Вдалеке послышался невнятный крик не то человека, не то птицы, и Чарльз замер, став совершенно неподвижным, прислушиваясь, чуть склонив голову к плечу. Со стороны могло показаться, что он, словно испуганное животное под гнетом инстинктов, не может пошевельнуться, с ужасом ожидая нападения. Но это было не так. Совсем не так…
Грязные полуразрушенные улицы Нью-Йорка дышали холодом и возможной опасностью, таящейся под землей, в бесконечных переходах метро, и на земле, в разрушенных бомбежкой домах, потерявших свое величие и геометрическую красоту, в разграбленных мародерами магазинах, зияющих мертвыми дырами-окнами, в небе, скрытом за сплетением электропроводов. Ток больше не бежал по ним, они не питали рекламные щиты и фонарные столбы нужной свету энергией, и город погрузился в полнейшую тьму. Ее можно было потрогать. Она касалась кожи мягкими хлопьями пепла, падающими с неба, холодным ветром, беспрепятственно скользящим по пустынным улицам и переулкам. Серость уже давно покрыла асфальт, крыши, мосты и железные тела автомобилей, брошенные прямо на дорогах. Они больше никому не понадобятся. Ну, разве что Эрику.
Улыбка скользнула по бледному лицу Ксавье, дикий огонек мелькнул в голубых глазах при воспоминании о том, кто год назад помог… кто раскрыл ему глаза… подарил этот новый мир.
Правда, потом все пошло наперекосяк.
— Если это ты, Эрик, — выходи! — он крикнул это бесстрашно, разрывая темную тишину улицы своим голосом, холодным и хриплым, как ночной мороз.
Знакомое имя, которое он так давно не произносил вслух, ощущалось на языке мягкой бездушной серостью пепла. Пепел теперь был везде. В воздухе, на волосах Чарльза, на плечах его легкой рубашки.
Он демонстративно прикрыл глаза, вслушиваясь в окружающий мир. Он не мог не улыбаться.
Это было так сладко! То, о чем он мечтал многие-многие годы, с самого детства, с тех пор, как чужие голоса ворвались в его голову вопросами и чувствами. С тех пор, как он, рыдая в подушку и стискивая голову руками, пытался унять этот гул. Он вырос и выстроил стены вокруг своего сознания, но всегда слышал их, словно постоянно болтающее радио в соседней комнате. Даже когда он уезжал за город, когда уплывал на круизном лайнере далеко в океан, когда шел с караваном по пустыне… Однажды он провел неделю в горах, в палатке, один, так далеко от цивилизации, как смог уйти. Но к выходным понял, что его дар в тишине начинал работать на полную катушку, тянулся в разные стороны против его воли. Тянулся до тех пор, пока Чарльз снова не начал слышать привычный гул чужих мыслей. Эти люди находились за мили от него! И тогда стало ясно — они никогда не исчезнут.
Чарльз смирился. Научился не обращать внимания. А потом появился Эрик и перевернул все с ног на голову. Будто Чарльз, даже имея двойное зрение — обычное и внутреннее, телепатическое, — был слеп, а Эрик раскрыл ему глаза. Почему всегда он пытался сделать что-то с собой: оградиться, уйти, смириться? Почему ему никогда не приходило в голову сделать что-то с НИМИ? Со всеми ними. С глупыми, порочными, лживыми, полными ненависти и себялюбия людьми.
Всего-то стоило на кубинском пляже кивнуть Эрику. И вот — ракеты уничтожили флот США. Чарльз почти что слышал, как правители сверхдержав онемели на секунду, а потом их разумы взорвались гулом вопросов и команд вместе с телефонными аппаратами Пентагона, Кремля и Белого дома. Это была война, но ненадолго.
Эрик рядом буквально дрожал от удовлетворения. Он сорвал с головы шлем, швырнул на песок, и в его глазах при взгляде на Чарльза плескалось холодное безумие человека, только что начавшего апокалипсис. Легкую улыбку с лица Ксавье не смог стереть даже испуганный крик Рейвен. Все смотрели на них так, будто они оба вылезли из преисподней. Кстати, о преисподней.
Эрик услышал его мысли — его разум был открыт, в нем плескались через край эмоции, щедро залитые раскаленным маслом адреналина, — и окликнул Азазеля. Ракеты Шоу — это то, что им было нужно для завершения начатого.
— Чарльз, что ты делаешь? Боже, мы… О, боже… — Рейвен закрыла рот ладонями, на ее лице застыл ужас, в голове немые вопросы не могли сформулироваться в предложения.
Чарльз подошел ближе, прикоснулся к ее щеке, нежно провел большим пальцем по синей чешуйчатой скуле.
— Все будет хорошо, сестрица. Мы с Эриком обо всем позаботимся…
Она шарахнулась прочь, но ей нужно было время, чтобы принять, чтобы понять…
Одна за другой ракеты целовали Землю. США, Россия, Китай, Европа… Город за городом. Азазель перемещал их все дальше, пока Эрик высвобождал снаряды, пока Чарльз вел чужие руки к красным кнопкам, вводил коды, запускал в небо бомбардировщиков.
Хорошо, что он тогда захватил с песка шлем. Теплый металл помог спрятать разум от агонии, поглотившей Землю. Она ревела умирающим зверем: ее зияющие раны были слишком глубоки. Ее трясло в лихорадке землетрясений, и моря хлынули солеными слезами в бездонные воронки.
Они с Эриком смотрели на это с высоких небоскребов, и Чарльз чувствовал, как незримые лучи радиации проникают через кожу. Губительные для всего живого, они делали его и других мутантов еще более совершенными.
— Тебе больше не понадобится броня, друг мой, — он водил пальцами по предплечьям Эрика, ощущая, как невидимые глазу молекулы металла сплавляются с его клетками, делая его кожу подобной доспеху.
— Ты чувствуешь изменения в себе?
Чарльз склонил голову, прислушиваясь к собственному телу. Оно пело. Свободой всесильного разума, силой тела, которое больше не принадлежало человеку.
— О да, я чувствую.
Они смотрели вниз, где суетились люди в тщетной попытке сбежать, спастись. Все еще не поняли, что бежать было просто некуда. Мира, в котором они жили, больше не было.
Последние больные умерли через месяц, и если бы не наступивший холод в постоянных пепельных сумерках, скрывших солнце, миллиарды трупов непременно начали бы смердеть, заполняя воздух удушливым запахом. Но с каждым днем становилось все холоднее, и трупы просто коченели в госпиталях, моргах и квартирах. Мало кто остался на улице, а кто остался, того обглодали голодные, обезумевшие собаки.
