Нетерпеливая

Она стала чаще разговаривать с ним. Каждый день покупала ему газировку. Внимание заставляло его нервничать, и он каждый раз замыкался в себе. Всё время подозревал наличие у неё каких-то скрытых мотивов. Однажды ей это надоело, и она решила зажать его в угол. Она хотела узнать, каков он, вот такой как сейчас, хотя знала наизусть каждый дюйм его тела. Она затащила его в кладовку, когда никто не видел, держа за рукав и игнорируя невнятные протесты и вопросы. Опустила дверь, заперла и повернулась к нему. Её лицо ничего не выражало. - Что ты… - она прижала ладонь к его шее и толкнула к стеллажу, другой рукой расстёгивая на нём комбинезон. Он напрягся, вдохнул и зашипел от прикосновения. Их губы встретились. Саймон целовался яростно, но всё же очень по-Саймоновски: испуганно, напряженно и яростно вначале. Сталкиваясь зубами и кусая губы потом. Они начали часто встречаться. Первые три или четыре раза он кончал слишком быстро. Она не могла решить, кого предпочитает. С будущим Саймоном всё было просто потрясающе физически, но слишком таинственно и тяжело. Любой разговор приводил лишь к ещё большему разочарованию и замешательству. Здесь она чувствовала себя лучше, чувствовала контроль над ситуацией и своё преимущество, ей нравилась животная природа этого секса. Это было просто. Отдушина, которой ей так не хватало. Хотелось для разнообразия управлять им. Из-за её способности он ничего не помнил, и она решила, что справедливо будет позволить ему записывать всё на видео. Даже купила ему штатив. Ему нравилось кусаться, даже слишком нравилось, до такой степени, что он часто пускал ей кровь. Не было никаких слюнявых поцелуев куда придётся, как с любым из её прежних любовников. Войдя в неё, он впивался зубами в плечо, горячо и тяжело дыша носом, и не отпускал её до конца. Его руки оставались на бёдрах или на плечах, и она обнаружила, что он никогда не нуждается в инструкциях. Никаких «быстрее», «сильнее», ничего такого. Да, секс был грубым, но так было всегда, когда она пользовалась своей способностью. Она гадала, когда же в будущем случится этот поворотный момент, её способность перестанет на него действовать, и они смогут нормально «заняться любовью». Не то чтобы она жаловалась. Он полностью её удовлетворял, и после стольких практических занятий, никогда не кончал раньше неё. Выяснилось, что когда она сверху, и он не может кусаться, ему нравится, когда она тянет его за волосы на затылке. Он стискивал зубы и смотрел на неё, стараясь не закрывать глаза от сладкой боли. Она оставляла засосы на белой-белой коже его груди, помечая свою территорию. И каждый раз, когда она переставала касаться его, случалось одно и то же: его челюсти стискивались, пылающий взгляд из-под полуприкрытых век сменялся паникой в голубых глазах. Он трясся, торопился найти свою одежду, смотрел на царапины и синяки на своей коже, и, безмолвно, на неё. Может быть, он ждал от неё дневника с оценкой, но всегда получал только довольную усмешку. Они до сих пор не слишком много разговаривали. Дома он смотрел записи во тьме своей комнаты, надев наушники. Он не мигал. Он не знал, что чувствовать – гордость или тошноту. Дрочить или блевать. Может быть, и то и другое. Он поморщился, когда промотал запись вперёд и увидел, как они трахаются на его кухонном столе. Она наслаждалась собой, а он так хотел бы помнить. Он гадал, останется ли с ним весь этот сексуальный опыт, если он вдруг решит заняться сексом с кем-то другим. Или он так и будет чувствовать себя девственником, как чувствует до сих пор? Это было бы нечестно, но такие мысли заставляли его чувствовать тошноту и неблагодарность, и он гнал их от себя.