(испания) лен
Тиесто шоу — именно то, что ей нужно: нескончаемый поток людей, туманы от сладкого дыма и пота, заглушающая всё вокруг громкость, и она почти теряется в этом. Биты бьют по рёбрам, и у тебя не может быть разбито сердце, если ты его вовсе не чувствуешь, верно? Схема работает. Какое-то время, по крайней мере. А после кто-то узнаёт её, как бы это не казалось невозможным, и Элеанор затаскивают на сцену — блядь, она не хочет, чтобы тысячи людей глазели на покрытую потом и заебавшуюся неё. Элеанор слишком устала притворяться. Но она — обманщица со стажем, поэтому позволяет Тиесто увлечь себя за пульт, пустить бит, который разбивает вдребезги демонов за её веками, позволяет какому-то парню опустить руки ей на бедра, а губами пройтись по её плечу. Он предлагает молли* сквозь свои неестественно белые зубы, но, под каким бы кайфом Элеанор не была, она не принимает наркотики от незнакомца на музыкальном фестивале. Это только добавит проблем. У неё в кармане и так есть заначка. Когда она видит его: каменное лицо, белая футболка и тёмные джинсы, невзирая на удушающую жару, то винит в этом наркоту. Элеанор оставляет безымянного парня в толпе. Ей вдруг становится не комфортно. Его уже нет, когда она смотрит ещё раз.(греция) джаспер
Пробраться на частную виллу на удивление легко. Ей, во всяком случае. Всё, что нужно сделать Элеанор, — улыбнуться (ему сразу же становится стыдно за эту мысль). Джасперу приходится повозиться, прежде чем найти незапертую дверь. Он задается вопросом, как ей удается от одного международного рейса до другого международного рейса оставаться незамеченной. Что принцесса делает до прибытия — другая история, но та часть Джаспера, которая не озабоченна проблемами её безопасности на постоянной основе, восхищается способностью Элеанор смешиваться с толпой. Ей это нужно, он знает, когда наблюдает, как бутылка текилы и сверток с наркотиками исчезают в её сумке, побыть одной. Не может винить её за желание исчезнуть (но может злиться на тех, кто решил, что это здраво отпустить её одну), поэтому не сообщает во дворец о её местонахождении, хотя, наверное, должен. Особенно, учитывая то, как владелец виллы пялится на неё. Джаспер старается не фокусироваться на том, как мило она выглядит, блуждая по песку на частном пляже, держа в одной руке свои туфли, и освещенная луной высоко в небе. Как бы при её виде не захватывало дух, есть что-то мучительно-одинокое в её фигуре на краю побережья. Эгоистично следовать за ней след в след, когда она этого не хочет, но в его голове он защищает её, хотя сердце говорит о другом (чёртов лжец). (Это не останавливает его от того, чтобы насладиться тем, как кривится владелец виллы, когда Джаспер не даёт ему пойти за ней).(бразилия) лен
Наступает момент, когда притворяться нет сил. Элеанор двигается на автопилоте. Пытается потерять себя в давке тел и темноте потока, но её сознание устало, а всё остальное по-прежнему в напряжении. И она продолжает. Облегчение — не быть кем-то: ни тусовщицей, ни принцессой, ни сиротой, чей отец недавно скончался, а матери и вовсе никогда не было. Неимоверно жарко. Элеанор распахивает окна снятой комнаты, но даже свежий воздух не может вымыть вину и скорбь, которые осели, как пепел, в её легких, не давая шанса вздохнуть. Она слишком слабая, чтобы держаться дольше, или, может, просто не хочет. Сквозь слёзы Элеанор замечает тени с другой стороны двери, мерцающие, как огоньки свечи. Эти тени кажутся знакомыми, но она не в состоянии определить почему, и их наличие успокаивает, хотя она знает, что обязана чувствовать что-то (кроме ужасной пустоты) при мысли о том, что кто-то рыскает возле её комнаты. Никто не пытается войти, так что Элеанор приходит к выводу, что опасности нет. Перед глазами всплывает знакомый образ, и, если она и находит в нём утешение, то никто об этом не узнает. Она не выходит из комнаты два дня. Но оставляет включенным свет.(париж) джаспер