Поместье Чарльза было слишком далеко, так что они обосновались в городе. Создали место, где каждый мутант мог найти приют, еду и помощь, если нуждался. Рейвен не пожелала пойти за ними. Хэнк, Алекс, Шон просто исчезли. По возвращении Чарльз не нашел их на пляже, да и к чему искать? Рано или поздно им придется примкнуть к Братству, которое они с Эриком собирались создать.
Мутантов не так уж и много на Земле. Управлять небольшой толпой, заставив ее не думать, было куда проще, чем постоянно юлить и прятаться от всего людского мира с его шумным бестолковым разумом.
— Идеальный мир. Без войн, без людей, без гнета… — Эрик был поглощен своими идеями.
Чарльз никогда не видел его прежде таким деятельным, таким взбудораженным, практически окрыленным. С утра и до ночи он был занят: обустраивал что-то, чинил, уезжал, чтобы добыть провиант, лекарства, привозил раненных и просто встреченных мутантов. Многие были потеряны, напуганы, разбиты смертью родных и близких, не понимали, почему они выжили. Тогда на помощь приходил Чарльз. Он утешал, он объяснял, дарил покой и новый смысл в жизни. После его «проповедей» в рядах Эрика прибавлялось рьяных помощников.
— Вот видишь, Чарльз, я же говорил, что мутанты будут рады избавиться от людского гнета! Мы дали им надежды на новое будущее, — они чокнулись, и Эрик пригубил вина, самодовольно наблюдая за тем, как на первом этаже какой-то парень разводит бурную деятельность по перетаскиванию коробок.
— Ты и не представляешь, друг мой. Ты и не представляешь.
Чарльз прикрыл глаза, наслаждаясь стройным течением чужих мыслей вокруг. Единственно-верным, как ток крови в его сосудах, ритмичным, как стук его сердца, спокойным, как его собственный разум. Они были единым целым, одним организмом, в центре которого он находился, и только чувства Эрика рядом светились живительным свободным светом. К чему тратить силы на то, чтобы направить друга верным путем, если он сам идет им впереди всех? Да и должен же был Чарльз с кем-то беседовать, как с равным.
Чарльз больше не чувствовал холода. Сначала он боялся, что ядерная зима загонит их на экватор, но вдруг оказалось, что практически все мутанты стали устойчивы к холоду. Словно каждый из них приобрел способность Армандо к приспособлению. Возможно, такая доза радиации изменила что-то в их генах кардинально. Чарльз не знал, да и не хотел знать. Он просто наблюдал за тем, как Эрик расчищает от обломков металла улицы, как сжимает металлические машины до размера мяча и швыряет ими в импровизированные кольца. Грохот стоял кошмарный. Тяжелые, плотные, они падали на асфальт, пробивая его, проваливаясь в метро и оставляя воронки, в которые сыпались камни. Еще несколько мутантов поддержали забаву Эрика, кто на что горазд: кто-то швырял обломки, кто-то — огненные шары. Оказалось, что поджигать предметы и закидывать их в кольцо было еще веселее.
Пламя сверкало в глазах Чарльза, ведущего подсчет. Пока команда Эрика выигрывала, и молодняк по другую сторону поля заводился, заставляя кровь телепата кипеть от чужого адреналина. Это было нужно. Эмоциональная встряска, чтобы не закостенеть, не забыть, зачем он вообще все это затеял. Этот шум снова врывался в его голову, снося все барьеры, нарушая спокойствие, вызывая легкую звенящую головную боль в затылке. Всего лишь отголосок тех мучений, что Чарльз мог ощущать раньше.
С тех пор, как люди умерли, он наконец-то смог насладиться тишиной. Ложась в холодную постель и выключая свет, создаваемый электро-мутантами искусственно, он закрывал глаза и не слышал ничего, кроме тишины и спокойных мыслей Эрика в соседней комнате. Они помогали помнить, что Чарльз не один. Они не мешали.
Иногда он забирал Эрика с собой, они садились в машину и уезжали прочь из города. Просто ехали по окраине мимо засыпаемых пеплом полей, мимо пожелтевших раньше времени деревьев, мимо пустых заправок и поселений.
Это было похоже на сон. Если бы не дурацкий пепел, летящий в лицо и путающийся в волосах, если бы не постоянный сумрачно-серый туман, стирающий краски, все было бы еще лучше.
— Никогда не любил яркого солнца. Там, где я вырос, погода часто была пасмурной.
— Вынужден сообщить, что не могу разделить твою любовь к серости. Мне очень не хватает солнца. Без него все будто какое-то… нереальное.
— Брось, Чарльз, ядерная зима закончится через какое-то время. Мы сможем вырастить еду и без солнца.
— Я не про то. Просто… как-то мрачновато. Не хватает красок, тебе не кажется?
Чарльз повернулся к нему и встретился с взглядом серо-стальных глаз. Кожа Эрика легко, почти незаметно, отливала металлическим блеском. И кому Чарльз это говорит! Монохромному металлическому кинетику!
— Ищи во всем плюсы. Зато не нужен крем от загара.
Пришло время привыкать, что их мир стал черно-белым.
Через полгода они переехали в пригород. У каждого теперь был свой собственный дом, а не комната в приюте Братства. Чарльз оставил грязную работу на менее брезгливых собратьев и въехал к себе только после того, как убедился, что дом очищен от трупов. Вонь мертвечины, казалось, пропитала простыни и занавески в спальне, и он убрался оттуда так же скоро, как въехал. Эрик жил по соседству, и в его доме труп нашли только на кухне. Богатая старуха, жившая тут, скончалась у двери, превратившись в сухую мумию. Так что дом остался чистым.
— Мог бы выбрать себе другой.
— Я бы предпочел жить неподалеку от тебя.
— Вот как? Чем обязан? Или лень пройти лишний квартал, чтобы сыграть со мной в шахматы? — Эрик усмехнулся, передвигая своего слона на пару клеток.
Чарльз с ленцой растянул губы в улыбке, закидывая ногу на ногу.
— Спокойней, когда рядом знакомый разум.
Они больше не поднимали эту тему, и Эрику ни к чему было знать, что дело не только в том, что его мысли помогали Чарльзу не забывать о реальности происходящего. Сейчас, когда лихорадка от сотворенного улеглась, когда жизнь начала входить в определенную колею, Эрик начинал задаваться вопросами. Его легкая тревога, возникающая перед сном, заставляла Чарльза лежать и часами пялиться в темный потолок, пока друг наконец не засыпал.
