Отражения

Очередной день наконец-то подошёл к концу, а Лига и Зимний Кубок стали на день ближе. Безусловно, Акаши ждал этого события. Момента, когда всё Поколение Чудес, включая Тетсую, вступит в беспощадную схватку друг с другом, чтобы понять, кто же лучший. Чтобы сдержать обещание, которое основа баскетбольного клуба Тейко дала друг другу на последней встрече. Акаши не мог об этом не думать. Отужинав с отцом и отчитавшись ему о проведённом в школе времени, Акаши отправился к себе. Принял душ, освежившись, приготовил оставшиеся уроки, которыми всегда занимался после капитанских дел, а дождавшись, когда волосы высохнут, лёг в кровать. Восемь часов полноценного сна достаточно восстановят потраченные силы, и завтра Акаши сделает ещё несколько шагов к победе. Всё как всегда. С этой мыслью он сомкнул веки, и разум заволокла было тьма, исполненная покоя, когда впереди раздался голос: — Необычно видеть тебя здесь. Его, Акаши Сейджуро, собственный голос. Открыв глаза, Акаши посмотрел на нежданного собеседника — как в зеркало. Это был он, слабак, с которым они когда-то давно поменялись местами, чтобы победить. Должна ли встреча с ним что-то значить? Акаши не знал, поэтому ответу предпочёл молчание. — Сомневаешься в чём-то? — спросил прежний Акаши. Настоящий улыбнулся, не скрыв торжества: — Было бы в чём. Я всегда побеждаю, и я всегда прав. Я абсолютен, и сомнения не в моей природе. — Не могу поспорить, — прозвучал спокойный ответ. — Однако в таком случае зачем ты явился? С самого начала Сейджуро было двое. Второй постоянно оставался в тени, лишь изредка выныривал на поверхность, меняя вежливый взгляд на холодный, мягкий тон голоса — на ледяной, вплетал в поток мыслей правильные, рациональные выводы. Защищал от глупостей и от ошибок, обеспечивал им обоим победу, а значит, и существование. — Это не более чем сон, — заметил Акаши на вопрос Акаши-прежнего. Акаши-устаревшей-модели. Акаши в баскетбольной форме Ракузан, которая смотрелась на нём отвратительно. — Сны связывают разум и подсознание, так что порой следить за ними очень интересно. Это не значит, что я собирался с тобой встречаться. Ты слаб и бесполезен и не имеешь никакой ценности для победы, — Акаши подошёл поближе к тому, кто сидел здесь, как в тюрьме. Вернее, стоял. У скамейки запасных рядом с зелёной стеной. Больше здесь ничего не было, только лился сверху такой слабый свет, словно горела лишь четверть всех ламп спортзала. — Всё верно, — согласился с ведущим Акаши ведомый. — Главное, чтобы ты продолжал побеждать. — Ведь победа — это всё, — с улыбкой добавил Акаши, про себя решив звать двойника Сейджуро. Без фамилии победителей. — Мы дошли досюда благодаря мне, — он провёл по щеке Сейджуро тыльной стороной ладони. Кожа оказалась неожиданно нежная. Впрочем, как у самого Акаши. Совершенно одинаковые. Нет, не совершенно. Почти. Взгляд, который Акаши видел в зеркале, и взгляд, который видел сейчас, отличались, как лёд и вода. Ни Акаши, ни Сейджуро не двигались, смотрели друг другу в глаза, словно пытались отыскать там что-то. Что именно? Они делили одну жизнь и одно тело, но отличались, хотя были похожи, как близнецы. Кожа на щеке, острый подбородок, крепкая шея, линия ключиц, даже растрёпанные красные волосы — всё было одинаковым, как у отражений. Всё ли? Разве сейчас Акаши видел всё? Поддавшись порыву, не дав мысли и возникнуть, он задрал Сейджуро майку и стащил её с него через голову прежде, чем тот что-то понял. Глаз Императора даровал предвиденье, позволял смотреть в будущее смело, без сомнений, и менять его при этом знании было легко. Сейчас Акаши видел безумие, но во сне исчезали всякие рамки, так что возник интерес. Сейджуро молча глядел на Акаши, уже скрыв удивление. По правде говоря, он и сам удивился, но глаза должны видеть всё. Стройное, подтянутое, жилистое тело, и вправду такое же, как в зеркале; разворот