Папарацци догоняют, как и всегда. Джасперу доставляет ужасное, извращенное удовольствие в избиении двух из них, когда они прячутся у черного входа, из которого с минуты на минуту должна появиться Элеанор. Он научился лучше читать её за последние семь месяцев, от этого он тоже получает странное тихое удовольствие. Через три минуты она выходит. Ему приходится скрыться за углом (она видела? Он не уверен, его сердце стучит горячо и болезненно), когда она дважды осматривается, прежде чем выйти на темную улицу. Джаспер делает глубокий вдох, а после идёт следом. Сегодня она не спотыкается, хороший знак. Брусчатка влажная от недавнего дождя, воздух тяжелый, а свет он фонарей неясный, но теплый. Джаспер никогда не видел Париж до этого. Он прекрасен. Джаспер позволяет себе отвлечься на созерцание изящества одного из всеми любимых городов, но взгляд то и дело скользит к нежному покачиванию бедер Элеанор, изгибу её шеи, вороху темных волос. Она прекрасна. Ночью легко оставаться в тени, даже Эйфелева башня спокойна и тиха. Они проходят мимо группы туристов к Сене, где Элеанор находит пустую лавочку и смотрит (меланхолично, задумчиво, грустно?) на воду. Джаспер думает о берегах Темзы и внезапно ощущает странную, подавляющую тоску по дому (мысль о том, что Лондон стал его домом, не даёт покоя, и он не позволяет ей стать правдой, не позволяет себе принять то, что эта девчонка безвозвратно и основательно завладела тем, что он называл своей жизнью, и втянула его на свою орбиту). Господи, он так облажался. Это абсолютное безумие, — он будет первым, кто это признает, — что он лучше проследует за ней в любой уголок земли тайно, чем столкнется лицом с её гневом, недоверием и отказом (лучше, чем не видеть её лица вовсе). Джаспер уже давно принял (возможно, в одном из самолетов высоко над морем), что желание защищать и держать Элеанор в безопасности перевешивает всё остальное. Даже горечь сожаления. Джаспер больше не может носить свои запонки с картами.(дом) лен
Когда она, наконец, ступает на английскую землю, часть Элеанор хочет развернуться и продолжать убегать. Но она не может делать этого вечно — это её долг перед папой. Эта мысль, как и все мысли об отце, требует минимум половины бутылки. Элеанор никого не предупредила, что вернулась, и ей пока что удается оставаться неузнанной в толпе. Маленькие чудеса, всё же, есть. Она находит небольшой паб настолько далеко, насколько физически может позволить её тело. Он почти пуст, и достаточно велик, чтобы можно было спрятаться за столиком в углу. Элеанор не гордится тем, что именно этим и занималась в последние недели. Пряталась. Бармен по возрасту мог бы быть её дядей (не тем дядей, думает она ядовито, а кем-нибудь нежным и мудрым, с добрыми глазами). Он, похоже, не узнает её без макияжа и со спутанными волосами, и это же крохотное чудо. Он молча наливает ей стакан за стаканом и не задает вопросов, позволяя сконцентрироваться на жжении в горле и белом шуме в голове, который она пытается увеличить с каждым глотком. Скоро, думает она. Она вернется скоро. Элеанор не ощущает себя достаточно смелой. Она боится, что никогда не наберется смелости.(дом) джаспер