Эрику начинало казаться, что все идет слишком хорошо, и его паранойя, взращенная в далеком детстве, но усыпленная его нынешним могуществом, снова подняла голову, начиная стряхивать покрывший ее ядерный пепел. Мутанты были слишком покладисты, плоды, выращенные в их искусственных садах, слишком сладки, и Чарльз… слишком спокоен.
Они никогда не говорили о Рейвен и остальных. И однажды вечером Эрик начал думать, что это странно, неправильно. Не для него, нет. Не для того, кто знал этих бестолковых подростков каких-то несколько недель. Но для Чарльза, который бок о бок прожил с любимой сестрой много лет, для того, кто заботился о неразумной молодежи, кто обучал, кто помогал…
«Спи, ты не будешь об этом думать».
Одеяло из чужого шепота усыпляло, прогоняя внутренних монстров, изголодавшихся по опасности, преследовавшей Эрика всегда и всюду на протяжении его жизни. Он не привык к хорошему: за любым благом таилось что-то дурное, нужно было платить. А Чарльз с досадой думал, что Эрик сам копает себе яму. Все будет хорошо до тех пор, пока он не начнет думать о плохом, и тогда Чарльзу придется воздействовать на его разум, заставить его замолчать, заткнуться! ПРЕКРАТИТЬ это жужжание тревоги, впивающееся в Чарльзовы виски!
— Тупица, неужели не понимаешь, что твои идиотские мысли делают мне больно! — Чарльз проорал ему это в ухо, склонившись над диваном, где Эрик уснул с книгой за своими сомнениями. Он даже не шелохнулся от чужого крика, пребывая в глубоком сне, в который его поместил телепат.
— Ты всегда все портишь, Эрик. Обязательно тебе нужно все сломать! Из-за тебя у меня разболелась голова!
Он швырнул свое одеяло, с которым в бешенстве спустился вниз, у дивана и ушел на кухню. Заварить чай, налить виски, разбить что-нибудь.
За полгода тишины он так привык к тому, что все вокруг идет своим чередом и ничьи эмоции не будоражат его не вовремя, что Эрикова тревога заставила его голову загудеть от боли. Он пытался игнорировать это, пытался не слышать мысленные вопросы Эрика, адресованные то книге, то стене, то самому Чарльзу, по его мнению, давно спящему наверху. Но это было просто невозможно! Внутри словно взорвалась атомная бомба, уничтожая его спокойствие бурлящим огнем. Он вырубил Эрика и с громким топотом спустился вниз, пока не наорал на его спящее тело и не успокоился на кухне пару часов спустя с бутылкой бренди.
— Вот видишь, что ты натворил, Леншерр…
Кое-как переставляя ноги, он рухнул на оставленное брошенное одеяло и отключился. Наутро пришлось придумывать оправдание ночной попойке.
А спустя еще пару месяцев Эрик пропал. Он уехал на поиски новых мутантов один и не вернулся ни к вечеру, ни на следующий день, ни через три дня.
Один за другим посланные в рейд мутанты возвращались без новостей: пустые, подчиненные воле своего вожака, механические. Они сочувствовали ему и боялись, но Чарльз знал, что на самом деле никто из них не чувствовал ничего. Просто привычные жесты оболочки. Дружеское похлопывание по плечу, жалостливо изогнутые брови и углубившиеся на лбу морщинки. Четко отмеренная доза гормонов, выпущенная в кровь, чтобы сердце забилось чуть чаще, вспотели ладони и пересохло во рту. Но никакого эмоционального контекста. Пустые мысли:
«Жаль Эрика… Он был отличным лидером».
«Бедный Чарльз, они все-таки были друзьями».
Мысли — холодные, как пепел, бесцветные, как серый мир вокруг.
Эрик не мог умереть. Чарльз знал, что его тело стало совершенным. Сильным и крепким, с броней, которую просто нельзя было пробить. Но у него, как и любого мутанта на Земле, было одно слабое место. Его разум. И если Чарльз так легко мог усыпить его или прочесть его мысли, то кто угодно другой мог сделать то же самое.
В следующий раз он отправил подготовленную группу мутантов, которые должны были искать не хладный труп своего предводителя, а тех, кто его похитил и удерживает в плену. Не дай боже, это будет Рейвен! Чарльз не мог сдерживаться при мыслях об этом, начиная рычать, словно дикий зверь. Если сестра вздумала забрать Эрика, чтобы противостоять Чарльзу и его плану… Ему придется стать плохим братом, очень плохим братом.
Поместье в Вестчестере оказалось пустым, они облазили весь Нью-Йорк, и в одном из коллекторов группе повезло. Чарльзу доставили грязного и избитого Шона Кэссиди. Прочесть мысли паренька не составляло труда, и…
— Оставьте нас.
Он сказал это вслух, только чтобы не подтверждать наглядно те идеи, что Рейвен вбила в голову Шону: что Чарльз порабощает умы мутантов и управляет ими. И плевать, что это была гребаная правда. Голос Ксавье был хриплым, когда он сказал эти два коротких слова, потому что с тех пор, как Эрика похитили, ему больше не было нужды говорить вслух. Он улавливал чужие вопросы и отвечал на них телепатически, даже не напрягаясь. Мысли трех сотен мутантов, живших в поселении, были словно его собственные. Упорядоченные, спокойные, они поступали в его разум быстро и четко, без единого сбоя. И он знал каждый их шаг, но Шону не обязательно было этого знать.
— Рейвен остановит вас, профессор Ксавье, — даже стоя на коленях, избитый и осознающий свою участь, Шон держался из последних сил, гордо вздернув подбородок.
Это было даже забавно. Эрику бы понравилось.
— Смотрю, вы там неплохо подготовились. Наделали шлемов, заставили работать Церебро, похитили Эрика. Рейвен сразу положила на него глаз, еще при встрече в ЦРУ.
— Эрик знает всю правду и тоже будет помогать.
— Помогать чему?! — Чарльз наклонился к нему и встряхнул за грудки. Его глаза горели от бешенства, руки тряслись, как у припадочного. — Я дал этим мутантам мир, которого они желали. Мир в их головах, тишину — в моей.
Он указал пальцами на свой висок и отстранился, пытаясь расслабиться и не дать судороге свести лицевые мышцы.
— Ты сделал из них роботов! Чувак, никто не хочет такого мира! Быть рабом чужой воли! Впрочем, с кем я говорю. Ты все равно не услышишь меня…
— О нет, Шон, поверь, я тебя отлично слышу. Ты буквально орешь у меня в башке, — Чарльз плеснул себе виски в стакан и выпил залпом, но это ничуть не помогло. — Если бы только люди умели заглушать свои мысли, как звук в радиоприемнике. Думать чуточку тише, быть потактичнее, не вопить свои чувства в рупор над моей головой — жить стало бы проще, — он склонился над столешницей, не желая больше смотреть в глаза тому, чей разум ярко горел страхом и отчаянной злостью на собственное бессилие.