плеч, обычный для школьника, играющего в баскетбол; твёрдые мышцы живота, втянувшегося от прикосновения; гладкая кожа груди, в которой ровно билось сердце. Захотелось увидеть Сейджуро со спины, но тот не пожелал разворачиваться, и Акаши за шаг сократил расстояние до недопустимо мизерного: майка Ракузан почти касалась голой кожи. Акаши усмирял и не таких, но способ на сей раз выбрал тот, которым совершенно не владел. Всем телом прижавшись к Сейджуро, обняв его за спину, Акаши ткнулся носом ему в шею, вдыхая собственный запах. Собственного запаха не чувствуешь, но здесь его удалось ощутить, пряный, без названия, едва уловимый. Акаши лишь слегка удивился, когда Сейджуро тоже обнял его. Похоже, любопытство было взаимным. Любопытство повело его дальше. Вычерчивая пальцами узоры на спине, проводя по бокам ладонями, гладя, лаская, изучая, исследуя, Акаши приник к шее Сейджуро губами, кожей ощутил удивлённый вздох и вздрогнул, дождавшись ответа. Сейджуро сам прижимался к Акаши, цеплялся за его плечо и за талию — и ждал, ждал чего-то, отказываясь действовать, только реагировать, как всегда. Они знали друг друга как самих себя, они были самими собой, не друг другом, но Акаши хотелось знать больше, лучше, видеть и чувствовать — глубже, намного. Проследив поцелуями линию от ключиц к уху, Акаши куснул Сейджуро за мочку, и тот вдруг потёрся об него бёдрами, заставив стиснуть зубы — не застонать. Шорты начинали мешать, мешать начинало всё, и Акаши, раздражённо отпихнув скамейку, вжал Сейджуро в стену, спеша, торопясь, словно игра подходила к концу. Отстранился на мгновенье — лишь на мгновенье! — и накрыл губы Сейджуро своими, мягко, но настойчиво, лишая выбора; они раскрылись навстречу. Разум цеплялся за ощущения, когда по телу прошлась крупная дрожь, и Акаши дёрнул руками вниз, обхватил ладонью затвердевшую плоть; Сейджуро задышал чаще. Акаши потёрся об него сам, чувствуя, что хочет знать больше, ближе, так, как не знает никто… — Ты — не я, — шепнул Акаши, избавляя Сейджуро от шорт и белья. — Но я в тебе. — Раздень меня. — Дыхание ни к чёрту. Эти руки обжигали, эти руки томили, эти руки скользнули по бёдрам, и — что, чёрт возьми, происходит — Акаши раздвинул ноги Сейджуро, тот чуть не упал, но он удержал, в глазах их обоих мелькнуло безумие, в его собственных так точно — в отражении. Тело изнывало от жажды, рвущейся из-под контроля, Акаши замер, пытаясь собраться, но это чувство нехватки, неполноценности, несовершенства их состояния… Впившись поцелуем в губы Сейджуро, Акаши принудил его ответить, воровал эти ласки, напивался собою, а тот водил по его телу руками, гладил, цеплялся, царапал и двигался — и смотрел Акаши в глаза, прикрыв собственные. Туман, глухая жажда — и сталь где-то на дне, которая однажды вонзится в спину болью. Победив в борьбе за инициативу, Акаши зацеловывал такого же, как он, вжимал его в стену, ловил его взгляд, ласкал ладонью стоявшие члены, истекавшие соком желания. Ощутив ладонь Сейджуро между ягодиц, Акаши задохнулся и разорвал поцелуй. — Не смей… — Почему? Акаши улыбнулся, глаза сами собой распахнулись пошире: — Я хотел увидеть тебя со спины. Ты — не я, но во мне. — Сейджуро ответил беззлобной усмешкой, и разум уступил реалиям сна и слишком живым ощущениям. Слишком. Чересчур. «Так не бывает». Всё перепуталось — прикосновения, руки, шумное дыхание, частившее сердце — и Сейджуро рывком повернулся к стене, Акаши приласкал его сзади, не зная, что делать дальше, только не останавливался, даже когда сон стал безумием. Это сон, думал Акаши, оказавшись в Сейджуро. Это сон, думал он, зубами впившись в губу. Это сон, думал он, начав двигать бёдрами туда и обратно медленно, смакуя, пытаясь распробовать — и не закрывая глаза. Сейджуро упирался руками в стену, подаваясь Акаши навстречу; он прильнул к его спине, крепкой и горячей, вдохнул пряный запах, собрал его