***
Гости начали прибывать уже к вечеру, к большому неудовольствию Брендона. Но так уж повелось: на время праздника бесцеремонность прибывших — хозяйская забота. Отомстить можно будет потом, когда завянут розы, пока же яркие бутоны в цвету, в замке ты обязан принять, как друга, и самого Дьявола. Интересный, однако, обычай: праздник в честь невест, но пируют лишь будущие женихи. Эти знатные лорды, хохочущие ничуть не сдержаннее деревенских пьянчуг, привезли с собой дочерей и незамужних сестёр, но и с ними не дозволено поговорить. Девушкам положено ждать второй ночи, и лишь тогда, в ярком свете костра, их выведут во двор. А сейчас всего развлечения: сидеть в спальне да смотреть украдкой в узкое окно. Здесь виден кусок дороги, ведущей к воротам: можно хотя бы рассмотреть подъезжающие кареты. Бернетте это давно наскучило, но Бетани всё ещё смеялась и задорно комментировала каждый увиденный герб. Совсем ещё малышка, и так нелепо смотрится на ней белоснежное платье и тяжёлый венок! Разве можно представить, что кто-то уже в этом году выберет её? Платье и розы самой Бернетты были красными — знак постыдной зрелости, тела, уже начавшего кровоточить. — Берни! Берни! — малышка вдруг отшатнулась от окна и едва не упала. — К нам Дьявол приехал! Как есть, Дьявол! Карету, вид которой так испугал Бетани, волокла четвёрка чёрных лошадей. Полностью чёрная, без единого украшения, положенного к празднованию, если не считать укреплённых по обе стороны гербов. Интересно, кто это? Она прищурилась, силясь рассмотреть герб, но различила лишь когтистую фигуру с ярким красным пятном подле морды. Да, малышка права — такой герб подошёл бы самому Дьяволу! В дверь постучали. — Последний гость вот-вот прибудет, миледи. Позвольте мне вас расчесать как следует — негоже выходить в невесты растрёпанной. Леди Бетани, вас это тоже касается, так что подождите своей очереди! Дора дёргала волосы воспитанницы так, словно хотела выдрать с корнем, сплетала затейливые косы и закалывала остро тычущими в голову шпильками. Было больно, но хотелось, чтобы это длилось вечно — ведь тогда не придётся спускаться во двор… Но дверь спальни вскоре закрылась за спиной, и Дора повела обеих сестёр наружу, где уже собрались будущие женихи. Всё это казалось странным и ненастоящим — колючий венок из роз, костры и пёстрые гирлянды, и эти гости, такие разные мужчины и такие одинаковые девушки, в одинаковых красных и белых платьях; у всех руки, ровно в молитве, подняты к груди. У края внутреннего двора, словно стесняясь самого своего присутствия, стояли несколько женщин, чьи платья были чёрными, а венки — без единого бутона, из одних листьев и стеблей: вдовы, чей траур подошёл к концу, и кому полагалось вновь выйти замуж. После душной комнаты, наполненной гарью, ночной воздух показался необычайно холодным. Лёгкое платье не защищало от прохлады, а поддевать ещё одно запретил брат. Может, остальные тоже мёрзнут, потому и не улыбаются? Брендон шагнул навстречу: ему, как хозяину, надлежало начинать торжественную часть праздника. С лицом священника, совершающего торжественный обряд, он шагнул к Бернетте. Золотой шнур в его руках оплёл запястья, и сама себе юная леди вдруг показалась не прекрасной невестой, готовой здесь и сейчас узнать имя будущего супруга, но коровой, над которой для удара заносят жертвенный кинжал. — Позвольте представить вам, дорогие гости, первую по старшинству из моих сестёр. По завету нашей покойной матери, эта юная роза долгие годы росла взаперти: на смертном одре я дал матушке клятву не выводить Бернетту в люди прежде её зрелости. Смею заверить, она не больна и, как вы можете заметить, весьма недурна собой. Она юна и не испорчена соблазнами; быть может, в ком-то из вас она вызовет интерес. Он договорил — и только теперь заметил Бетани, прятавшуюся за её спиной. В лице его промелькнуло раздражение, но выказать его означало показать слабость — и брат почти ласково склонился к малышке: — Дорогая сестра, почему ты здесь? Тебе положено ждать очереди среди юных бутонов. Бетани шмыгнула носом и обеими руками вцепилась в юбку сестры. Тёмные фигуры в красноватых всполохах костра показались сворой диких собак, готовых разорвать нарушительницу торжественного обряда — и Бернетта торопливо зашептала: — Соберись, милая. Никто здесь не желает тебе зла. Сестрёнка похлопала покрасневшими от слёз глазами и заявила: — На этом празднике совсем не весело. — Дальше будет веселее, обещаю, — пусть она и сама в это не верила, но ради Бетани старалась говорить как можно убедительнее. Весь мир для Бернетты сейчас составляла плачущая малышка, и потому не сразу она услышала шаги. — Перечисляя достоинства леди Бернетты, вы забыли, очевидно, сказать: она весьма недурно управляется с детьми. Говорил один из гостей — и, едва его завидев, юная леди Хардингема поняла, кто прибыл в той чёрной карете. Высокий мужчина с тяжёлой челюстью и толстыми губами более всех собравшихся походил на пса; псом и оказался диковинный зверь с его герба, а красное пятно обернулось зажатой в пасти розой. Наверное, цветку очень неуютно в острых клыках… — Я боюсь, — Бетани зажмурилась, свято веря, что так все кошмары исчезнут. И в самом деле, что-то дьявольское было в этом госте. Быть может, он слишком часто шлёпал губами, словно пробуя воздух на вкус, или слишком лихорадочно сверкали его тёмные глаза, или дело было в ноже, торчащем из-за пояса. Не зная пока