20ХХ

Хуй его знает, что дёрнуло раскрасить эту ебучую миску для Шанель, но, закончив, Стас очень, очень расстраивается. В основном из-за самого себя, конечно: он надеялся, что, даже спустя много лет, навык не утратит, но он даже не вспомнил о том, что с любой краской лучше работать в перчатках. И вот сейчас он вертит свою ладонь, заляпанную акрилом, и не имеет ни малейшего понятия о том, что делать дальше, чтобы снять эту херню с руки. На всякий случай Конченков покопался по шкафам в поисках ацетона, но его там, разумеется, не было уже несколько лет. Раздражённо вздохнув, парень потёр пальцами переносицу, усиленно пытаясь вспомнить, может, где-то был хоть какой-то растворитель… В конечном итоге он поймал себя на мысли о том, что последний раз он стирал краску с рук ещё до всей этой пиздопляски с Пимпом и Боссом. Можно было бы остановиться на простеньком «стирать нечем, ходи так, еблан», но Стас, никогда не любивший копаться в себе почём зря, крепко задумался о том, что было… до. До внезапно выстрелившего говна, перелопатившего всю размеренную жизнь и разделившего её на «до» и «после». Кажется, не так уж и странно, что он скучал по этому времени, поэтому, наскоро одевшись, он выскочил из дома и пошёл по давно забытой головой дороге. Но ноги помнят. Конченков с улыбкой провёл татуированными пальцами по холодной бетонной стене. Краска за несколько лет основательно потрескалась и обвалилась, где-то уже всё было давно перекрыто чужими рисунками, но дерзкие, чёткие штрихи подписи никто не тронул. Каждый знал, что это значит. И Стас тоже знал. Вроде как даже лучше остальных. — Слушай, ты дома? — он хрипло прокашлялся от долгого молчания, повторив свой вопрос более уверенно и громко. — Да, а что? — судя по мягкому голосу, собеседник Конченкова был в радушном расположении духа, что вселило в парня ещё больше задора. — Я тут хожу по нашим старым местам, — Стас оглянулся, вперив взгляд в одинокий бульдозер неподалёку. — Кажется, одну из наших стен сносят, и я думал, ты присоединишься. А раз ты дома, ты мог бы быстро сюда придти, я не буду уходить и… — юношу прервал тихий смех в трубке, на который его реакцией стало весьма странное движение головой, которое он, судя по всему, перенял у кошки. Его молчаливый вопрос провисел без ответа всего несколько секунд. — Стас, я в Москве. Здесь мой дом. С минуту Конченков молчал, не зная, что конкретно ему стоит озвучить из всех своих мыслей. Он моргнул и увидел перед глазами Диану, красивую, удобную жизнь, с большими деньгами и отсутствием духа бунтарства и художества. А ещё шубы — каждая в чехле — «убери подальше, зайчик, их цвет режет мне глаза», накладная борода — «может свою отрастишь и сбреешь, сделаешь такую же? эта такая противная, мне не нравится» — и очки — «ты что, Витя АК? убери это с глаз моих, кто тебе их вообще купил тогда». — Стас? Юноша прокашлялся, отгоняя от себя картинки, воспоминания о том, что он видел, и натянуто улыбнулся, понимая, что через телефон и пару тысяч километров эти жалкие попытки всё равно не увидеть. — Да, я понял тебя, сорян. Хер знает, что на меня нашло. Доброй ночи, Игорь, — Конченков сбросил звонок быстрее, чем ему успели ответить, и с силой сжал кулаки, не сдерживая тихий разочарованный стон. Что ж, хотя бы его за прошлое осуждать никто не будет, ведь он умеет вгрызаться в глотки. Горько усмехнувшись этой мысли, он поднял телефон, открыв камеру, и сделал несколько снимков разной степени качества и содержания под отвратительным светом отвратительного фонаря. Стас убрал телефон в карман куртки и положил ладони на старую, потёртую подпись, очерчивая точёные буквы тонкими пальцами. Разжав губы, он с мягкой улыбкой сморгнул непрошенные постыдные слёзы и, оттолкнувшись от стены, стремительно пошёл прочь от несчастной надписи. Slippah Lowrydr 20XX