Создатель

Чан не выдерживает. Он смотрит на безразличное и безэмоциональное «лицо» машины напротив, выплёскивая наконец всё то, что медленно убивало его изнутри. — Я люблю тебя, чёрт возьми, люблю! Он падает на колени, хватаясь за голову, вырывая себе волосы, и после просто пряча лицо в ладонях. Куча металла не реагирует никак — для неё непонятны все эти человеческие терзания. Совершенно монотонный голос разносится по лаборатории, заставляя Бана вздрогнуть: — Создатель, я не понимаю вас. Ему хочется кричать, разбить к чёрту эту машину, которая так похожа на того самого человека. Потому что это не он. Потому что это долбанная ошибка его жизни — попытка ещё раз вернуть что-то дорогое… — Полюби меня! Понимаешь, ты просто можешь полюбишь меня??? У Чана не остаётся сил, он выкрикивает всё это, чувствуя себя так плохо, что хочется спрятаться и плакать. Он не может посмотреть на выражение «лица» робота, он не может… Оно же будет, как всегда, улыбающимся. На него снова посмотрит весёлый Джисон. И это, несмотря на то, что сам Крис чуть ли не помирает ото всех этих чувств. — Создатель, вы не заложили в меня такую команду. Я не понимаю, чего вы от меня требуете. Если вы забыли, можете посмотреть список команд. Для этого скажите… Размеренный тон. Обыкновенно долгие паузы между словами, такие, какие всегда, по сути, и выдаёт робот. Никаких эмоций. И всё это голосом самого дорогого учёному человека… Чан не может. Он не выдерживает. Он валится на пол и кричит. Кричит просто, не выдавая каких-то фраз. Кричит так, что робот, будто понимая, отъезжает чуть назад. А перед глазами у Бана события годовой давности. Ему кажется, он сходит с ума. Но он уверен — такое уже происходило с ним. ------------ — Чан! Чан, пойдём туда, на самый верх? — совсем юный подросток тащит за собой парня постарше на какую-то гору и светится и улыбается так ярко, что его суровый друг тает. Он поднимается вслед за ним, чуть ли не падая, но потом всё же удерживая равновесие. Под ногами пропасть — маленький авантюрист с разноцветными волосами потащил серьёзного учёного-скептика на этот хребет, уверяя: — Будет весело, поверь! Зачем же мы ещё приехали сюда? Парень может ответить по-своему. Что он хотел побыть с Джисоном наедине, вдалеке от городской суеты. Что он влюблён в этот сгусток энергии и веселья настолько, что готов потратить свой редкий выходной на погоню за яркими впечатлениями. Но он лишь кивает, а после понимает. Ради такого вида он и правда был обязан сюда подняться. И нет, Чан не про раскинувшиеся холмы и прочую природу вокруг. Он про светящегося и радостного Хана, который положил свою голову ему на плечо и с приоткрытым ртом следил за тем, как солнце пряталось за горой. Крис любил его настолько, что боялся признаться. Просто потому что он скучный, он ему, наверное, как нудный старший брат или старый отец, которого нужно всегда тормошить… И который не сможет дать ему всё, что тот заслуживает. --------------- Джисон был для Чана солнцем. Всем, что освещало его жизнь, давало ей смысл. Маленький мальчик, ничего не понимающий в технике и физике, приходил к нему в лабораторию и смотрел. Смотрел, с восхищением в глазах следил за каждым действием смущающегося учёного, и спрашивал всегда одно: — А ты уже доделал робота? И Чан всё время отвечал одно и то же: — Пока нет. Но если ты мне поможешь, мы справимся быстрее. Хан смеялся на это так заливисто и так ярко, что сердце Криса начинало биться чаще. А потом мальчик подходил и почти всегда-всегда приобнимал со спины, смотря через плечо за руками парня. — Если бы я что-то понимал, я бы помог. Бан так и не сказал ему, что он поддерживал его и помогал ему одним своим присутствием. ---------- Они гуляли. Каждый день. Каждый вечер. Каждое утро. Каждую ночь. Каждую секунду их жалкого существования. По утрам они обычно разговаривали о чём-то оптимистичном. Джисон с улыбкой делился своими планами на будущее: он хотел быть писателем, или всё-таки фотографом? — он ещё не определился. Чан незаметно любовался