губами, желая ощутить языком. Чувство нехватки, неполноты, мерзкой пустоты исчезало, растворялось в дыхании Сейджуро и Акаши, в жаре их кожи, дрожи их тел, там, в темноте, где они соединялись, где один наполнял собою другого. Сейджуро цеплялся одной рукой за стену, другой лаская себя в том же ритме, общем, одинаковом, в унисон. Акаши смотрел, Акаши всё видел, Акаши наращивал темп, цепляясь за Сейджуро, порой помечая его плечи укусами. Такие же плечи, как в зеркале. Такая же шея, такие же волосы, растрёпанные, мокрые местами, и такие же сильные руки. Такой же… Акаши… Сейджуро… — Мне… — двигаясь в нём, выдохнул Акаши ему на ухо и потянулся к стоявшему члену. — Дай мне… — Сильнее, — простонал Сейджуро и послушался. «Всё-таки застонал». Акаши стиснул зубы, тут же ускорившись, чуть ли не вбиваясь в собственное тело, и остервенело двигал рукой, наблюдая за Сейджуро, широко раскрыв глаза, которыми теперь почти не видел. Чем дальше, тем слабее был разум, знание вливалось потоком ощущений и рваными кадрами, знание себя, познание себя, полное, непрерывное, абсолютное, слитое воедино. Акаши сходил с ума. Сейджуро сжимал кулаки и часто, хрипло дышал, запрокидывал голову, порой хватая ртом воздух, и тут же опускал её, выгибался и двигался навстречу, но скоро прекратил эти попытки, отдался Акаши полностью, так же, как в матче с Атсуши, и это было безумие. Безумие удовольствия и единения, абсолютности, полноценности, когда Акаши и Сейджуро стали Акаши Сейджуро, простонав свои имена и кончив. Акаши… …Сейджуро. Да. Устоять на ногах не вышло. Один упал на стену, второй, обессилев, на него, они вместе, дрожа, сползли на пол, ещё чувствуя тела друг друга. Акаши продолжал обнимать Сейджуро, не выходя из него, и, уткнувшись лбом в его затылок, собирал себя по кусочкам. Но кусочки отпадали, тонули в темноте, по которой расходились швы сна, внутрь врывалась реальность, потолок, сбитые простыни кровати и холодная — окно открыто — комната. Скамейка запасных исчезла. — Какого… — пробормотал Акаши Сейджуро, чувствуя напряжение в низу живота. Приподнявшись на локтях и посмотрев туда, он смог только вздохнуть: — Ну конечно. У него стоял. К счастью, ванная располагалась рядом, будучи смежным со спальней помещением, и попасть туда быстро и незаметно ничего не стоило. Заперевшись и сбросив с себя пижаму, Акаши кинул взгляд на зеркало, большое, высотой в человеческий рост. Широко распахнутые глаза — красный и карий, мокрая, липкая от пота кожа, налитый кровью твёрдый член — вот что увидел Акаши в отражении. Последствия естественные, но не из приятных. Сам сон значения не имел, ведь тело ещё созревало, к тому же, было девственным. «И всё же я не знал, сколь богато моё воображение, раз воссоздало столько ощущений», — пронеслось у Акаши в голове, когда он встал под струю холодного душа. Очередной день наконец-то подошёл к концу, а Лига и Зимний Кубок стали на день ближе. Лео продолжал забивать трёхочковые со стопроцентным попаданием, Котаро улучшил свои «три пальца» — в сравнении с тем, что было месяц назад, а вот с Небуей возникли лёгкие проблемы. Впрочем, уже завтра они исчезнут. Акаши и Маюзуми вели команду к победе. В эти мысли Сейджуро отца не посвящал, как и тот пока держал его и бизнес раздельно. Отужинав и отчитавшись о прошедшем дне, Сейджуро принял душ и, пока волосы сохли, покончил с остатком дел на вечер. Выкатив из-под кровати баскетбольный мяч, взял его в руки и присел на одеяло. Мяч был очень старый, тот, который в детстве подарила мать. Сам Акаши теперь считал, что пора бы выбросить отжившее своё, но запертый внутри слабак наверняка взбунтуется, да и отец слишком удивится. Вернув мяч на место, Акаши выключил свет, оставил окно открытым и, будучи уже в пижаме, нырнул под одеяло в свежую постель. Разумеется, после вчерашнего её пришлось заменить. Акаши засыпал и просыпался быстро, почти как машина