имени, Бернетта назвала гостя Чёрным Псом — и ему очень подходило. — Всех остальных дев я видел прежде, но не ваших сестёр. И, не буду таить, я поражён в самое сердце. Нет, нет, она не могла, не могла ему понравиться! Бернетта отступила на шаг, не скрывая собственного ужаса, но Чёрный Пёс плотоядно ухмыльнулся: — Не думаю, что для меня есть смысл в ожидании: других дев я видел прежде, и ваша сестра мне по нраву. Почему никто не одёрнет этого человека, не прикажет ему отступить, соблюдая праздничный ритуал? Откуда это благоговение, достойное жалкого слуги, а не барона Хардингема? — О, маркиз, моя сестра, как видите, онемела от восторга, — на мгновение передёрнувшейся от отвращения Бернетте показалось, что брат кинется лобызать запылённые сапоги гостя. — Сами понимаете, она и не рассчитывала когда-нибудь стать маркизой Блумфильд! Эдгар Блумфильд! Она вспомнила это имя и застыла в морозном оцепенении. Четыре года тому назад у неё была подруга; Мередит была старше на восемь с половиной лет, и её семья почти отчаялась отыскать ей супруга, когда глаз на неё положил вдовствующий маркиз. В последний раз Бернетта видела её незадолго до свадьбы, уже бледную и измученную: жених повелел её родителям, людям куда менее знатным и оттого страшно боявшимся расторжения помолвки, не давать ей никакой еды, кроме воды и хлеба. Год спустя, тревожась за подругу, она написала письмо её родне, и долго плакала, получив ответ: Мередит, как писала её мать, показала себя достаточно недостойной супругой, чтобы маркиз избавился от неё. О том, что именно случилось, доходили лишь обрывистые слухи: будто бы нашли юную маркизу в лесном озере, распухшую и синюю, с обрывком верёвки на вздувшейся шее. Рассказывали, что были у Эдгара и другие жёны, до Мередит; но судьба была неблагосклонна к нему, и всякий раз та, что казалась ему непорочной святой девой, оказывалась недостаточно чиста. Бернетта же каждый раз задумывалась: может, это о нём сложили ту сказку, где богатый господин любил жену лишь до той поры, покуда она не открывала запертую комнату, где, как охотничьи трофеи, хранились прежние, слишком любопытные? Впрочем, вряд ли: совсем не видно синей бороды. Она хотела сейчас же бежать, но гости пристально разглядывали обеих сестёр, а ряды будущих невест сомкнулись за спиной. Бернетте слышалось, что они переговариваются, пересмеиваются: «Он не меня выбрал, не меня, не меня…» Маркиз вновь уселся на дубовую скамью у стены, но его липкий взгляд, блуждавший с лица на грудь и бёдра, Бернетта чувствовала ещё острее, чем прежде. Её словно ощупывали и обмеряли, и это можно было бы перетерпеть, если бы порой тот же грязный взгляд не устремлялся к малышке Бетани. Другие лорды представляли будущих невест из своих семейств; от дыма костров и душного цветочного аромата разболелась голова. В ярком хороводе красивых слов и розовых венков слышался лишь тихий разговор маркиза Блумфильда и Брендона: — Как вы сами знаете, мне доселе не везло с опытными и зрелыми дамами: я хотел бы взять в невесты младшую и воспитать по своему разумению… однако я уважаю законное право леди Бернетты обрести счастье прежде сестры, по праву старшинства, и потому предлагаю вам предоставить в моё распоряжение обеих. — Не сочтите за грубость, но есть ли у вас дозволение духовенства на двоежёнство? Я бы не хотел, чтобы кто-то из моих сестёр жил во грехе… — Разумеется, у меня есть все нужные бумаги. Более того, я щедро заплачу вам за вторую: и не смейте меня отговаривать! Да, по традиции за девицами дают приданое, но разве не могу я сделать подарок будущему родственнику? Отойди, отойди же, Дьявол со сладкими речами; дай лишь поговорить с братом, лишь объяснить ему! — Берни, пойдём спать, — малышка потянула её связанными таким же золотым шнуром ручонками за край платья. — Завтра господин Дьявол уже уедет. Ах, если бы проблема решалась так просто! Да, завтра он уедет, без сомнения, но надолго ли защитят их родные стены? Скоро зазвонят колокола, и Брендон, искренне счастливый, передаст «неразумных сестриц» знатному жениху. Он, верно, не слышал о его первой жене, леди Агнесс: не утруждаясь сокрытием преступления, Чёрный Пёс скинул её с балкона с верёвкой на шее. Бернетта посмотрела на сестрёнку — и вдруг очень живо представилась ей маленькая белая фигурка, качающаяся на ветру, точно марионетка на толстой нити. Нет, это никак нельзя допустить, нельзя! Господь, наблюдавший с небес, сжалился, и маркиз вскоре отошёл к столу. Тотчас юная леди Хардингема поспешила к брату, то и дело наступая на подол собственного платья. Едва приблизившись, она принялась сбивчиво рассказывать — и о Мередит, и о леди Агнесс… В полубреду она не замечала, как благодушие испаряется с лица Брендона, как вода с раскалённого железа. В миг, когда она громче, чем прежде, воскликнула: «Ты же не отдашь нас убийце!» — щеку обожгла пощёчина. Бернетта потрясённо замерла. Нет, не от боли, боль была делом привычным; поразил её холод, с которым брат процедил сквозь зубы: — Я, видит Бог, пытался сделать тебя достойной леди, но теперь вижу: все усилия впустую! Чтобы моя сестра, леди Хардингема, осуждала столь достойного господина, наслушавшись мерзких сплетен… Да, он убивал глупых девок, но, да будет тебе известно, не без причины. С леди Агнесс они прожили в согласии три года, и за этот срок она так и не смогла подарить ему наследника: верный знак испорченной развратницы, травившей младенцев во