Рейвен, Хэнк… Все, кого он считал приятелями, объединились против него. И Эрик — тот, что еще две недели назад жил в этом доме и готов был идти с ним рука об руку, — теперь пойдет против него. Им всегда было так легко управлять.
— Что же, боюсь, у меня нет больше времени на тебя, Шон. Так что иди, поможешь остальным собраться на вылазку. Навестим Людей Икс на их базе.
Это сложно было назвать сражением. Конечно же, Эрик засуетился, когда оказалось, что Шон не вернулся из патруля. Все задергались, понимая, что это значит, попытались спасти оборудование, предназначенное для Чарльза, увезти шлемы. Но им не хватило времени.
Все, что они сумели спасти во время этой атаки, оказались их собственные шкуры. Чарльз велел уничтожить все на базе, оказавшейся ранее действующим заводом. Записи, лабораторию, Церебро — самое главное. Один из его ручных мутантов убил Эмму, и Чарльз понял, что лишил Людей Икс главного оружия.
Эрик в темно-бордовом плаще и шлеме попытался обрушить здание на голову армии Чарльза, и ему это практически удалось. Часть перекрытий рухнула, погребая под обломками десяток мутантов, не способных защититься. Разум Чарльза тут же выскальзывал из умирающих, агонизирующих умов. Ему было достаточно и жара битвы, за которой он наблюдал со стороны с крыши здания. Смотреть сверху ему стало нравиться после того дня, когда мир погрузился во мрак и холод.
Издалека и отстраненно следить за событиями как в черно-белом кино. Но сегодня пепел окрасился в алые краски чужой крови, и Чарльз не мог сдержать улыбку, глядя на эти пятна — живые, горячие. Единственно-настоящие в этом черно-белом мире!
— Чарльз! Прекрати все это! — Эрик оказался рядом с ним на самой высокой крыше.
Он опустился вниз, и его ботинки потонули в мягкой саже. Серо-стальной взгляд горел тем привычным огнем злости и мести, боли и горечи, которые Чарльз видел в нем до конца света.
Раньше Эрик смотрел так на Шоу. Теперь объектом его чувств был сам Чарльз.
— Я? Но это Рейвен и ее прихвостни решили разрушить все то, что мы создали! Мы жили в мире почти год, пока они не похитили тебя. И вот, смотри! Мы уже по разные стороны, ты готов вцепиться мне в глотку, а мутанты убивают друг друга!
— Ты знаешь, что не такого мира я желал своим братьям. Одумайся, черт возьми, Чарльз! Ты мой лучший друг, мы вместе устроили все это, чтобы подарить мутантам новую, лучшую жизнь, а не сделать их своими рабами! Послушными марионетками!
Чарльз вдохнул горький от пепла воздух, его ноздри зло раздувались и руки тряслись от сдерживаемого гнева. Слабый ветер трепал его волосы, снизу доносились стоны и вой раненых и все еще дерущихся. Мутанты из Братства бросались на Людей Икс с остервенением, оставив инстинкт самосохранения где-то за чертой команд, поступающих от телепата: растерзать! убить! не щадить!
— Я совершил ошибку.
Голос Чарльза звучал глухо, но Эрик все равно его слышал. Он замер в ожидании продолжения. Напряженный, как металлическая струна, прячущий все чувства внутри, под шлемом, прочно защищающим его разум от силы Чарльза.
— Зря я оставил твой разум нетронутым — нужно было сразу же подключить его к моему!
Чарльз резко прижал пальцы к виску, и Эрик почувствовал, что кто-то стягивает его шлем с помощью телекинеза. У него было всего несколько секунд, чтобы решиться. Рука взлетела вперед быстрее мысли, швыряя в Чарльза какую-то балку, скрытую доселе под слоем пепла. Он успел почувствовать на какое-то мгновение, как его разум отключается под натиском чужой силы, но влияние тут же смыло вместе со страхом Чарльза, падающего за край крыши.
Шлем тут же вернулся на голову Эрика, потому что мутанты, лишившись лидерского контроля, прекратили драку. Растерянно замерли, не понимая, что происходит, пошли на попятную, подняли руки. Кто-то рухнул от тяжелых ран, кто-то сверзился с высоты, потеряв контроль над силами. Снизу послышался крик Рейвен.
Основная группа новичков-подростков скрылась с завода, когда Братство напало. Остались самые сильные: Рейвен, Эрик, Алекс, Азазель, Эмма…
Эрик медленно подошел к краю крыши. Ноги плохо слушались, внутри было ужасно больно, будто упал не Чарльз, а он сам рухнул с высоты, переломав все кости. Ксавье лежал далеко внизу сломанной куклой, сливаясь по цвету с серым пеплом. Только ореол его темных волос выделялся тенью.
Чарльз был его другом. Его единственным другом, братом, с которым Эрик готов был идти рука об руку до самой смерти. Какого черта произошло? Как он не понял сразу? Почему не ощутил, что Чарльз и на него влиял, смывая волной телепатии сомнения и страхи, непонимание и вопросы. Эрик так хотел, чтобы кто-то искренне поддерживал его идеи, хотел вести свой народ к счастливому будущему, что за собственным тщеславием и гордыней не заметил, что ему позволили жить в мире иллюзий, обманули…
Хэнк все это время работал над Церебро. Они собирались заблокировать силы Чарльза, чтобы помочь ему обрести собственный покой и лишить влияния на других мутантов. Рейвен объяснила Эрику, что в юности, когда Чарльз не справлялся со своим даром, он терял контроль. Становился агрессивным, не мог отличить реальность от чужого восприятия, не спал, разговаривал с теми, кто был за мили от их дома, пока через какое-то время снова не приходил в себя. Он мечтал о тишине. Даже научившись справляться с телепатией, он всегда думал о том, что хотел бы отключить этот постоянный гул.
— Он решил, что если не будет источника голосов, то ему станет легче. А с остальными сможет справиться как-нибудь…
Эрик не пустил ее взглянуть на тело брата, пока они подлечивали раненых, связывались с остальными и подгоняли транспорт, чтобы заехать в поселение Братства. Несколько мутантов были тяжело ранены, и Азазель привел одну целительницу из Людей Икс, но, даже будучи могущественной, она не способна была справиться со своими силами. Таких проблем не было у мутантов в лагере, и Эрик только сейчас понял, каким неестественным это было. Чарльз все контролировал, и только поэтому все шло так ладно.