или даже лучше, и мысль про постель стала последней, поглощённая тёмным сном. — Ты пришёл снова. Этот голос принадлежал Акаши Сейджуро. «Нет, — поправил себя Акаши. — Просто Сейджуро». В низу живота возникло напряжение, словно тело вспомнило вчерашний забег, но неуместная реакция не отвлекла от дела. Посмотрев на Сейджуро, Акаши отметил небольшую разницу: теперь тот сидел на скамейке запасных, уткнувшись в колени локтями, и глядел в ответ с непонятным ожиданием, словно уже знал, чем всё закончится. Акаши тоже догадывался, но был теперь осторожнее. Сон сном, а последствия выплёскиваются в реальность. Снова они оба в форме Ракузан. — Я никогда ни к чему не питал иллюзий, так что вряд ли и ты питаешь, но я всё же скажу. Сейджуро приподнял голову, поглядев пристальнее. — Я не знаю, почему ты снишься мне вторую ночь подряд, но это ничего не значит. Наиболее лучшим твоим применением было бы забвение. — Хочешь сказать, я совершенно не нужен? — моргнул он. Акаши удивился: — Так тебя это всё-таки задевает? — Не то чтобы, — спокойно ответил Сейджуро. Взгляд его не дрогнул. — Просто это было неожиданно. За все наши встречи со времён средней школы ты никогда не говорил про забвение. — Значит, говорю теперь, — распахнул глаза Акаши. — Я абсолютен. Я цельная личность, и я не прощаю тех, кто идёт против меня. — Разве я иду против тебя? — Я знаю тебя лучше всех. Знаю так, как никто не знает. А значит, отлично знаю моменты, ради которых даже такой слабак, как ты, наточит клыки и оскалится. Из всего Поколения Чудес ты раскрыл свой талант последним, и то благодаря мне. Будет неприятно, если ты забудешь об этом. Сейджуро ничего не ответил. Он лишь опустил голову так, что чёлка закрыла его глаза, видящие будущее, как и те, что у Акаши. Акаши его видел. Видел будущее этого сна. Более того, чувствовал! Один взгляд на форму Сейджуро — и Акаши вспоминал, как срывал её. Один взгляд на его шею — и Акаши вспоминал, как целовал её. Один взгляд на самого Сейджуро — и сладостная петля желания, постепенно накрывавшего тело, становилась всё туже, завязывалась в узел в начавшем пульсировать паху. Этот узел вбирал в себя каждую мысль, каждый осколок воспоминаний, и чем прервать эту муку, Акаши не имел понятия. Словно бы устав ждать, он встал к Сейджуро спиной, и тот внезапно заговорил: — Я не забуду. Возможно, ты и прав, но я пока уверен только в одном: ты сильнее. «Сильнее», — простонал голос из вчерашнего сна, и тело пробрало жаркой дрожью. Не изменившись в лице, Акаши сжал кулаки, лишь тем и выдав своё состояние. К завтрашнему дню требовалось выспаться, а не метаться всю ночь по кровати, чтобы проснуться на смятых простынях с отброшенным на пол одеялом. — Да, я сильнее, — уверенно подтвердил Акаши. — А ты по крайней мере не должен мне мешать. Я всегда побеждаю, и я всегда прав. Я абсолютен! — Вчера мы оба были абсолютны. — Чушь. Чтобы быть абсолютным, — повернувшись вполоборота к Сейджуро, Акаши беспощадно заявил: — Чтобы быть абсолютным, мне не нужен кто-то второй, навечно посаженный на скамейку запасных. Сейджуро опустил голову — оказалось, он успел её поднять — и негромко, всё так же уверенно сказал: — Вчера ты был иного мнения. Я такой же наблюдательный, как ты, поэтому лучше не спорь. Акаши раздражённо отвернулся, поймав себя на слишком сильных эмоциях. Впрочем, неудивительно. Так же, как он знал Сейджуро, Сейджуро знал его самого, то есть мог подобрать слова и сыграть на скрипке собственной души какую захочет мелодию. Отчасти поэтому Акаши не любил его. Не только за слабость, но и за то, что эта слабость оставалась частью Акаши, отказываясь исчезать. Сейджуро медленно поднялся со скамьи, и было отчётливо слышно и скрип кроссовок о пол, и шорох одежды, мигом напомнивший о внезапном порыве, которому Акаши поддался прошлой ночью. Он впился ногтями в ладони, не зная, что делать с желанием, как его