парнем и, поправляя очки на переносице, говорил о том, что компания дала ему ещё денег на реализацию его идей. Днём они обычно не разговаривали. Смеялись, улыбались, смотрели глаза в глаза (в такие моменты Крису хотелось умереть) и понимали друг друга без слов. Они покупали мороженое зимой, и кормили друг друга горячими хот-догами жарким летом, и шутили над прохожими, которые, проходя мимо них, вертели пальцами у висков. Джисон был счастлив — Чан точно так же; он будто жил не своей жизнью, а просто дублировал физическое, эмоциональное и душевное состояние этого паренька. Поэтому ближе к вечеру им обоим становилось плохо. Они приходили к каким-то заброшенным домам или садились одни в ночном парке и подолгу молчали. Молчание успокаивало обоих, но где-то через час переплетённых пальцев и дыхания одного на двоих они начинали разговаривать. Джисон делился своими переживаниями, он рассказывал про то, что у него нет денег на жизнь, что учителя считают его самым бездарным учеником и что у него целыми днями болит сердце, но ко врачу он пойти не может — государственный нагло говорит: «у вас всё в порядке», а на нормального нет денег. Хан буквально кричит обо всём, что происходит с ним. Он говорит, что не знает, чего ждёт от следующего дня. Он боится, что когда-нибудь проснётся оттого, что почувствует под своим телом неудобство уличного асфальта. Он, вечно счастливый и весёлый, горбатится на пяти работах — и, конечно, пропускает занятия. Учителя снова кричат, что он бездарь, что сидит здесь только из-за денег родителей и что они готовы выкинуть его и его купленные работы из своего учреждения. Они не знают, что деньги совсем не пьяниц-родителей, что он зарабатывает на обучение как раз-таки своими пропусками и что все рассказы про смерть, про мистических богов — всё это ЕГО. Всё люди вокруг ничего не знают об этом человеке. А Чан знает. Он предлагает деньги, жильё, обеспеченную жизнь, но Джисон грустно ухмыляется и спрашивает всегда одно: — И зачем тебе я? И Бан не находит в себе сил признаться. В который раз! Он отводит взгляд и лишь держит чужие ладони в своих. Только это ощущение спасает их обоих от полного уничтожения. ------- Джисон часто меняется. Он высветляет волосы на спор, начинает краситься, когда ему предлагают работу в агентстве, или же надевает чуть потёртый костюм, когда у него вроде бы всё самую малость налаживается благодаря работе в какой-то фирме. Он вообще необычный, и Крис давно считает это особенностью его характера, придающей ему его индивидуальность и необычный шарм, но… Когда Джисон проходит мимо, не поздоровавшись, не кинувшись с объятиями, не улыбнувшись, не сказав хоть что-то, ему становится страшно. На этой неделе цвет волос — чёрный. И вместо макияжа круги под глазами, синяки по всему телу, которые Хан неудачно пытается спрятать под одеждой, и искусанные, разбитые губы. Чан не знает, что думать, что делать. Его начинает трясти от одних только его мыслей, что могло бы произойти. Он бежит за парнем, пытается догнать, но тот куда-то спрятался и не хотел выходить. Крис чувствовал себя так паршиво, что боялся лишний раз пошевелиться — думал, что сердце действительно просто не выдержит. Знакомые шутили, что их старик влюбился, но Чан-то знал, что тут что-то сильнее, важнее, больнее, чем грёбанная любовь. Смысл его жизни начал беспричинно избегать его. Бан пытался его отыскать, приходил к нему домой, дверь открывали пьяные родители и, ненормально улыбаясь, отвечали: — А эта тварь здесь больше не живёт. И, противно смеясь, они уходили обратно. А Чану в этот момент казалось, что у него земля из-под ног уходит. Он старался. Старался подавить в себе чувства, жрал антидепрессанты и успокоительные, но всё равно не мог заснуть и ходил, трясущийся, вечно орущий на остальных. Ему было страшно. Ужасно страшно. Он не видел Джисона уже несколько недель. Крис подкупал его однокурсников, чтобы те хотя бы просто докладывали ему о его состоянии. (когда он пытался благодаря им устроить встречу с парнем, все