После седьмого стакана бармен начинает наливать ей воду. Если Элеанор замечает, то не показывает виду — ни знака, который Джаспер мог бы определить. Он затаился за столиком как можно дальше от неё, и бармен через десять минут заметил это и проследил за его взглядом, однако не сказал ни слова, за что Джаспер благодарен настолько, что это чувство щекочет горло. Он не может потерять её из поля зрения сейчас. В один момент в пабе не остается никого кроме них двоих. — Это последний, Ваше Высочество. Джаспер тут же резко выпрямляется. Спина Элеанор напрягается. Он готовится сместиться, чтобы не попасть в зону её видимости, но она не двигается. Глаза Элеанор задерживаются на бармене, который наливает ей виски, прежде чем наполнить свой бокал и поднять его. — За вашего отца. Пусть земля ему будет пухом, и он покоится среди величайших королей. Джаспер вдруг теряет способность дышать. С его места видно только часть её лица — и в её взгляде нечто настолько загнанное, что приходится сдержаться, чтобы не пойти и не проверить, всё ли с ней в порядке. Она не в порядке. Джаспер наблюдает, как её пальцы дрожат, поднимая стакан. Бармен не говорит ни слова и просто чокается с ней, а после выпивает всё одним глотком. Он поднимает руку, когда Элеанор протягивает деньги, больше, чем потратила. — Не нужно денег, дитя. Она всё равно не сдается. — Пожалуйста, — от уязвимого тона её голоса, Джасперу почти физически больно. Бармен, должно быть, тоже это слышит, потому что в этот раз берет деньги. — Берегите себя, принцесса. Элеанор встает, Джаспер скрывается в тени, пока она не доходит до двери. Взгляд бармена останавливается на нём. — Присмотри за ней. Джаспер кивает, впервые ощущая вес того, что делает. Но он её любит (ещё одна вещь, которую он принял). И это всегда будет придавать ему сил.(до) лен
Она не собиралась искать тьму, дым и оглушающие басы музыки. Но тот бармен всколыхнул внутри то, к чему Элеанор боится прикасаться. Ей остается только заглушить это. Она добирается до клуба, наполненного людьми, слишком пьяными и накуренными, чтобы понять, что она здесь, проверяет каждый вход по три раза перед тем, как найти знакомых вышибал и пройти внутрь. Час спустя Элеанор даже не помнит, как сюда попала. Тогда она снова видит его. В этот раз он выглядит более осязаемым, хотя Элеанор не в том состоянии, чтобы быть в этом уверенной. — Тебя здесь нет, — говорит она не-Джасперу, Джасперу-миражу, отчаянной выдумке затуманенного разума, которая продолжает двигаться в её сторону и не исчезает, как должна. — Ты не можешь быть здесь. Что-то мелькает в лице не-Джаспера, остро и странно освещенном огнями клуба. — Меня нет, — произносит он, потянувшись к ней. Элеанор думает, что, вероятно, должна отодвинуться, попытаться убежать от него, но тело отказывается подчиняться. — Меня здесь нет, ладно? Его пальцы обхватывают её запястье, а рука овивает талию. Густое тепло его прикосновений слишком знакомо, и она инстинктивно подается навстречу. — Пойдём, Элеанор, — его голос как фальшивка, так Элеанор понимает, что это всего лишь воображение. Он долгое время не использовал этот акцент. — Куда мы идём? — спрашивает она, одновременно удивляясь и нет тому, что её ноги решают больше не слушаться. Не-Джаспер не мешкает: подхватывает её на руки как много раз до этого (у неё в животе образуется чувство, название которого она не может вспомнить) и выносит из клуба, избегая каким-то магическим образом (или это сон) папарацци. Его сердце стучит сильно и ровно в грудной клетке; этот звук её успокаивает так, как не способна ни одна мелодия. — Мы идём домой, — говорит не-Джаспер. Снаружи воздух холодный, а он опускает её на ноги. Элеанор пошатывается, но он держит крепко. — Время вернуться домой. Ей следует отказаться. Она не готова. Но Джаспер теплый и кажется уверенным, и меньшее, что она может сделать (под таким кайфом), это притвориться такой же уверенной. Машина появляется почти из ниоткуда. Внутри темно и тепло. И Элеанор не помнит, что происходит дальше.(после) джаспер