побороть, и принялся считать очки на последнем тренировочном матче Ракузан. Но возбуждение слабеть и не думало. Безумно хотелось проснуться — и не просыпаться тоже. Отсутствие полноценного сна сильно подрывает силы, так что будить себя среди ночи — не вариант. Но и Сейджуро не позволит выспаться, а как поменять сон, Акаши не знал. — Пока ты продолжаешь побеждать, всё хорошо. Он замер. Эти слова были сказаны обычным тоном, спокойным и ровным, но Акаши словно впервые применил Глаз Императора. Истина проступила из мрака невероятно чётко, загорелась перед мысленным взором ярче огня тёмной ночью, и Акаши, резко успокоившись, повернулся к Сейджуро. Тот оказался близко. И кожа его на щеке осталась такой же нежной, как в прошлый раз. Губы — такими же податливыми, тело — таким же отзывчивым, желание — таким же, как у Акаши. И оба не закрывали глаза. Он не мог сбежать в другой сон или реальность, не после такого вызова. Бой, будь то матч или постель, не мог остаться незаконченным, если уж начался. Хотя назвать это боем было трудно: Сейджуро не сопротивлялся; они оба слишком хорошо знали, кому на каком месте лучше. Акаши избавился от одежды первым и застыл, обнимая Сейджуро, когда тот обхватил рукой его член и ритмично ею задвигал. Дыхание сбилось через несколько минут, желание стало острее, и Акаши в нетерпении слепо толкнулся в Сейджуро, который оказался ещё в шортах. — Думаю, тебе надо раздеться, или это с тобой сделаю я. Акаши хотел сказать это холодно, но получилось хрипло. — Мне подходит второй вариант, — выбрал Сейджуро. Задача была легчайшей из лёгких; Акаши задержал руки на его бёдрах, с силой вцепился и потянул на себя, прижался как мог теснее, чтобы лучше почувствовать, острее, сильнее, стать ближе к абсолютной наполненности. Сейджуро, конечно, охотно поддался, и Акаши обнял его за талию и плечи и привычной подсечкой опрокинул. В глазах напротив мелькнуло удивление, которое скоро сменила насмешка, потому что Сейджуро не упал, устоял, едва не заставив застонать с досады. Усмехнувшись, он накрыл губы Акаши своими и тут же углубил поцелуй, перетянув на него всё внимание. Акаши твёрдо знал, чего хочет, и всё же тонул в Сейджуро, таком же, как он сам, тонул в себе самом, жаждал опрокинуть его на пол, забраться сверху, овладеть — проснуться, чтобы к разуму вернулась ясность, но сон продолжался, и под ногами — не ковёр родного дома, а покрытие спортзала. А рядом… рядом… плавясь от страсти… Два одинаковых тела. Два разных взгляда. Сейджуро был частью Акаши, слабой его частью, так почему же он воспринимал его сейчас почти как самого себя? Безусловно, он себя любил. Он прильнул грудью к груди Сейджуро, ответил на его поцелуй со всей силой, какой обладал, и тот, расставив ноги пошире, двинул бёдрами навстречу, и снова, и снова, и Акаши слишком долго ждал. Он повалил его на пол, раздвинул ноги, припал губами к шее, вдыхая пряный запах, и Сейджуро запрокинул голову, охотно подставляясь под ласки, цепляясь, царапая, гладя. Таким сильным, красивым и послушным это тело сделал баскетбол. Акаши фыркнул, пробуя губами ключицы, зацеловывая грудь, проводя языком по животу, дрогнувшему и втянутому, и возбуждение уже становилось нестерпимым. Сейджуро дышал медленно и глубоко, ртом, сжимая в ладони свой член и водя ею от корня к головке и обратно. Акаши улыбнулся, наблюдая за этим, вбирая капли возбуждения ещё, и ещё, и ещё — и сорвался, накрыл собою, вскинул ноги Сейджуро повыше, членом упёршись во вход, и воздух, густой от порочного желания, пропитало предвкушение. Секунда мучительно тянулась за секундой, и Сейджуро в нетерпении повёл бёдрами, сжал бока Акаши коленями, водя руками по его спине, цепляясь за плечи, притягивая ближе, и вопрос таки прозвучал: — Интересно, почему ты мне отдаёшься. Жажда обладать Сейджуро зашкаливала, и Акаши медленно в него протолкнулся. — А почему ты меня