Мышонок

Сидя у очага, Эпонина равнодушно следила за слабым, едва теплившимся огнем. Будь она постарше, ей подумалось бы, что их трактир угасает точно как этот огонь, но в ту пору ей сравнялось девять, поэтому все ее мысли занимала лавка игрушек через дорогу. Когда лавка впускала или выпускала посетителей, на ее отворявшейся двери со стеклянным оконцем отблескивал свет, будто молния, и Эпонина раз за разом устремляла туда горящий взгляд. Даже в прежние времена большинство игрушек было семье не по карману, а уж нынче… — Эпонина, миленькая, поди кликни Гавроша. — Здоровенная трактирщица, мадам Тенардье, шумно возилась у огня, заканчивая приготовление ужина. — Экий негодник — шатается по улицам в сочельник! Эпонина не поверила своим ушам: — Но там страшно холодно, маменька! И темно! — Сбегай уж, больше некому. Вишь, твой отец обрабатывает постояльца, а лишний франк нам не помешает. Из колыбели в дальнем углу послышалась возня, и по трактиру разнесся оглушительный рев. — И этому не спится! — рявкнула мадам Тенардье. — Никакого сладу с этими мальчишками! Эпонина покосилась на Азельму, съежившуюся подле огня и закутавшуюся в огромную материнскую шаль. Нечего и думать послать сестричку вместо себя: она уж несколько дней как хворает. Была бы тут эта убогая замухрышка, эта Козетта — вот бы кого отправить в холод и ночь! Но о Козетте давно ни слуху ни духу, даже шерстяные чулочки приходится кое-как вязать самим. Выскочив во двор, Эпонина нетерпеливо огляделась, дрожа от леденящего ветра. Меньше всего ей хотелось бегать по улочкам Монфермейля в поисках шалопая Гавроша. Взгляд ее снова упал на игрушечную лавку, сиявшую праздничными огнями. «Пережду внутри, а Гаврош, небось, и так вернется», — решила Эпонина и поскорее взбежала по ступенькам. Прежде лавка размещалась на открытом воздухе, теперь же владельцы, крепко встав на ноги, отстроили магазинчик на зависть нищавшим соседям. Эпонина нырнула в толпу приодетых по случаю торжества покупателей и скользнула восхищенным взглядом по чудесным игрушкам, отчаянно стыдясь своей поношенной одежонки. А ведь когда-то и ее наряжали как принцессу! У самых прилавков мелькнула знакомая шевелюра — так вот где Эпонине следовало искать своего четырехлетнего братца! Он вдруг оступился, и из-за пазухи у него выпал тряпичный мышонок с разноцветными пуговичными глазками и бечевкой вместо хвоста. Схватив Гавроша за рукав, Эпонина зашипела: — Ты что, стащил его, гаденыш? — Злюка ты, Понина! Это для Зельмы! — Он вырвался и, оставив мышонка, опрометью кинулся прочь из лавки. Эпонине вспомнилась сестренка, завернувшаяся в шаль по самые глаза. Маленькая, как мышка, и совершенно несчастная. Пугливо оглядевшись, Эпонина подобрала игрушку и метнулась к выходу.