— Надо… забрать его тело, — Рейвен сдержала всхлип, и Эрик сухо кивнул.
У них был грузовик и его плащ, чтобы довезти тело Чарльза до поселения и похоронить там, в сером саду, который они пытались оживить цветами. Но без солнца те чахли и чернели, так что мутанты бросили это дело.
Эрик с тяжелым сердцем завернул за угол здания и застыл. Тела не было. Следы босых ступней тянулись к дыре в металлическом заборе, и они уже были присыпаны свежей сажей, медленно валившейся с неба. Чарльз выжил…
— Рейвен! Черт. Надо срочно отправляться в поселение! Чарльз…
Чарльз кое-как поднялся на ноги, ощущая гудящую боль во всем теле. Из его горла вырвался тихий хриплый смех. Неужели Эрик думал, что его можно убить так просто? Скелет Чарльза стал прочнее, как и кожа Эрика.
Пошатываясь, он убрался прочь, бросив раненых мутантов из Братства на попечение Рейвен, пока его не хватились. Машина на ходу подвернулась кстати, и он завел ее ключом, оставленным в бардачке. Шоссе под слоем пепла сливалось с землей и небом, особенно плохо было видно за пеленой непрошеных слез. Горьких на вкус. Болезненных, словно они были не из воды, а из жидкого металла, с трудом проходящего через слезные протоки. Эрик, его сестра, его друзья — все они предали его. Сбросили с крыши как кусок мяса, словно это он все испортил.
— Заткнитесь, заткнитесь! — гул их разумов жужжал где-то на периферии, и даже расстояние не могло их приглушить.
Они скорбели о нем, злились и не понимали. Никто не понимал его, не понимал, не пытался сделать свои мысли хоть чуточку тише. И разум Эрика горел такой же обидой, как и его собственный, приправленной болью утраты. Но Чарльз тоже потерял! Потерял их всех… Навсегда!
Он с силой ударил по рулю, и еще, и еще. Бил и бил, хотя в этом не было смысла. Его машина виляла из стороны в сторону, чуть не улетев в кювет, но он все-таки добрался до пригорода. Затормозил перед въездом, бросив автомобиль поперек дороги, буквально вывалился наружу и тут же схватился за голову.
О боже.
Они кричали…
Все они, все триста человек здесь. Их разумы вопили, разрываемые страхом и злостью. Они не знали, что делать. Не понимали, где они. Они оплакивали своих родных, погибших год назад. Не могли совладать со своими силами, катаясь по полу от боли в руках или головах, круша мебель и свои дома. Они кричали от ран: кто-то уже травмировал себя или других. Они проклинали Чарльза и Эрика!
И все это обрушилось на голову телепата, словно лавина. Его будто смыло толпой в метро, поток чужих бурлящих разумов разбивал его собственный о кости черепа, дробил мысли, заставлял сердце заходиться в бешеном ритме. Он не мог даже закричать, только хватать воздух и таращиться на поселение. На главную улицу, куда выскочили мутанты, часть из которых шла в его сторону.
Они все прибывали. Покидали свои дома, оставляли разговоры и выскакивали на шоссе.
— Это Ксавье!
— Задержите его!
— А ну, стой! Не дайте ему уйти!
Чарльз стоял, согнувшись, держась за голову, готовую развалиться на куски, и понимал, что эта обезумевшая от гнева толпа несется на него всем своим существом. И если он прямо сейчас ничего не сделает, они закончат то, что начал Эрик. Бегущему первым мужчине оставалась пара шагов, когда Чарльз вдруг выпрямился, ощущая, как кружится под ногами земля, и наконец закричал, выталкивая из своего разума чужие эмоции и подавляя чужие мысли.
Когда он открыл глаза, тяжело дыша, чувствуя сорванные связки, все в поселении стояли как вкопанные. Никто из них не шевелился. Они застыли, каждый где находился. С открытыми ртами, распахнутыми глазами, нелепо разведенными или поднятыми руками.
— Я хочу, чтобы было тихо. Неужели это так трудно понять? — Чарльз ощущал, как отчаяние и гнев душат его.
Все было бесполезно. Людей больше не было. Никого не было. Только горстка мутантов, с которыми он не мог справиться, и этот бесцветный мир, в котором он был совсем один.
— Я хочу, чтобы вы заткнулись. Насовсем. Не говорите, не думайте, не дышите, черт вас побери! Это все, чего я прошу!
Он прикрыл глаза, запрокинул голову, подставляя лицо пеплу, который с мягким шорохом касался его щек и застревал в волосах. Вокруг было тихо. Так, как не было еще никогда в его жизни, разве что в раннем детстве, которого он и не помнил. Ни один звук не касался его разума или ушей, ни одна эмоция не трогала его сердце. Он вдыхал и выдыхал, ощущая только пепел. И когда казалось, что он совсем успокоился, что-то упало. Потом еще. И еще.
Оставаться дальше с закрытыми глазами было нельзя, и Чарльз распахнул веки. Мутанты падали один за другим. С их посиневших лиц вытаращенные глаза смотрели в пустоту бессолнечного неба.
— Что… что… — Чарльз растерянно моргал, не понимая, что происходит.
Они валились с ног, как подкошенные, не в силах забиться даже в предсмертных судорогах. Просто испускали дух один за другим, заваливая дорогу трупами.
— Нет. Нет, что проис…
Чарльз чувствовал, как гаснут точки чужих разумов навсегда и рвутся телепатические нити. Он не верил своим глазам. Происходящее не могло быть правдой!
Едкий внутренний голосок подсказал ему: но ты ведь сам велел им не дышать, не так ли?
— Нет!
Он отпустил контроль над чужими жизнями, но знал, что уже поздно. Ему казалось, что он задохнулся и умер вместе с ними, а ноги механически отдельно от разума идут и идут вперед, обходя и перешагивая трупы. Почему-то очень нужно было добраться до дома. Будто, если он зайдет внутрь — все закончится и пропадет само собой. Дома был камин, вид на пожухлый сад и недоигранная партия в шахматы.
Камин не горел.
И шахматы кто-то убрал. Может, сам Чарльз.
Остался только сад, пустой и безжизненный, как душа Чарльза. Наполненный пеплом и холодом, которого он не чувствовал.
Это Эрик во всем виноват. Это он бросил его в этом доме, примкнул к Рейвен, испортил все. Сбросил его с крыши!
Кулаки сжались сами собой.
