***
Не меньше часа Николай Васильевич действительно просто спит. Но во тьме сна начинают снова мелькать силуэты. Бояться их у молодого поэта сил уже не остаётся. Да и сколько можно? Вроде пора привыкнуть к искорёженным смертью лицам. Этих людей жаль, но спасти их не удалось и следовало посмотреть на других, живых, которым нужно было куда больше помощи. Поэтому Гоголь просто ощущал себя медленно бредущим среди теней, которые не интересовали его и которым, похоже, на него тоже было плевать. В голове было пусто и спокойно. Но постепенно возвращались воспоминания роковой, горящей всеми мыслимыми огнями, ночи. Он снова видел всю ту вакханалию. Приход девушки. Оксаны. Наверняка Оксаны. Лиза была слишком прекрасна, чтобы позволить себе подобный визит. Но зачем было это нужно утопленнице? Думать, а уж тем более вспоминать совсем не хотелось. Но в ушах настойчиво зазвучал девичий шёпот: «Проснись. А то сгоришь». Она предупредила. Но предупредила слишком поздно. Воспоминания накрывают с головой. Жар огня откуда-то изнутри, из самой грудной клетки, разливается на бледную кожу, и Николай вдруг смотрит на всё случившееся будто со стороны. Смотрит, как бросается к сараю. Собственный крик слышится, будто со стороны. «Яков Петрович!» Он смотрит неотрывно на силуэт Гуро, объятый пламенем, оттесняемый от окна, за поле зрения многочисленных зрителей. Что он там делал? Как попал в этот сарай? И почему случилось всё это именно в тот миг, когда Оксана Явилась к Гоголю? Писатель замирает даже во сне, в обволакивающей его, мерцающей темноте, глядя в эту пустоту. Сарай исчезает, будто и не было его вовсе. Как бы хотелось, чтобы не было. Глаза наполняются слезами. «Если бы не Оксана… Оксана? А Лиза? Нет, Лиза ведь не причём! Это я! Это моя вина, только моя! Нужно было остановить всё, нужно было выставить девушку, кто бы она ни была!» Его пробивает мелкая дрожь, и юноша смаргивает первую каплю влаги. В тишине сновидения раздаётся его приглушённый всхлип. Николай стоит в мерцающей темноте и не может двинуться, парализованный осознанием своей вины перед первым человеком, который ему поверил. - Если бы не всё это, Яков Петрович был бы сейчас жив... Слёзы текут по бледным, впалым щекам, и утереть их сил у писателя уже нет. Даже на то, чтобы проснуться, воли не осталось никакой. Он слишком слаб, чтобы хоть что-то суметь противопоставить безумию своей жизни. - Вы помните, Николай Васильевич? Этот тихий, тёплый голос заставляет юношу вздрогнуть. - Яков Петрович? – Голос у него дрожит от слёз. Николай пытается сориентироваться на голос, который, тем временем, продолжает говорить. - Чем больше страданий, - Он оглядывается на звук и замирает, слушая завершение фразы и неотрывно глядя на мужчину перед собой, - тем лучше писатель. - Яков Петрович… Гоголь смотрит в тёмно-карие глаза, на фигуру, очерченную красным пальто и слишком яркую для окружающей их темноты, на идеально уложенные волосы. Яков Петрович выглядит совершенно реальным. Слишком реальным. - Какая всё-таки Вы впечатлительная личность, Николай Васильевич. Даже улыбка эта не изменилась. - Снова… Видения? Гоголь и сам не уверен, хочет ли знать ответ на свой вопрос. Хочет ли вообще говорить. Может, если молчать, то Яков Петрович просто будет стоять здесь и смотреть на него так, будто ничего не изменилось? Будто он жив. А потом юноша проснётся и позовёт к себе единственных верных людей в Диканьке. Чтобы найти Всадника. Найти и уничтожить. Злость и всколыхнувшееся в груди, неведомое до селе чувство, не помогают прогнать слёзы. Глядя в глаза своему кумиру, Гоголь ощущает, как слезинка замирает на нижнем веке, готовая прочертить мокрую дорожку по скуле. И именно в этот миг он окончательно понимает, что спит. Рука Гуро, медленно поднявшись, прикасается к его щеке. У этого Якова Петровича горячие руки. Не обжигающие, но всё равно подобные пламени. Большой палец аккуратно смахивает слезинку, не давая ей сорваться вниз. И реальность этого действия, необъяснимым образом, становится для Николая подтверждением сна. В реальности ему бы, наверное, предложили платок, и ушли, оставив в одиночестве. - А я похож на видение? Яков Петрович улыбается всё так же, глядя в глаза своего верного писаря и Николай отвечает на его улыбку своей, скромной и печальной. - Больше, чем хотелось бы. Гуро качает головой, и рука исчезает, заставляя Николая, будто за магнитом, качнуться за нею. Мгновение он стоит, глядя на собственные ноги, а потом поднимает голову. Медленно, осматривая фигуру Якова Петровича и собираясь с мыслями. Он снова смотрит Гуро в глаза, а тот в ответ только ещё раз качает головой и отворачивается, отправляясь в темноту. Тем самым, стремительным шагом, которым уходил, оставляя Гоголя с Лизой. Шагом, за которым невозможно угнаться. Шагом, который тоже слишком реален для кромешной темноты, в которой ступает этот невероятный человек - Яков Петрович!***
Свет. Слишком уж много света. Сначала кажется, что это снова видение горящего сарая, но нет. Глаза привыкают, и перед ними снова появляется потолок постоялого двора. И это первый раз за всё время в Диканьке, когда ступни Николая не вымазаны грязью от неведомых ночных прогулок. Ещё один знак того, что он спал. С этим ярким, как оказалось, утренним, светом, к Гоголю приходит окончательное понимании неотвратимости произошедшего. До этого он будто не позволял себе думать, что Яков Петрович действительно погиб. И даже то, что у Николая был его сундук, ничего не могло изменить в начале. Всё время казалось, что сейчас Петербургский следователь, в своём модном пальто, выйдет откуда-то и усмехнётся, предлагая отобедать. Воспоминания больно режут что-то внутри, но Гоголь не обращает внимания. Уж не впервые ли его собственные чувства кажутся пустяком, который можно перетерпеть? Столько людей, столько невинных, суеверных людей ждут его помощи. Они прибыли сюда с Яковом Петровичем для этого. Чтобы найти Всадника. Чтобы остановить убийства и защитить этих людей. Теперь Николай остался один, но цели не изменились. Их даже стало больше. А значит, нужно было серьёзно браться за дело. - Позавтракать. Он поднимается на ноги и поправляет одежду, накидывает крылатку и чувствует, как губы растягиваются в мимолётной улыбке. - Завтрак - основа здорового питания и долголетия. Николай Васильевич Гоголь зовёт давно проснувшегося, видимо, Якима и велит позвать доктора и кузнеца. А сам, впервые за долгое время выпрямив спину, отправляется к кухне. И по пути представляет, как улыбнулся бы его решительности Яков Петрович Гуро.