В ту секунду, когда запонка вылетает из пальцев, а лицо оказывается прижатым к ковру, Джаспер уверен, что не может быть такого выражения в лице Элеанор, которое могло бы сделать ему хуже. Это, вероятно, самая большая ложь, которую он когда-либо говорил себе. Пойти следом за Мэнди было глупо, но дурная, трусливая часть Джаспера была слишком слаба перед болью в глазах Элеанор. Ты этого не исправишь. Не хватит тысячи «извини», чтобы скрыть правду. Как-то, без вопросов, он знает, что это предательство хуже всех прежних. Потому что она была счастлива. А он, несмотря на хорошие намерения, облажался. Как там? Благими намерениями дорога в ад? Когда, наконец, Джаспер набирается смелости вернуться во дворец, он резко останавливается при виде Элеанор, вымокшей в руинах того, что осталось от её вечеринки. От гнева, стыда и вины горячо и больно в груди, и он не может сдержать эмоций, но это не так важно. Не так, как Элеанор. Она, скорее всего, никогда на него не взглянет. И этого Джаспер боится больше всего. Он стоит и смотрит на неё, не понимая, проходит пара секунд или целая вечность. Объективно, он телохранитель Лиама, и Элеанор не может уволить его, но Джаспер никогда не останется, если она не захочет (или примет, или допустит) его здесь, да и Лиам не позволит этого, в любом случае. Джаспер не знает, каково иметь брата или сестру, тем более близнеца, и часто он ловит себя на том, что в сердце поселилась тихая, сдержанная зависть — никто не любил его так свободно и с таким нерушимым обещанием делать это вечно. Наверное, именно это и чувство близкое с отчаянием от того, что он пока не в состоянии озвучить, двигают его вперед. Джаспер не может смотреть на неё вечность, как бы ни хотел этого, а она не может сидеть так дольше. Дело в ней, говорит он себе. (И снова он поступает эгоистично). Когда Элеанор поднимает взгляд, он почти замирает; никогда ещё он не был настолько невидим. — Ты ушёл, — безэмоционально произносит она. Это хуже, чем ядовитая издевка. Ему хочется отшатнуться, но он заставляет себя не делать этого. Её взгляд нечитаем, в нём нет доверия. Джаспер видит — ей хочется выпотрошить его. Между ними чересчур много вины и недомолвок, острых и давних, кажущихся постоянными и нерешаемыми, и слова формируются раньше, чем он может их обдумать, отчаяние давит на горло, поэтому он выдавливает: — Меня здесь нет. Больно видеть в её глазах осознание, но в то время это спасение. Элеанор открывает рот, но Джаспер опережает её, зная точно, что это его последний шанс. Говорит, не сдерживаясь и не пытаясь изворачиваться: — Пожалуйста, просто… — нет смысла скрываться больше. — Пожалуйста, притворись, что меня здесь нет. Выражение её лица он не может прочитать. Ему хочется слиться с полом. Исчезнуть, переиграть прошедший час, прошедший день, неделю, месяц, год. Хочется поставить Элеанор на ноги, прижаться губами к её губам, оставить на её коже свой след, будто он единственный, кто будет любить её как надо вечно. Джаспер хочет. Самое паршивое в этой ситуации — это осознание того, что всё началось с его желания обладать тем, что ему не принадлежит. Всё же, как наивный дурак, он протягивает ей руку. Элеанор смотрит на него. Джаспер уверен, что не может дышать. Она вкладывает свою ладонь в его и выбирается из картинговой машинки (их нужно просто сталкивать друг с другом, думает он с болезненной нежностью). Он пытается запомнить ощущение её ладони в его, но прикосновение быстро заканчивается. Она позволяет ему идти в трех шагах, провожая её до знакомой им обоим комнаты (он бы мог сделать это беззвучно и невидимо, из любого места, в любое время) и позволяет занять старое место возле двери. Джеймса нигде не видно. Джаспер думает: «посмотри на меня, посмотри на меня, пожалуйста». Элеанор не смотрит. Он должен что-то сказать. Он не должен ничего говорить. Элеанор исчезает внутри, Джаспер встает ровнее, словно обязан здесь находиться (словно она хочет, чтобы он здесь находился) и никто не приходит прогнать его. Это всё, что ему осталось. Этого достаточно.