Раз так, то ни один из них не сможет жить, пока жив другой. И если для убийства Эрика придется и самому погибнуть, он будет готов. Но не сегодня. На сегодня он слишком устал.
***
Чарльз сладко потянулся и двинулся вперед, дальше по улице. С тех пор прошел месяц, в течение которого он скитался в одиночестве по мертвому Нью-Йорку и окрестностям. У него не было дара выращивать пищу, так что он грабил дома и магазины или вовсе днями ничего не ел. Однажды он попытался поймать телепатией птицу, и у него получилось.
Синица замерла на ветке, и он схватил ее рукой, свернул голову и выбросил. Что есть у синицы? Одни перья и кости. Голуби пропали вместе с людьми из города: теперь им тут нечего было есть. Впрочем, как и в других местах. Большинство животных погибло от холода и недостатка пищи.
Он спал, где придется, иногда даже под открытым небом. Просто ложился на асфальт и отключался, позволяя пеплу засыпать себя, скрывать свой темный силуэт под серостью сажи. Его одежда совсем истрепалась, он был совершенно грязным, но не хотел лезть в воду. Почему-то мысль о том, что там могут быть рыбы, которые коснутся своей противной скользкой чешуей его тела, была пугающей.
Чарльз не боялся встретить на земле мутанта или зверя: он мог бы победить их одним щелчком пальцев. Поработить и убить. А вот с рыбой было как-то боязно. Навряд ли она была столь разумна, как птицы. Слишком тупая, чтобы телепатия тут сработала. А значит, рыба была опасна.
Иногда он мог часами сидеть у воды, глядя на мелкую темную рябь реки. Мусор, раньше плававший на поверхности, давно затонул или был унесен в океан. Несколько кораблей стояло тут же, севших на мель и покосившихся. Не встретив никого в своих бесплодных поисках, Чарльз садился на берегу у этих железных гигантов и застывал, неподвижно сидел до тех пор, пока какой-нибудь шорох не выводил его из транса.
Было тихо.
Очень.
Эта тишина была приятной. Наконец-то он был один в своей голове. После случившегося в поселении он несколько дней не мог успокоиться, плохо спал и злился. Но потом и это прошло. Вместе с чужими мыслями ушли и чувства.
Чарльз стал будто частью черно-белого мира, как тень или призрак, бродящий по улицам. Безмолвный, бездумный, бесчувственный. Что было у него, кроме тлевших угольков мести, которые мог раздуть только ветер перемен, принесший в его лапы Эрика или Рейвен? Но ветра уже давно не было, как и солнца. Так что Чарльз просто продолжал свое бесцельное шатание.
В последнее время он начал забывать о пище. Поначалу азарт охоты нравился ему: он мог по нескольку часов преследовать худую галку или ворону. Или вскрывать замок продуктового магазина просто ради интереса (ведь окна выбить было проще — полиция уже точно не приедет). Но он долго возился с замком, а потом с холодильником и с консервами.
Еда не радовала, была холодной и пресной на вкус. Так что чаще он бросал недоеденным то, что добывал, и шел дальше, пока не уставал, чтобы лечь спать. И встав, начинал все сначала.
Но в последние дни что-то изменилось в окружающем мире. Появилось какое-то волнение. Чарльз не мог уловить чужих мыслей и чувств, но он всем своим существом знал, что что-то изменилось. Кто-то был в городе, и он начал искать этого кого-то!
Зачем? Ну, зачем?
Заглядывая то в один, то в другой переулок, Чарльз спрашивал себя, зачем ему это надо. Он получил, что хотел. Покой, тишину. Не того ли он желал? Зачем теперь он стремится снова разжечь потухший огонь своих эмоций?
Вопросы оставались без ответа, в то время как его слух, и обоняние, и зрение обострились до предела. Он высматривал и вынюхивал, крался бесшумно вдоль зданий, прятался за машинами, будто кто-то мог его увидеть. Забирался на крыши и долго смотрел вниз, пытаясь уловить малейшее движение.
— Кого-то ищешь?
Знакомый голос застал его врасплох, и Чарльз буквально подпрыгнул на месте, как дикарь выгибая спину и оборачиваясь.
Эрик стоял на крыше неподалеку, и это вызывало чувство дежавю. Правда, на этот раз на нем не было плаща, только шлем, и в тусклых сумерках его глаза не горели гневом и болью, только жалостью. Отвратительное чувство!
— И тебе привет, старый друг.
Если бы Эрик не знал, что единственным человеком, таскающимся по пустому Нью-Йорку, был Чарльз, он бы не узнал его голос — слишком хриплый после долгого молчания. Да и самого Чарльза тоже. От того золотого мальчика, которого он встретил год с лишним назад, остались только голубые глаза — такие же живые и насмешливые. Волосы спутались в грязную паклю, на исхудавшем теле рваная одежда болталась жалкими тряпками, обломанные ногти на руках и ногах даже своим видом делали больно.
Где-то на задворках сознания крутились мысли: как они до этого дошли? Почему не разыскивали Чарльза в два раза тщательней? Бросили его, погруженного в свое безумие телепата…
— Я ждал, что ты придешь, Эрик. Знал, что ты не оставишь возможности мне отомстить за Братство! — губы Чарльза скривились, но гадкой усмешки не вышло, только безумная улыбка сумасшедшего.
— Я пришел не мстить. Я искал тебя, чтобы помочь. Чарльз…
— Помочь? После того, как сбросил меня с крыши? С твоей логикой что-то не так, друг мой.
Эрик покачал головой. Честно говоря, он не знал, что делать. Обычно они искали Чарльза группами, а сегодня он был один и наткнулся на него случайно. У него не было снотворного, чтобы вырубить его и увезти куда-то, где телепат мог дождаться, пока Хэнк, быть может, починит Церебро. А может, и не починит. Оборудование было уничтожено и на восстановление могли уйти месяцы, годы, вечность… Не факт, что Церебро помогло бы вернуть Чарльзу разум, но ведь они должны были хотя бы попытаться.
— Я знаю, что сейчас ты не способен полностью понять меня, но ты можешь хотя бы попытаться. Ради нас всех, Чарльз.
— Ради всех? Это ради кого? Ради тебя и Рейвен, быть может? Сестры и друга, которые бросили меня? О, конечно! — Чарльз издевательски поклонился и шаркнул ногой, сметая пепел за край крыши.