чреве! А Мередит, упокой Господь её душу, была непозволительно груба и своевольна. Я надеюсь, вам обеим не взбредёт в голову позорить наш род! Лучше цените благородство маркиза: он не желает вас разлучать и потому готов позаботиться об обеих. С вас потребуется лишь вести себя подобающе — и, разумеется, не повторять оскорбительные домыслы в лицо своему жениху! — Но ты же говорил, что с одним мужчиной вдвоём могут жить только грешницы! — как за последнее спасение, ухватилась Бернетта за смутное воспоминание. Но ответом послужила лишь ещё одна пощёчина и назидательное: — Господь благоволит мужчинам, чьи сердца вмещают так много любви и кто ищет дев не для разврата, но для благочестивого брака. Ступайте наверх, обе, и не смейте хоть словом выказать недовольство — пока я в ответе за вас, я не поленюсь обеих выпороть! — Мы пойдём спать? — с надеждой спросила Бетани, когда Брендон снял золотые шнуры с их рук, дабы в конце праздника передать, как положено, избравшему их жениху. Тяжесть сегодняшнего дня навалилась на грудь, и вдруг неожиданно остро Бернетта поняла: если бежать, то сейчас. Уже завтра гости разъедутся, и Брендон не спустит с них глаз. Возможно, так же связанными отвезут их в церковь для венчания, а затем и на брачное ложе к Чёрному Псу, беспрестанно чавкающему, словно жующему жёсткий кусок мяса. Юная леди Хардингема сдвинула брови: — Нет пока. Мы ещё немного поиграем. Делай, что я скажу, хорошо? Малышка открыла рот, собираясь протестовать, но затем раздумала и пролепетала: — Мы будем прогонять господина Дьявола? — Не совсем, — Бернетта покосилась в сторону ворот. Открыты на случай прибытия запоздалых гостей. Вот только стража… Да, когда наступает Время Роз, большая часть мужчин разъезжается по родным деревням в поисках невест, и ни один лорд не имеет права их задержать. Но на воротах всё же остался один, красноносый Филипп, давно женатый и по этому поводу глубоко несчастный. План сложился в мгновение ока. Потирая натёртые шнуром запястья, Бернетта как бы невзначай пробилась к столу. Обворожительно улыбаясь гостям, она взяла со стола кувшин, наполненный вином. — Простите, господа, — пролепетала она, изображая робость. — Мой достопочтенный брат желает вина. Разумеется, вино не предназначалось Брендону: бережно прижимая к себе кувшин и держась в тени, она приблизилась к Филиппу. На миг её охватили сомнения: ведь брат, узнав об их бегстве, тотчас велит наказать стражника, не повинного ни в чём, кроме безобидного пьянства. — Я весь праздник на вас смотрела, — с той же напускной робостью Бернетта показала Филиппу кувшин, — так было вас жаль! Все пируют, вы стоите у ворот и не можете даже немного выпить. — Вы чего это удумали, миледи! — стражник хотел махнуть рукой, но вовремя вспомнил, что следует придерживать алебарду. — Узнают, что я на посту пил — не сносить мне головы. Внутренне моля Бога простить ей ложь и непослушание, Бернетта махнула рукой в сторону конюшни: — Вы же не думаете, что кто-то нарушит священный закон и нападёт на нас сегодня? А встретить гостей, если кто-то ещё пожелает почтить нас присутствием, я могу и сама. Если же увижу опасность — сразу побегу к вам. Лгать у неё всегда получалось плохо, и оттого хотелось, чтобы Филипп ушёл как можно скорее, не заметил неуверенности, не понял… Бернетта не могла сказать наверняка, подействовали ли слова, молитвы или кувшин вина, да только страж, махнув рукой, ухватил поднесённый дар и скрылся в конюшне. Оставалось надеяться, что Ветер, любимый жеребец Брендона, не разъярится, почуяв хмельной запах, и не привлечёт тем самым ненужного внимания. Нужно было поскорее спуститься с холма, к лесу — и, плюнув на приличия, Бернетта подвязала юбку выше коленей. Затем она подхватила Бетани на руки — и, задыхаясь куда сильнее от страха, чем от бега, помчалась вниз, по ещё мокрой после дневного дождя дороге. Только бы не потерять равновесие, не соскользнуть! Склон крутой, здесь, верно, можно свернуть шею. В глазах плясали разноцветные пятна, дыхания не хватало, но она не замедлила бег даже тогда, когда свернула в лесную чащу. Где же ветер, когда он так нужен, чтобы нести их, подобно лёгким перьям с птичьего крыла! Башня колдуньи! Туда не пойдут, побоятся проклятия. Разумеется, демоны могут растерзать и их тоже; но Бернетта бежала без сомнений, уже зная, каким будет итог. Пусть надо будет отдать душу, пусть: это лучше, чем позволить Чёрному Псу растерзать малышку, обглодать её кости. И всё же, когда впереди показались очертания башни, что-то заставило Бернетту замедлить шаг. Она прислушалась: нет ли погони? Нет, лишь неестественная тишина, и не руки впиваются в подол платья, но корявые ветви. — Здесь же ведьма живёт. Нельзя! — Бетани жалобно хныкнула и повисла на руке, и больших усилий стоило как можно беспечнее улыбнуться: — Ведьма? Не выдумывай! Это дом доброй волшебницы, и её дух поможет нам убежать от маркиза. Но и её страшили тёмные стены, чьи камни были подогнаны так плотно, что между ними при всём желании не вышло бы вставить и тончайший волос; правду говорят, такое невозможно выстроить человеческими руками. Дверь открылась перед Бернеттой и Бетани сама собой: духи этого места почуяли чужое присутствие. Внутри царило запустение. Обратившиеся частично в труху сухие травы, опрокинутые котелки; если и было во всей башне что-то магическое, так это, без сомнения, сундучок из полированного металла. Ничуть не запылившийся, он