шепчет следующие слова ему губы, глядя прямо в глаза. — Да, мой Боже, больше никогда. *Ты нужен мне. Я скучал по тебе. **Пожалуйста, Маркус. Не уходи больше. Больше никогда.