— Хотя бы ради себя, Чарльз. Будь добр, заткнись и послушай меня хоть две минуты! — нервы Эрика сдали, и его голос эхом разнесся по пустым улицам. — Хэнк воссоздал Церебро так, чтобы оно помогло тебе контролировать свои силы. Да в крайнем случае можешь хоть шлем надеть и ничего не слышать! Я знаю, как тяжело, когда не можешь справиться со своими силами, но твои методы точно ничего не решают. Посмотри, где мы и до чего дошли! Посмотри на себя! Ты выглядишь, как сумасшедший, я видел, как ты крался по улице, как поймал ворону. Это та жизнь, которую ты хотел? Жить в одиночестве и тишине, есть падаль и гнить заживо? — он разошелся, уже не сдерживая крика. Перегородки в здании и антенны на крыше вибрировали от его раздражения. — Мы с Рейвен хотим помочь тебе, я бы не толкнул тебя с крыши, если бы ты не пытался стянуть с меня шлем.
— А раньше ты доверял мне, Эрик. Не боялся, — Чарльз упрямо исподлобья смотрел на бывшего друга, буравя обиженным взглядом его шлем, скрывающий так желанный сейчас голос разума.
Чарльз слышал слова, которые говорил рот Эрика, но этого было мало. Он словно был глух на одно ухо, не хватало другого голоса, внутреннего. Того, что честнее и ярче, того, что шел от сердца и проникал прямо в разум Чарльза, минуя уши и глаза. Это было похоже на ломку. Как наркоман желает дозу, которая мучает его после жуткой болью, так Ксавье сейчас желал услышать чужие мысли, почувствовать живую душу рядом. Не это тело с голосом Эрика, но самого Эрика. Таким, каким он увидел его в первый раз: переполненного гневом, готового умереть ради мести, вцепившегося своим даром в подводную лодку до дрожи в руках, глухого к чужим попыткам его спасти. Живого, полноценного, яркого даже в темной воде и черном водолазном костюме. А не серого и пустого, как пепел бесцветного мира.
Он, кажется, пропустил половину речи Эрика, ответив что-то невпопад. Чарльз мог бы броситься на него и сбить шлем, но понимал, что стоит ему дернуться — и Эрик швырнет его вниз, как в прошлый раз.
Что он мог? Эрик хотел помочь. Кому? Зачем? Чем?
Это ускользало из сознания. Вроде бы Чарльзу. Что-то про телепатию.
Дурак, как он не понимал, что все, что Чарльзу было надо — снять шлем Эрика и вдохнуть полной грудью всю его сущность, увидеть все краски его разума, услышать все его мысли сразу, окунуться в чужую жизнь с головой, раствориться…
— Чарльз?
Он поднял взгляд. Эрик смотрел на него расстроено и хмуро, как на больного. И решение пришло само собой: надо лишь подыграть. Немного.
Стараться сильно не пришлось. Губы сами задрожали, как и руки, и все тело, будто он враз потерял свою способность сопротивляться холоду. Наверное, в своих рваных тряпках он смотрелся совершенно жалким, так что и добавить нечего к образу, только пару скупых слезинок и жалобного голоска.
— Эрик… я не знаю, что делать…
«Я знаю, что делать!»
— Мы можем тебе помочь.
«О, конечно, вы можете».
— Ты… заберешь меня домой?
«Это я заберу тебя. Навсегда».
— Обещаю, я сделаю все, чтобы тебе помочь. И ты обещай, что постараешься.
«Конечно, я постараюсь. Я уже стараюсь!»
— Если не околею тут от голода…
«Ну, иди же ко мне! Ближе!»
Эрик стянул с плеч легкую куртку и подошел ближе. Еще ближе. Чарльз позволил притянуть себя в утешительные дружеские объятья и на секунду прикрыл глаза, чтобы Эрик, не дай бог, не увидел в них торжество. Запах другого человека, прохлада чужих рук, чистая ткань на коже, дыхание…
— Я выиграл, — он пробубнил это под нос, и Эрик переспросил:
— Что?
Но ответа уже не услышал. Чарльз резко рванул вверх и сбил с чужой головы шлем, и еле устоял на ногах. Эрик застыл с распахнутыми от удивления глазами и нелепо открытым ртом. Его разум взорвался болью предательства и злостью на себя, на то, что поддался и сглупил, повелся на жалкий вид, решив, что Чарльз уже не опасен и слишком отчаялся, будучи в одиночестве.
А Чарльз чувствовал себя сейчас живее всех живых, окунувшись в этот замечательный разум, столь переполненный самыми разными чувствами. Эрик был закрытым человеком. Он не любил показывать ничего, кроме насмешки и злости. Но внутри у него был просто ураган! И чем глубже Чарльз падал, тем больше там было чувств. За злостью и жаждой мести, уже успевших покрыться годовалым слоем пепла после смерти Шоу, прятались детские страхи и обида на судьбу. А за ними любовь к семье, желание иметь детей и свой дом, мечты о светлом будущем и свободе. А еще глубже привязанность, зависимость от близких людей, желание доверять без страха быть раненым в спину. И все это вокруг стержня самоуверенности и гордыни, смелости и осознания собственного могущества. А еще там были воспоминания. Много — мрачных, меньше — счастливых. Но все яркие, насыщенные красками, будто протянешь руку и сразу же провалишься в них. И там был Чарльз — на год моложе, лощеный и слишком наивный, — как олицетворение всего, что Эрик не имел, как якорь, за который он мог держаться хоть какое-то время. И Шоу был там — как мрачная туча, чернящая его судьбу многие годы. И другие мутанты, как надежда на лучшее будущее.
Все это дышало полной грудью и билось в конвульсиях в тисках Чарльзовой силы. Он пропускал чужие чувства и мысли через себя, совершенно пьяный от ощущений. Чарльз отшатнулся на шаг и захохотал как безумец.
Неужели он был живым, только когда чувствовал чужие эмоции? Неужели без других — он пустой?
Эти мысли пронеслись на задворках, но их смыли воспоминания Эрика о Кубе, о выстрелах и Мойре, о том, как он ушел, оставив раненого Чарльза на руках у человека, и больше не вернулся…
— Не было такого! Что за чушь в твоей голове? — Чарльз топнул босой ногой, подскочил к Эрику обратно и для лучшей концентрации прижал трясущиеся пальцы к его вискам, всматриваясь в темноту его зрачков, уходя в воспоминания все дальше.
Инвалидная коляска и школа, убийство Кеннеди и Пентагон, Вьетнам, сыворотка, распад, какой-то кошмар… Все мешалось в кучу, воспоминания Эрика неслись калейдоскопом, и Чарльза больше не было в них. Только серость тюремных стен. Многие-многие годы тишины, безмолвия серого двухмерного мира, в котором был только Эрик и его воспоминания.