стоял на возвышении в центре зала, глубоко утопал в железном же постаменте, словно слитый с ним в единое целое. Лишь в паре мест выступали странные бугорки, ничуть не походящие на узорную резьбу. И как же открыть? Бернетта провела рукой по гладкой прохладе; один из бугорков вдруг провалился вовнутрь. Тотчас зала наполнилась тихим треском и постукиваниями, и юная леди Хардингема отшатнулась, закрывая собой широко распахнувшую глаза сестрёнку. Не сразу сквозь шорохи прорезался голос. Холодный, приглушённый, лишённый и намёка на человечность: — Приветствую, Наблюдательница. Вы хотите сообщить о предпринятом в вашем секторе нарушении установленного законодательства? Бернетта не понимала, о чём говорит демон из сундучка, и на мгновение ею овладело дикое желание бежать. Прочь, прочь — как можно дальше от страшной башни, от её тёмных секретов. Но на пороге она замерла, столкнувшись с сестрой. Когда их найдут, Брендон не станет сдерживаться, велит наказать их обеих как можно строже, да и маркиз Блумфильд, как её жених, непременно пожелает отомстить за свои волнения. Чего доброго, обвинит в непослушании, да и прикажет, как леди Агнесс, после пары лет брака сбросить с балкона с петлёй на шее. А потом примется мучить Бетани… — Как слышно? Раз, два, три, проверка связи… Осмелев, Бернетта шагнула навстречу судьбе. — Господин демон? Прошу вас, сделайте так, чтобы нас с сестрой не отдали жениться! Здесь жила колдунья, продавшая вам душу… Возьмите и мою тоже, только чтобы мы с Бетани были счастливы! Голос из ниоткуда ответил не сразу; когда беглянка уже решила, что все потеряно, из сундучка вдруг раздалось: — Вы не Наблюдательница. Что с ней случилось? — Вы о госпоже колдунье? Её сожгли на площади, два месяца уже прошло. За разговоры с демоном, с вами, то есть… Ох, простите, господин! Вам, наверное, не нравится, когда вас называют демоном! — Сожгли… — голос слегка завибрировал, и, будь собеседник человеком, Бернетта поклялась бы, что услышала в этом едва сдерживаемую ярость. — Следовало ожидать. В секторе Тау часто бывают проблемы… Благодарим вас за сообщение. Каков ваш идентификационный номер? — Что?.. — демон не походил на чудовище из старых книжек, и вопросы задавал очень уж непонятные. Наверняка хочет запутать, задурить голову, выкрасть душу, ничего не дав взамен. Существо из сундучка заговорило мягче: — Цифры. На запястье. Сможете их сообщить? Что это — знак магического контракта, который должен проявиться, на коже, подобно печати Зверя? Бернетта смотрела на свои запястья, но там не было цифр — ни одной. Чуть не плача, она воскликнула: — Я могу выпустить вас, насовсем! Только заберите нас, пожалуйста! Нас обеих отдадут замуж маркизу Блумфильду, а он замучает, задушит, зарежет! Заберите хотя бы Бетани, если вам нужна только одна! Демон отвечал тихим треском и шорохами. Длилось это совсем недолго, и следующий ответ прозвучал почти виновато: — Судя по поступившему сигналу, вы находитесь в башне Наблюдателей на обитаемой планете четыре сектора Тау. Как гласит закон этого места, девушка не является полноценным гражданином и не может иметь идентификационный номер. Мы непременно рассмотрим запрос о вашем переводе, поступивший от вашего отца, брата или супруга. Просим с пониманием отнестись к нашему решению: мы не имеем права нарушать закон, принятый на территории колонии. Мы всенепременно отыщем виновных в гибели Наблюдательницы, и они будут наказаны как нарушившие закон Галактического Содружества. Конец связи. — Нет, подождите! Господин демон! — Бернетта стукнула по предполагаемому обиталищу демона, но ответом послужил лишь металлический звон. Он эхом разнёсся под сводами башни, вспугнув дремавших под кровлей птиц. В бессилии она опустилась на пол и усадила сестру на колени. — Они просто проверяют нас на стойкость, я читала, — убеждая скорее себя, чем Бетани, шептала леди Хардингема и всё разглядывала запястья, ожидая появления заветных цифр, — Как в сказке, помнишь? Три ночи и три дня молила принцесса, чтобы Чёрный Пёс не настиг её, и к концу третьего дня раскрылись за её спиной крылья, и полетела она над морем, далеко-далеко… Малышка склонила голову на её плечо и сонно прошептала: — А нас не найдут? Три дня — это так долго… Но оставалось ли ещё что-то, кроме ожидания? Как на последнее спасение, Бернетта смотрела на блестящий сундучок, шептала молитвы вперемешку с самыми тёмными заклинаниями, какие могла придумать. Порой сквозь тяжёлую полудрёму слышался ей стук копыт и виделись всполохи факелов: то явились за ними, и сейчас накажут ослушниц. Иногда проступали из темноты уродливые лица демонов со старых гравюр, но стоило кинуться навстречу, как они тотчас исчезали. Бетани тихо дремала, и белый венок, слишком широкий для её головы, сполз на нежное детское личико. — Господин демон, — Бернетта прижалась лбом к сундучку и зажмурилась, но горячие слёзы давили на веки, и пришлось открыть глаза, выпустить влагу наружу. — Помогите нам, пожалуйста! Забирайте всё, что захотите! Я стану вашей верной служанкой, буду, как положено, портить, рушить и развращать, вы только сделайте так, чтобы хоть у Бетани было всё хорошо! Вдруг тишину прорезал писк, нимало не походящий на тот, что издают птицы или мыши; кажется, он исходил от обиталища демона. Дрожащей рукой Бернетта коснулась уходящего вовнутрь бугорка. — Девочка, ты ещё здесь? — голос теперь был другой, выше и мягче, и воспалённому сознанию