старания оказались напрасными.) Ему звонят и говорят: — С каждым днём он выглядит всё более хреново. И ему кажется, у него сердце просто останавливается. Потому что он очень сильно хочет помочь. Хоть чем-то. Хоть просто обнять, дать понять, что он рядом, он поддержит. Хоть только сжать его ладонь в своей, вселяя уверенность. Хоть просто увидеть и сказать: —  Я с тобой, всё хорошо. Но он не может. Джисон всё так же бегает. И Крису остаётся только сидеть за работами, пытаясь не умереть сделать хоть что-то, но сил не хватает даже на то, чтобы держать инструменты в руках. Ошибки. Ошибки. Ошибки. Очередные штрафы, выговоры и обещания выгнать даже такого подающего надежды учёного. Но Бану всё равно. Он не слышит их. Он не видит, не слышит, просто не воспринимает всё, что происходит вокруг. Бежит от реальности, где не может быть рядом с тем, кого любит. Особенно, когда этот человек медленно гаснет… Чан встречает Джисона спустя ровно месяц. Он не верит, ему даже кажется, что он сошёл с ума, сидя всё это время в четырёх стенах. Но Хан действительно стоял у моста, куда они раньше приходили каждый вечер. Стоял, облокотившись на перила и покачиваясь, отрываясь от земли и зависая в воздухе. В какой-то момент он был близок к тому, чтобы опрокинуться и улететь в воду, но в ту же секунду он приземлялся и начинал смеяться. Нервозно. Неискренне. Не тем смехом, в который Бан влюбился. И, несмотря на это, он всё равно со всех ног несётся к парню. Он уже думает о том, что сказать, думает о том, что сможет обнять, вдохнуть знакомый запах, что они сейчас помирятся, но стоит Чану подойти совсем близко, и Джисон оборачивается. У него кожа совсем-совсем бледная и будто просвечивающая. Он похудел ужасно, на него смотреть было больно — красные глаза, сгорбленная спина и какое-то отчуждение в глазах. — Не подходи ближе. Безэмоционально. Совсем. Чан опешил. Он не понимает, почему, что случилось с этим парнем, и пытается сделать шаг вперёд, но Хан истерически выкрикивает: «Назад», и отпрыгивает на несколько шагов. — Джисон… — тихо, до сих пор ничего не понимая, шепчет Крис. Ему больно видеть любимого человека таким. Он боится сделать что-то не так, хочет помочь, пытается подобрать в уме фразы, которые будут правильными. И всё равно он видит грустную усмешку на его лице и не может поверить в его слова. — Ты мне всё равно не поможешь. — Дай шанс, и я попробую… — перед глазами всё начинает плыть. Бан думает, что зря он ничего не ел, не спал, потому что сейчас его начинает мутить, и он держится только тогда, когда зацепляется за перила. — Ты сам себе помоги лучше. Голос страшно равнодушный. Крис боится. Ему действительно страшно. Не за себя — за чёртового страдальца. — Это подождёт… Почему ты меня игнорировал? — Тебе лучше было забыть обо мне. Чан вспыхивает и в ответ ревёт: — Может, я сам буду решать, что мне будет лучше? — Ты очень глупый и потерялся в своих фантазиях. Если бы я этого не сделал, тебе было бы только хуже. Джисон отворачивается, на его лице снова ни единой эмоции. Так странно, так больно видеть его, постоянно весёлого раньше, таким… — Никогда бы не подумал, что ты знаешь меня так плохо, — Чан не выдерживает. Он вообще очень вспыльчивый. И сейчас… Снова горит и не может сдерживать свои чувства. Он щурится и хочет рассказать всё, что он думает об этом человеке. Но не может. Снова. — Я знаю тебя лучше, чем ты сам, поэтому говорю, что сейчас тебе стоит чуть-чуть помучаться, чтобы потом стало легче. Они оба не понимают, что Джисон вообще несёт такое. Это бред. Бред. Бред. Только Бан не может сказать это, потому что парень в опасной близости к краю моста, и кто знает, какие у него сейчас мысли. А ведь Хан подозрительно часто переводит взгляд на воду. А ведь он закусывает губу и будто на что-то не может решиться. А ведь он хватается судорожно за перила и сжимает, разжимает ладонь. Крис не хочет верить. Нет, он делает шаг вперёд, и, к удивлению, не получает в ответ криков, ссор, каких-то обидных слов. Он делает ещё шаг