Чарльз отшатнулся, не понимая. Этого не было в реальности, они были здесь! И он просто не мог допустить такого. Чтобы люди пленили мутантов, пленили Эрика, чтобы сам он оказался немощным инвалидом, прятался. Один в своем доме. С кучкой бестолковых подростков…
Взгляд Эрика метался по его лицу. Его разум буквально вопил в голове Чарльза:
«Отпусти меня, Чарльз. Я не знаю, что ты там увидел, но ты должен прекратить морочить себе и мне голову! Поехали домой!»
— Нет! Вы запрете меня в какой-нибудь темнице, где я буду гнить годами, пока Хэнк будет чинить свое Церебро! Один! Я не хочу торчать там один, в тишине! А ты не позволишь мне касаться твоего разума, как только освободишься. Так что… так что…
Он переминался с ноги на ногу, не зная, что делать. Мысли путались — и его, и Эрика, — сплетаясь в какую-то непонятную сеть воспоминаний, или планов, или черт знает чего.
Где-то закричали вороны, Чарльз обернулся, но вокруг было тихо. Что-то упало, и он на секунду испугался, что это Эрик рухнул замертво, потому что он и ему приказал не дышать.
Внизу плескалась река.
Все началось в воде… Их встреча. И жизнь Чарльза полетела под откос. ЦРУ, Шоу, подростки, убийство Дарвина, Куба…
— Я начну все сначала. Мы все начнем все сначала. В этот раз не так. Нет…
«Что ты собрался делать? Чарльз, прошу тебя, одумайся!»
Чарльз подошел к краю крыши. Высотка была у самого берега, нужно только разбежаться.
Разум Эрика вопил, все его тело тщетно напрягалось, пытаясь выбраться из оков дара безумного телепата. И мышцы вдруг поддались: ноги сами собой сделали несколько шагов к Чарльзу, который тут же взялся за его ладонь холодными грязными пальцами. Лицо телепата больше не казалось безумным. Словно приняв решение, он успокоился и пришел в себя. Чарльз смотрел так уверенно и спокойно, что Эрик понял: это конец.
— Друг мой, ты доверяешь мне?
— Я думаю, ты и сам видишь ответ в моей голове, Чарльз!
— Да. Но тебе придется мне довериться на этот раз. Все будет хорошо, я обещаю. По-старому. Как должно быть. Просто… успокой свой разум.
Чарльз отвернулся, и Эрик ощутил, как их ноги начинают двигаться одновременно, как части единого организма.
Несколько шагов.
Прыжок.
Полет.
Глубокая вода…
***
— Эрик…
Знакомый голос раздавался сквозь толщу воды, залившей уши. Эрик пытался выплыть, бестолково молотя руками и ногами, взбивая воду в пену бурлящих пузырей.
— Эрик…
Он хотел ответить, но губы и язык не слушались, да и что он мог: только воды наглотаться.
— Эрик, проснись. Кресло не лучшее место для сна.
Он вынырнул из воды и из сна так резко, что вскочил и чуть не опрокинул Чарльза, склонившегося над ним. Они оба еле удержались на ногах.
— Извини, не хотел тебя напугать. Ты крепко спал, но я все-таки решил пожалеть твою спину.
Они были в библиотеке. Камин почти догорел, и книга, которую Эрик читал, валялась на ковре. Чарльз, одетый в пижаму, стоял над ним с нарочито хмурым видом.
— Я… эээ… ничего, я, кажется, отрубился, — пытаясь проморгаться, Эрик осматривал комнату, но ничего не указывало на то, что случился апокалипсис и ядерная зима.
— Сегодня был трудный день. Ну так что, пойдешь в спальню или продолжишь свои приключения тут?
Чарльз улыбнулся, глядя на то, как Эрик бестолково озирается, не рискуя нырнуть в его мысли, хотя любопытство так и подмывало подсмотреть или хотя бы спросить. Но здравый смысл подсказывал, что на фоне последних событий Эрик, скорее всего, мог увидеть что-то дурное, связанное с лагерем и Шоу. Не стоило еще больше бередить раны.
Наконец Леншерр поднял на него взгляд и придирчиво осмотрел.
— Оцениваешь пижаму? В твоем шкафу есть такая же.
— Ты не?.. Чарльз… — он запнулся, не уверенный стоит ли продолжать.
— Что? — любопытство буквально затопило Чарльза до кончиков ушей и макушки.
— Тебе правда так мешают чужие голоса? То есть, ты всегда слышишь чужие мысли, как гул?
Ксавье нахмурился. Он ожидал вопроса поинтересней, если честно.
— Обычно я хорошо держу ментальные барьеры. Но если устаю или много людей вокруг, особенно, если они все испытывают яркие эмоции, вроде толпы болельщиков на стадионе, то сложно держать защиту. Но не волнуйся, я не слышу твоих мыслей, если не делаю этого специально.
— Я не про то. Просто… Это, наверное, тяжело?
Чарльз совсем растерялся, не понимая, с чего вдруг Эрик решил поднять такую странную тему.
— Да нет, я как-то привык уже. В детстве было тяжелее, конечно, но у нас тут не слишком оживленно, как видишь, — он насмешливо обвел рукой библиотеку, намекая, что дом далеко от большого города, и все-таки не выдержал: — А почему ты спрашиваешь?
Но, как и ожидалось, Эрик тут же закрылся, отвернулся, полез поднимать книгу и натянул на лицо привычную маску-усмешку.
— Да просто подумалось. Спокойной ночи, Чарльз.
Он положил руку ему на плечо, задержал на несколько секунд, сжав пальцы, встретился с растерянным взглядом голубых глаз и вышел из библиотеки.
Каким облегчением было осознать, что все оказалось лишь дурным сном. Он зашел в ванную, где долго умывался холодной водой, приводя себя в порядок. В доме все уже спали, и, судя по шагам, Чарльз тоже вернулся к себе и собирался укладываться. Эрик скинул с себя одежду и расправил постель. В комнате было душно, как-никак уже была осень, и дом хорошо отапливался. Он подошел к окну, чтобы открыть его, и застыл. Сердце пропустило удар и забилось где-то под горлом.
С тусклого, свинцового неба падал серый пепел…
Эрик распахнул балконную дверь и выскочил наружу, таращась в темноту сада и подставляя руку под падающие хлопья. И чуть не застонал от облегчения: на ладонь ему опускались холодные, первые в этом году снежинки, тут же превращавшиеся в прозрачные капли.
Он вернулся в комнату, рухнул на кровать и пробормотал в подушку:
— Начнем все сначала. В этот раз не так…