вдруг показалось, будто это покойная мама говорит с ней оттуда, из странного сундучка. Сотрясаясь от рыданий, Бернетта обняла постамент: — Мама, это ты? Ты пришла, чтобы демоны не забрали нас? Тогда, пожалуйста, возьми нас к себе! Брат обозлится, он нас накажет, а я не хочу, и замуж тоже не хочу, и я умею читать, слышишь, мама? Я бы читала тебе, или научила тебя тоже… — Успокойся и слушай. Справа, в стене, есть потайной проход, он откроется, если нажмёшь на кнопку левее той, которую уже нажимала. Спрячься сама и спрячь сестру. Такими проходами оснащены все башни Наблюдателей, если запереться изнутри — там будет рычаг, — снаружи не открыть. Дождись сигнала — это будет такой же звук, как перед тем, как мы заговорили — и выходи на улицу. Мы будем ждать за башней. Слушая внимательно, как никогда ранее, Бернетта кивала; слёзы засыхали на её щеках. Она не совсем понимала, зачем ждать — ведь демоны рядом, в полированном сундучке, — но понимала, зачем выходить: ведь даже детям известно, что появляются порождения Ада в облаке огня и дыма, и, верно, даже чудовищам не хочется, чтобы отдавшаяся в их власть грешница сгорела при встрече, как ломтик хлеба в камине. — Ты уверена, Крис? Узнает кто — и мы уволены. — А сейчас, чёрт тебя дери, подойди и скажи это ещё раз. Скажи девочке, что она умрёт из-за долбанного запрета на бумажке. Можешь мне вообще не помогать, шаттл отлично идёт на автопилоте. Девочка! Как тебя зовут? — Бернетта Веллер, леди Хардингема, — непредставительно звучал привычный титул, стоило ему лишь прозвучать под сводами заколдованной башни. — Со мной сестра, Бетани. — Мы можем лететь очень долго. Не выходи, пока не услышишь сигнал. Это важно! И вновь сомкнулась тишина. Ниша в стене послушно отворилась, и вскоре сёстры сидели в темноте, надёжно скрытые от глаз. Иногда чудилось, что кто-то ходит снаружи, ищет их, но Бернетта лишь повторяла, как заклинание: «три дня и три ночи». Как следить за временем, если не видишь солнца? Быть может, уже минул срок, и демоны не придут, а им суждено умереть здесь, за стеной заколдованной башни. Обнимая малышку, Бернетта чувствовала её дрожь. Замёрзла — или напугана? — Бетани, хочешь, я расскажу тебе сказку? — Про Чёрного Пса? — Нет, другую. Это из той книжки, помнишь? Я думаю, эту книжку написали специально, чтобы мы убежали и нам не было страшно. Там… про двух девочек, которые убежали, так же, как мы, — гладя сестру по голове, Бернетта сочиняла на ходу, разом припоминая все слышанные ранее истории, — Они хотели, чтобы никто и никогда не указывал им, что делать и за кого выходить замуж. Они бежали долго, пока однажды вдруг не врезались в кого-то. Этот кто-то был совсем невидимый, представляешь? И он рассказал, будто есть волшебные колпаки: наденешь — и тоже станешь невидимкой. Девочки надели колпаки, и, когда за ними пришли, их не смогли найти, потому что не видели. Мы сейчас тоже невидимки, Бетани: нас никто не найдёт, никто… Впопыхах сложенную неловкую сказку прервал пронзительный — не птичий и не звериный — писк. — Они пришли! Они заберут нас! — Бернетта вскочила и дёрнула рычаг. Не дожидаясь, пока проход раскроется до конца, она вытолкнула наружу Бетани и протиснулась сама. Платье запачкалось, разумеется, но что думать о каком-то платье! Вот оно, их спасение, те сказочные крылья! Спотыкаясь, она выбежала на улицу и помчалась по мокрой от росы траве. Они велели обогнуть башню — надо поторопиться: вдруг демоны не станут ждать? Они увидят, что она прошла испытания, как положено, и скоро, скоро она полетит по небу, и, может, отправится к морю — никогда его не видела, но наверняка это что-то очень, очень красивое… С неба медленно и величественно опускалась звезда. Белоснежный свет бил в глаза, и Бернетта зажмурилась в страхе ослепнуть: так ярко, на её памяти, не горел ни один костёр, ни одна свеча. Опустившаяся звезда оказалась сделанной из железа, такого же, как странный сундучок; стих поднятый ею ветер — и гладкая стена, в которой не было и намёка на дверь, раскрылась. Оттуда навстречу шагнула чёрная фигура, покрытая наростами: человек, но словно в жучином панцире и со светящимися жучиными глазами. Демон, точно, демон! Вон ещё один, стоит за плечом; а на запястье ничего нет — может, сбежать, пока не поздно? Разве может маркиз оказаться страшнее чудовищ? — Дерек, я же говорила, что надо снять шлемы: мы их напугали! — проворчал один из людей-жуков знакомым голосом. Страшные чёрные лица с пылающими глазами легко снялись, и запоздало Бернетта сообразила, что это нечто вроде рыцарских доспехов. За ними оказалось мягкое человеческое лицо — и, забыв недавние страхи, юная леди Хардингема воскликнула: — Удивительно! Вы женщина — и рыцарь! Второй оказался мужчиной с причудливо-смуглой кожей и сверкающей серьгой в ухе. Он на рыцаря был слабо похож, больше на бродягу-барда из тех, что поют на потеху публике в городских тавернах. Он засмеялся, прикрыв рот рукой, и осёкся, натолкнувшись на укоризненный взгляд спутницы. — Извини, извини. Мне просто всегда было сложно поверить, что они это серьёзно. — Они?.. — Бернетта покрепче прижала к себе сестрёнку — та всё ещё смотрела на «демонов» настороженно, и лишь поблескивал в глубине глаз детский интерес ко всему новому. Женщина положила Бернетте руку плечо: — Меня зовут Кристина. И я не рыцарь… не совсем. Как бы тебе объяснить… Я и мой друг, как можем, помогаем таким, как ты и твоя сестра. Отвозим