берёшь? — Ты никогда не будешь вести в нашем тандеме. Ты всегда будешь подо мной, — шептал он, проникая глубже, — или на коленях. — Ты в основе, — выдохнул Сейджуро, обнимая его ногами, — а я в запасе. Это с самого начала было ясно: кто… на какой позиции… полезнее. Стратеги. Самоконтроль трещал по швам. Сдержаться на первых движениях ещё получилось, но Акаши быстро ускорился, наслаждаясь тем, как выгибался, извивался, метался под ним Сейджуро, соблазнительно хрипло дыша, кусая губы, впиваясь ногтями в плечи и спину, подаваясь бёдрами навстречу, насаживаясь на член, и если б они были океаном, то Северным Ледовитым в бурю. Акаши упирался руками в пол и двигался, но в какой-то момент взял Сейджуро за бёдра, сжимая до синяков, следя за его искажённым в экстазе лицом — с плотно стиснутыми зубами, затуманенным взглядом, проступившими капельками пота, которые захотелось слизнуть. Только одно раздражало. Раздражало, возбуждая Акаши сильнее, вызывая желание добиться своего, одолеть, победить, услышать наконец-то, как Сейджуро стонет от удовольствия. Переборов себя и остановившись, Акаши резко вышел из распалённого тела и поймал его взгляд — вопросительный, растерянный и такой же внимательный и цепкий, как всегда. Подрагивая, Сейджуро опёрся на руки и сел, провёл по губам языком, открыл рот, наверное, чтобы что-то спросить, но это было неважно. Схватив Сейджуро за талию, Акаши перевернул его на четвереньки и вернулся обратно внутрь него, едва не застонав первым. Прильнув к его спине животом и грудью, жарко дыша ему на ухо, одной рукой обнимая его, другой упираясь в пол, Акаши двигался в Сейджуро, всаживал поглубже, целовал места, до которых дотягивался, всё было беспорядочно и не по плану, но взять себя в руки не получалось. Сердце бешено билось под кожей. В шумное дыхание и влажные звуки вплёлся сдавленный стон, но чей? Акаши не понял: в висках стучало. Он отстранился и замедлился, взяв небольшую передышку, любуясь красивым телом под ним, которое со стоном подалось назад, пошло прогнувшись в пояснице — и больше Акаши не остановился. Он безумно любил Сейджуро, себя, вколачивался, чувствуя, что близок к пику, ловил пряный запах, полный возбуждения, и тихие сдавленные стоны были музыкой для ушей. Слившись с Сейджуро телами, Акаши сбивчиво прошептал ему на ухо: — Не понимаю… Он в ответ застонал. — Ты слаб… Ты не нужен… Ты мне не нужен… Сейджуро замер на секунду, дрожа, и обмяк, и Акаши толкнулся в него несколько раз, наполняясь до конца и наполняя себя, слившись со своим вторым «я» воедино, ослепнув, оглохнув на пару мгновений, и пришла пустота. Абсолютная. Из последних сил держа в объятьях Сейджуро, Акаши повернул к себе его голову, губами поймал неровное дыхание, заглянул в безумные красные глаза, чей цвет почти полностью съели зрачки. От вида этого стало хорошо. Очень. Сейджуро обессиленно улёгся на полу, и Акаши устроился сверху. Оставлять это тело не хотелось, ведь сон всё равно сейчас закончится, уничтоженный реальностью спальни в родном доме. А пока Акаши водил по телу Сейджуро пальцами, с вялым любопытством целуя затылок и плечи, солоноватые от пота. Можно ли настолько любить себя, Акаши не знал, но, в целом, это не имело значения и не вызывало интереса. — Ты тяжёлый. — Не тяжелее тебя. Ухмыльнувшись, Акаши вышел из Сейджуро и лёг рядом с той стороны, в которую он повернулся. Они лежали, глядя друг другу в глаза — два красных и красный и карий. Губы Сейджуро влажно блестели, он медленно провёл по ним языком, слизывая лишнее, и Акаши, приподнявшись на локте и подавшись вперёд, запечатал эти губы поцелуем. Самопознание — штука увлекательная. Увлекательная, бесконечная, абсолютная… …бездна. — Какого чёрта?.. Акаши Сейджуро снова не выспался. Он перестал высыпаться. Школьные занятия продолжались как обычно, тренировки шли в усиленном режиме; к тому же, Сейджуро был капитаном. Усталость