и тихо говорит (но Джисон всё равно слышит): — Пожалуйста, не надо. Я люблю тебя. Слышишь, Джисон? Люблю… Хан шмыгает носом и поднимает голову вверх — Чан видит, как слёзы блестят на его болезненно бледном лице. И его сердце вновь пропускает удар. Он не знает, что делать, когда слышит срывающийся голос мальчика: — Прости… Я неспособен любить. Теперь — нет… И в то время, как Чан пытается осознать слова, осознать действия, он пропускает тот момент, когда Джисон перекидывает вторую ногу через перила и отталкивается. Всё происходит так быстро, что Крис не успевает подбежать, не успевает увидеть, не успевает прыгнуть за ним. Он видит лишь ужасно изувеченное тело, частично лежащее на камнях. К сожалению, под этим мостом даже не глубокая река — маленькая речка, в которой камней больше, чем воды. Чан отворачивается и закрывает лицо руками. Потому что чёртова секунда, за которую это произошло, кажется, забрала у него всё, ради чего можно было бы жить. Бан сползает по перилам на асфальт и просто ложится рядом. Утром на него жалуются за то, что какой-то бездомный орал всю ночь и не давал людям спать. Конечно, всем всё равно на то, что происходит в жизни незнакомого ему человека. ----------- Крис заходит в свою лабораторию и радуется её стерильной чистоте. Было тихо, темно, чисто — большего человеку, потерявшему всё за одну ночь, и желать нечего. Он машинально садится за своё кресло и понимает, что нихрена он не понимает. У него не носятся в голове мысли, как это бывало всегда. Сейчас ему кажется, он потерял способность мыслить. Ему плевать на всё. Он не хочет думать, чувствовать, жить. Чан не испытывает эмоций. Одна пустота. Он крутится на своём кресле минута за минутой, час за часом. Голова начинает кружиться, кажется, его сейчас просто стошнит себе же под ноги, но мыслей нет — Бан не понимает, ни ради чего это делает, ни почему не может остановиться. Он смеётся. Наигранно. Пытаясь успокоиться. И понимает, что в таком состоянии очень похож на робота. Интересный факт. Чан останавливается и встаёт с кресла, сразу же с силой падая на пол. Он не думал, что не сможет удержаться. Ему было всё равно на последствия. Он встаёт на колени и упирается ладонями в пол. На паркет течёт кровь из разбитого носа, но Бан даже не чувствует это. Он просто ползёт куда-то (встать снова не решается, голова до сих пор кружится ужасно). Чан не знает, зачем ему это вообще и что он хочет от этого получить, но, вот, перед ним стоит та самая незаконченная модель робота… Учёный полностью отключает свой разум и не думает, что подключать незавершённый проект к электричеству как-то опасно. Ему нечего терять; он пытается включить самодельную машину. Бан как-то даже не чувствует удивления, когда робот, шипя, вроде бы начинает включаться. Через несколько минут полной тишины в лаборатории раздаётся громкое, безэмоциональное: — Доброе утро, Создатель. Я очень рад, что вы включили меня. Потому что Создатель номер два просил меня передать вам послание, как только вы начнёте меня использовать. Чтобы прочесть послание, произнесите команду. И впервые за всё это утро Чаном одолевает смятение. Он удивлён, восхищён, рад… Чем-то настолько странным? Поэтому сразу же, не задумываясь, он произносит наугад: — Открой послание. Робот начинает издавать странные звуки, будто что-то перебирает у себя в «организме», а после монотонно произносит: — Команда принята. Послание будет прочитано через три, два, один. «Я же говорил, Чан, что если смогу, помогу с этим роботом?» — Послание закончено. Будут ли ещё какие-либо приказы для меня? — Нет, — тихо, неуверенно отвечает Крис, путаясь в своих мыслях. — Только ответь мне, как тебя зовут? Робот как будто думает какое-то время, а потом произносит: — Хан Джисон. Неужели?.. Ему хочется заплакать, но всё, что он сейчас может сделать, так это улыбнуться и посмотреть на «лицо» робота, что сейчас состоит лишь из кусков металла, скованных между собой. Тогда Бан думал, что у него снова появился смысл жизни, но… Даже так он ошибался…