их в безопасные места. — И они не возвращаются домой? «Демоны» переглянулись. Мужчина перекинул из одной руки в другую блестящую коробочку, чем-то похожую на сундучок из башни, и посмотрел вдаль. Кристина тяжело вздохнула: — Кто-то возвращается. Те, что не смогли прижиться. Когда много лет живёшь в замкнутом мире, что-то новое кажется… страшным. Они предпочитают сделать вид, что ничего не было. Вернуться, даже если это означает наказание или смерть. — Идиотки, — пробурчал Дерек и упёрся рукой в дверь. Кристина покачала головой: — Нет. Они не смогли победить себя, и это куда страшнее, чем любые ужасы изолированных миров. Страшно не то, что мучают и ломают людей… нет, куда хуже то, что люди счастливы сломаться. Им слишком долго внушали, что в этом — единственный смысл. Сейчас, без страшных наростов и жучиных глаз, гости с неба выглядели совсем людьми, запуганными и усталыми. Нет, не стоит доставлять им беспокойство, нужно поддержать — и Бернетта решительно воскликнула: — Я смогу победить, вот увидите! И странно, что люди ломаются. Они же не вещи. Кристина слабо улыбнулась: — Тогда полетели, девочки. Нам лучше не дожидаться, пока сюда явится кто-нибудь ещё. Бернетта окинула прощальным взором башню, лес, журчащую реку. Будет ли что-то из этого там, в странном мире, который обещают двое не-рыцарей в необычных доспехах? Бетани потянула её за руку: — Идём, что ты стоишь? Ангелы научат нас летать! Ангелы. — Мы полетим на небо? — Нет. Выше, гораздо выше. — А мы не разобьёмся о небесный свод? — пискнула Бетани, с трудом отрываясь от разглядывания блестящих и светящихся штуковин, коих внутри звезды обнаружилось великое множество. Так вот почему эти огоньки на небе светят так ярко! Дерек, не сдержавшись, вновь рассмеялся. — Нет, девочки. Он вообще не твёрдый, если честно. Но это вам ещё расскажут, не буду портить удовольствие. Кристина приблизилась к чему-то похожему на железную колыбель. — Ложитесь сюда. Непривычному человеку тяжело при взлёте, а в капсуле будет легче. Бернетта с опаской заглянула внутрь, но там не было шипов или лезвий. Обыкновенная кровать, разве что слишком белая. Разве демоны бы вынесли так много белого цвета? Нет, пожалуй, Бетани в своей детской простоте права — ангелы, чистые ангелы. Уже переваливаясь через край «колыбели», Бернетта вспомнила о книжке, оставленной в тайнике, и протяжно вздохнула: — Жалко, что я не дочитала. Сказку из книжки… — Что за книжка? — Там королевство невидимок было. Они носили колпаки, чтобы их никто не видел и не ослеп от их красоты. Так интересно! Кристина потрепала её по волосам, ласково, точно ребёнка. Странно — разве она не видит красного платья? — Кажется, я знаю, что за книжка. Достану, как прилетим. Почитаешь мне вслух, хорошо? — А разве вы сами не умеете? — широко распахнув глаза, спросила Бернетта — и та, кого она совсем недавно считала демоном, совершенно по-человечески засмеялась: — Умею. Но хочу послушать, как читаешь ты. Под головой была подушка, ничуть не похожая на колючие соломенные перины. Маленькая сестрёнка тихо дремала; порой и сама Бернетта срывалась в дрёму, где волос касалась ласковая рука матери. На грани яви и сна слышала она голоса своих спасителей, тех, кого Бетани назвала ангелами: — Посмотри на них. Что за глупость — постоянное невмешательство! Да, их предки выбрали такой миропорядок для своей колонии, но они… они-то никогда не выбирали. — А ты что предлагаешь, революцию устроить? Будем голосовать за «Прогрессивный мир». На той неделе ещё будет лекция об изолированных колониях… Я уже пригласил одного спасённого, помнишь, из Сигмы-1? Он сам расскажет о своём мире. Думаю, после его выступления многие задумаются. — Святая простота. По-твоему, они не понимают? Нет, Дерек: людям слишком удобно думать, что можно в любой момент выбрать собственную правду, довольно лишь найти поддержку. А правда всегда только одна. И нужно нести её всем, а не прикидываться, будто сломанные люди делают выбор добровольно. Сломанные люди… интересно, что имеет в виду Кристина? Она так часто повторяет эти слова. Нужно будет обязательно спросить. И Бернетта непременно спросит — сразу же, как проснётся. А пока юная леди Хардингема спала и видела сон, в котором чайкой парила в небесах, среди сияющих звёзд.Часть 1
8 февраля 2018 г. в 02:13
Бернетта, старшая из двух дочерей покойного барона Веллера, леди Хардингема, устало вздохнула, рассматривая край дубовой двери, где ещё вчера стоял на страже её покоя прочный засов. Сняли без остатка, даже следов не осталось! Всего-то стоило единожды запереться от несносной Доры, с её ледяными руками и привычкой затягивать корсет, пока не затрещат швы и рёбра. Маленькая вольность и день незатянутого платья обошлись Бернетте в два часа нотаций и снятие всех запоров с дверей.
— У юной леди, — напутственно говорил Брендон Веллер, её старший брат и нынешний властитель Хардингема, — не должно быть секретов. Настоящая дама открыта и честна перед миром, ей нечего таить в своей опочивальне.
Слуги поработали на славу, но, к счастью, были из тех, что не слишком внимательны в поиске тайников. Бернетта выглянула в коридор — как бы кто не вошёл! По счастью, там царила благодатная тишина. Не до конца доверяя тишине, юная леди подобрала край ночной рубахи и в манере, совершенно недостойной её происхождения, прижалась ухом к соседней двери. Судя по нудным наставлениям Доры, сейчас как раз шёл урок пения.