с каждым днём одолевала сильнее, но скрывать её было одним из умений каждого в знатной семье Акаши, и Сейджуро оставался абсолютным идеалом, зная, что может стать ещё лучше, и развиваясь дальше. Однако последние несколько дней неизменно повторялся один и тот же сон в разных вариациях. Как Акаши Сейджуро любит себя. Как запертый внутри слабак проявляет инициативу и вообще открывает рот. Так недолго и до того, что они вновь махнутся местами, и тот, кто умнее, тот, кто сильнее, тот, кто талантливее, окажется под замком, если не исчезнет вовсе. Нельзя было это допустить! Акаши Сейджуро всегда побеждал, и этот случай не станет исключением. — Всё хорошо, Сей-чан? — участливо спросил Лео, прижимая к боку баскетбольный мяч. — Да. Не беспокойтесь. Даже если это ложь, это не помешает нам побеждать, поэтому не имеет значения. Дома всё повторилось по сценарию. Капитанские дела, ужин с отцом, душ и домашние задания. Когда же выключил свет, открыл окно и лёг в кровать, Акаши минуту буравил потолок мрачным задумчивым взглядом. Было ясно как день, что прошлые сны повторятся. Конечно, вовсе не спать попросту не получится, а с кем-либо делиться своими проблемами, тем более такого характера, Акаши не привык и привыкать не собирался. Когда две личности поменялись местами, отец решил, что его сын наконец-то взялся за ум, а вот с тем же Шинтаро отношения разладились. Но главное — Поколение Чудес оставалось вместе, даже будучи врагами, и Акаши это устраивало. Сегодня либо в ближайшее время предстояло разобраться с последней проблемой, оставшейся со средней школы. Со слабаком Сейджуро. Уснул Акаши подготовленный, но, открыв глаза, обнаружил скамейку запасных, на которой лежала аккуратно сложенная форма Ракузан — а рядом стоял обнажённый Сейджуро. Глаза его выражали ожидание. На мгновение стало интересно, как бы он называл Акаши, если бы всё происходило в реальности. Любовником? Насильником? Соседом, скажем так, по квартире? Впрочем, это было неважно. Акаши пришёл сюда подготовленный и, пока ничего не случилось, стремительно приблизился к Сейджуро, схватил за плечи и собрался встряхнуть, но вместо этого прижал к себе: — Ты будешь сидеть здесь вечно. Ты вечно будешь во мне, до самого конца. — Я так и планировал. — Ты бесполезный слабак! Ты мне не нужен! — Тогда отпусти меня, — холодно предложил Сейджуро, но он всё ещё оставался водой, а не льдом. — Ты — это я. Я, которого никто и никогда не узнает так, как я. Нет, я, которого больше никто и никогда не узнает, кроме меня. Никто… Никогда… Слышишь? Болезненно-сладкое томление в низу живота. Поцелуи. Обычно глубокие и чувственные, мимолётные и дразнящие, этой ночью — резкие, грубые, эгоистичные. Отброшенная прочь форма Ракузан. Во сне всё менялось. Акаши собирался повести себя как-то иначе, он смутно об этом помнил, но сейчас лишь подчинялся бесконечному желанию, встречая потрясающую взаимность. Обошлись без прелюдий. Оттолкнув скамейку в сторону, Акаши прижал Сейджуро к стене, рывком раздвинул ноги, между которыми устроился, закинул одну себе на локоть, упираясь руками в бетон, и целовал губы, кусался, злился непонятно на что — забыл, жадно тёрся о Сейджуро, разогревая, попробовал сначала пальцами, одним, двумя, сгорая от безумного желания себя трахнуть. Сейджуро лишь цеплялся за плечи, двигался навстречу и подставлялся под беспорядочные ласки; один раз откинулся назад, стукнулся, поморщился от боли, и Акаши, ухмыльнувшись, вошёл сразу как вытащил пальцы. Охнул и тут же задал ритм, понёсся быстро и грубо, уткнувшись в плечо Сейджуро, вбивая его в стену, вырывая из груди сдавленные, невольные стоны, которые тот наверняка хотел сдержать, и шумное дыхание над ухом лишь больше распаляло взбешённого, голодного, запутавшегося Акаши. — Я сильнее, я талантливее, выше, — бормотал он, раз за разом погружаясь в Сейджуро и не замечая царапин от его