— Запомните, леди Бетани: та, чей голос переливчат, подобно пению райской птицы, способна дикий сад обратить в эдемские рощи…
Судя по дрожащему блеянию, не попадающему в такт, с волшебными превращениями садов дела у младшей сестрёнки обстояли неважно. А это значит, что урок сегодня может затянуться, и никто не помешает насладиться собственной маленькой тайной.
Воровато оглядевшись, Бернетта подвинула ближе к двери прикроватный столик. Замерла, прислушиваясь, и вспугнутой полёвкой метнулась к окну. Второй камень, третий… отсчитав нужный, она аккуратно поддела край — и то, что казалось частью нерушимой стены, легко отошло в сторону. Здесь, в тайнике, хранилась её главная драгоценность — книга, оставленная Чужаком.
Книга эта, пронесённая в замок в корзинке с яблоками, ни видом, ни содержанием не походила на старенький молитвенник — ту единственную книгу, какую Брендон разрешил обеим сестрам иметь при себе. Гладкая обложка из чего-то совершенно непохожего на дерево или кожу, с блестящими золочёными буквами. Сами буквы ровные, одного размера, словно каждое слово вычерчивали часами. А картинки! Яркие и аккуратные, люди на них как живые и ничуть не походят на кривые фигурки с гобеленов и гравюр. Иногда Бернетте даже казалось, что с книжной страницы за ней наблюдают самые настоящие глаза.
Бережно пристроив сокровище на подушке, она заворожённо дотронулась до блестящей, чуть скользкой страницы. Пока что ей удалось прочесть всего пару глав, и то не всегда она была уверена, что поняла всё как надо. И ведь не спросишь ни у кого: Дора точно так же едва читает, Бетани не умеет вовсе, а Брендон, если узнает, тотчас отберёт диковинную книгу и прикажет отхлестать кожаными ремнями. Слишком хорошо помнила Бернетта, как брат разбил ей лицо за прочтённую вслух первую строку письма. Пока она, плача, смывала кровь с разбитых губ, он стоял рядом и назидательно твердил, что чтение не предназначено для невинных дев, оно смущает умы и превращает их в развратниц, и потому неплохо бы выбить эту дурь из головы. Детское любопытство, однако, оказалось сильнее запрета, и теперь она прятала своё умение, как прокажённые прячут страшные уродства.
В тот самый миг, когда Бернетта готова была вновь погрузиться в увлекательную историю о целом королевстве невидимок, дверь ударила о прикроватный столик. Наученная опытом, она не вскочила, не принялась прятать свою драгоценность, лишь перевернулась и легла так, чтобы растрепавшиеся светло-рыжие кудри надёжно скрыли книгу от посторонних глаз.
Но на пороге стояла не Дора, чьё присутствие ещё можно было бы перетерпеть. Нет, сегодня её почтил своим визитом старший брат. По всем законам этикета ей полагалось встать и чуть склониться в приветствии. Но книга! Спасаясь от вероятного гнева, Бернетта прикрыла рот ладонью и зевнула, словно только что проснулась. Брендон наблюдал за сестрой в молчании, и стальные глаза не выражали ни приязни, ни недовольства.
— Поднимайся; нам нужно поговорить. Как встанешь и оденешься, приходи в зал для приёмов. Я скажу Доре, чтобы помогла тебе с платьем.
К облегчению Бернетты, он вышел и закрыл дверь за собой. Книга отправилась дожидаться своего часа в проверенный тайник, и вовремя: мрачной тенью возникла в дверях Дора.
— А можно мне надеть вон то, серое? — спросила Бернетта, когда служанка склонилась над сундуком с платьями. Спросила не без хитрого умысла: этот наряд достался ей от матери, а до неё принадлежал бабушке. Старая шнуровка испытания временем не прошла, да и сложены прежние владелицы были куда крепче: тяни-не тяни, всё равно повиснет мешком.
— Нет, миледи: господин Брендон желает видеть вас в этом, — и под вечное бормотание о том, что юной госпоже пристало бы подниматься пораньше, дабы не прерывать занятий сестры, Дора натянула узкое голубое.
— Сегодня праздник? — пропыхтела Бернетта, боясь даже шевельнуться, чтобы платье не разошлось по шву. Разумеется, ей не ответили, лишь, как лошадь, от души хлопнули по спине.
Мысли о грядущем празднике подтверждали и другие слуги, снующие тут и там. Они развешивали по стенам цветочные гирлянды и стряхивали пыль с фамильных гербов. Да, здесь точно что-то затевалось! Снедаемая любопытством, Бернетта вбежала в зал и тотчас услышала укоризненное:
— Леди не пристало бегать, как уличной собачонке. Честь и достоинство — что кувшин с водой: побежишь — расплещешь без остатка.
— Простите, — пролепетала она и склонила голову. Любопытство требовало сей же час спросить, к чему идут столь масштабные приготовления, но не хотелось выслушивать ещё одну речь, согласно которой «леди пристало хранить молчание».
Брат тем временем улыбнулся и снисходительно потрепал её по голове: интересно, а гладить леди, как собачонок, благородным баронам ничто не запрещает?
— Милая сестра! Двенадцать лет минуло с того дня, как ты увидела свет, и пять — с того, как после гибели наших родителей пришлось мне стать твоим опекуном. Быть может, я не был с тобой достаточно строг, как велел мне долг, и потому порой твои решения… вызывали беспокойство.
Неужто узнал про книгу? Бернетта едва не опустила глаза в пол, но, вспомнив, что благонравная леди всегда смотрит на мир чистыми и широко открытыми глазами, выпучила свои так, что заслезились.
— Приближается Время Роз, и в этом году наш замок, дорогая, был выбран для проведения празднества. Ты же расцвела полгода назад. Я полагаю, этих знаков довольно, чтобы понять: Господь благоволит твоему скорейшему замужеству.
— Ох, простите… я, верно, ослышалась, — Бернетта отступила на шаг, силясь понять: действительно ли брат только что говорил именно о замужестве? А глаза его подёрнулись мечтательной пеленой, словно в мыслях уже пировал на свадьбе.
— Тебя что-то беспокоит? — Брендон чуть прищурил стальные глаза и слегка раскинул руки, как священник на проповеди. — Поделись со мной, милая сестра: я всегда пойму твои тревоги.
Она всегда страшилась его гнева, но сейчас брат выглядел столь умиротворённо… Чуть склонив голову, Бернетта спрятала лицо в волосах и прошептала:
— Я не готова.
— Ах, я понимаю: ты всё ещё тоскуешь по прежнему жениху. То происшествие на охоте… Пусть ему было всего девять, он был достойным наследником семейства. Но с его гибели минуло семь лет: даже вдовы так долго не держат траур.
Бернетта стиснула зубы; щёки пылали от стыда. Быть может, прав брат, говоря, что книги смущают разум? Как иначе объяснить, что она не испытывает сейчас положенного леди восторга и трепета при мысли о замужестве? Брендон же, вопреки сказанным словам, смятения её будто не замечал, погружённый в сладкие мечты:
— Подумать только: моя младшая сестра совсем скоро станет женой, а в положенный срок — матерью… Как знак того, что ты уже готова стать хозяйкой дома, я оставил за тобой право распорядиться украшениями главного зала по своему усмотрению. Займись этим как можно скорее. Дора! Отправляйся в деревню. Заберёшь у портного платья для моих сестёр.
— Но Бетани только пять с половиной, — пролепетала Бернетта, отойдя подальше, чтобы брат не услышал и не решил, что ему вздумали возразить.
— Порой юные цветы влекут больше зрелых бутонов, миледи, — Дора назидательно похлопала её по спине, — Быть может, ваша сестра не так искусна в пении, но она чиста, и, вероятно, благородные лорды сочли бы за честь стать её супругом и наставником… Ох, не подумайте, будто бы я вас упрекаю!
Она бормотала и дальше, рассказывала о каких-то странных и скучных вещах вроде собственной свадьбы, как путалась в непривычно длинном платье и как жених, сельский дурачок, отдавил ей ногу в танце, а внутри росло что-то нестерпимо жгучее, и куда резче, чем обычно, Бернетта воскликнула:
— Дора! Мой брат велел вам отправиться к портному.
Служанка медленно моргнула, раз, другой.
— Вот, уже и помыкаете мной, как настоящая госпожа… Ах, как вы выросли, леди Бернетта, как время летит! — пятясь, она повторяла это на все лады, пока, наконец, не скрылась за поворотом.
Самое время, казалось бы, вернуться в зал, начать распоряжаться прислугой, как положено «настоящей госпоже». Но меньше всего хотелось командовать, приказывая тут и там повесить розы по случаю грядущего праздника — и чем распоряжаться, спрашивается, если ко Времени Роз украшения всегда одни и те же? Погружённая в свои мысли, Бернетта поднялась наверх: там, на крепостной стене, она смутно надеялась спастись от сдавившей грудь тяжёлой духоты. Оттуда открывался прекрасный вид на зелёные холмы, на изгиб весело сверкающей реки. Вдоль неё часто тащились неповоротливые торговые караваны: Бернетта наблюдала за ними, воображая, что управляет их движением, и стоит захотеть — гружёные телеги тотчас замрут.
— Не хочу! — громче, чем прежде, воскликнула она, и налетевший порыв ветра заставил повернуться, посмотреть за лес, за реку.
Там, на утёсе, тёмной громадой возвышалась древняя башня.
Башню построили Чужаки — по крайней мере, так утверждали слухи. Она была всегда — до самой Бернетты, до отца с матерью, до Хардингема. И всегда была она обиталищем колдунов и ведьм, отмеченных тайным знаком: браслетом с красным камнем, сияющим ярче любого драгоценного самоцвета. Говорили, будто бы камень впитывает в себя душу владельца, оттого и сверкает даже во мраке ночи. Отмеченные Чужаками, по слухам, могли обращаться в пауков, змей и других нечистых созданий, скользили в ночном небе летучими мышами и накликивающими смерть козодоями. Отчего-то вспомнилась старая сказка об ужасном Чёрном Псе. Прекрасная леди в высоком замке ждала своего принца, но, на беду, увидел её Чёрный Пёс, обитавший в окрестном лесу. Полагала леди, будто стены защитят её от беды, но мускулистый зверь легко перескочил через ров, и в страхе распахнули перед ним ворота слуги; он забрал, унёс несчастную леди. Уже в лесу молвил он: «Теперь же беги — и, коли я потеряю след, обратишься ты из добычи в охотника, и загонишь меня, как я загонял всех до тебя». Молила она ветры о помощи — и ветер нёс её, ровно перо, когда недоставало сил бежать; молила землю и лесные травы — и корни опутывали лапы Чёрного Пса, не давали ему настичь жертву. И вот выбежала леди на берег моря, и замерла в смятении: что толку в прежнем бегстве, коли Пёс всё равно её настигнет! Три дня и три ночи молила она о спасении. Уже слышала она за спиной рык, чуяла кожей зловонное дыхание, жаркое, как адское пламя; но небеса услышали её чистый зов, и раскрылись за её спиной белоснежные крылья. Не стала она горным орлом, чьи когти и клюв остры и вечно жаждут крови, но чайкой полетела над морем, далеко-далеко, туда, где Чёрный Пёс не мог бы её нагнать; он в глупой своей гордыне загубил себя сам, вздумав бежать следом, и на дно морское увлекли его тело волны. Вот бы и ей сейчас крылья! Она вспорхнула бы с крепостной стены, и полетела, полетела бы…
В лицо ударил порыв холодного ветра, и по спине побежали мурашки. Когда Бернетта спускалась, ей всё ещё казалось, что оттуда, из тёмной башни, на неё смотрят внимательные глаза Чужаков.