ногтей. — Ты мне не нужен, ты не должен быть мне нужен, ты… Безумие выплеснулось потоком эмоций, оставив в голове блаженное ничто, и Акаши прижался к Сейджуро теснее, теперь чтобы просто не упасть. Его трясло. Трясло их обоих, они цеплялись друг за друга, сплетясь, как две неразлучные змеи. Акаши всё ещё оставался в Сейджуро, дрожавшем, горячем, рвано дышавшем, ощущал у себя на животе его семя и пытался в полной мере осознать, что только что послал к чёрту весь план. — Ты — это я, — пробормотал Акаши бессмысленно. — Я, которого никто… никогда… — Никогда, — согласился Сейджуро. Акаши было плохо. Бодрствующий Акаши был зол. Очередной день наконец-то подошёл к концу, а Лига и Зимний Кубок стали на день ближе. Однако настал тот непредвиденный момент, когда Акаши это волновало едва ли. Он стоял в душе под струями тёплой воды, бессмысленно глядя, как та собирается к сливу и исчезает в чёрной воронке. Обычно сновидения утекали, подобно этой воде, в небытие подсознания, но каждый сон с участием Сейджуро намертво отпечатался в памяти. Словно всё происходило в реальности. Это было преградой на пути к победе, потому что Акаши стал терять концентрацию. Сказывался недосып. К тому же, изменился взгляд на форму Ракузан: когда смотрел на неё, Акаши вспоминал множество способов снять её с игрока. Это было по меньшей мере непрофессионально. Сегодня, скорее всего, снова приснится Сейджуро, и Акаши снова проснётся незадолго до восхода солнца, будучи мокрым не только от пота и, само собой, возбуждённым. Эта проблема требовала решения. Задумавшись над ним, Акаши скользнул взглядом по вялому члену, вышел из-под душевых струй и, проверив на слух, нет ли кого за дверью ванной, осторожно себя погладил мокрой тёплой ладонью. В голову тут же пришёл Сейджуро. Голый и тоже в душе. Дрянные ассоциации. Но несколько движений при мыслях о Сейджуро, и у Акаши встал. Он не хотел тратить на это много времени, собирался лишь довести себя до пика, передёргивал с каждой секундой всё резче, чувствуя, что только руки недостаточно, что подобие тепла не заменит тот жар, в котором метался Акаши, пока занимался любовью во сне. Это злило, нарушало привычный порядок, выводило из равновесия. Акаши Сейджуро всегда было двое, однако ещё никогда это так не мешало жить. Он выжал из себя всё до последней капли, но удовольствия не получил. Не то. Не так. Нет чувства абсолютного единения. Нет собственного лица перед глазами, нет собственных губ в миге от прикосновения, да и раздвоить собственный голос не выйдет. Было отвратительно сравнивать подлинник с настолько жалкой подделкой. Всё-таки применив душ по назначению, Акаши шагнул на кафель ванной и, обнажённый, встал перед зеркалом. То, конечно, успело запотеть, и пришлось немного протереть его полотенцем. Акаши внимательно осмотрел своё тело. Ничего не поменялось, всё как всегда. Но если не смотреть на лицо, представить немного другой взгляд и карему глазу вернуть красный цвет, внутри начинало тлеть нечто, отдалённо похожее на вожделение. Это было ненормально. От этого следовало избавиться, стереть и забыть. Акаши подошёл к зеркалу вплотную, прислонился к нему лбом, глядя в глаза своему отражению. Но единственным, что отличало двух Акаши друг от друга, оставался взгляд. Отражение в зеркале было абсолютно бесполезно. Даже на замену не сойдёт. Уснул Акаши в отвратном настроении. Через несколько мгновений, как повелось, открыл глаза, посмотрел на скамейку запасных у зелёной стены, но никого не нашёл. Сейджуро он этой ночью не дождался. Пошла череда пустых снов. Снов о пустом спортзале, пустой скамейке запасных, пустых, ни к чему не приводящих поисках, а открыть рот и позвать в пустоту по имени Акаши не смог. Сейджуро исчез. Не удалось найти даже его форму. С одной стороны, это было хорошо, потому что недосып ушёл в прошлое, и теперь Акаши смело шагал к победе Ракузан на турнирах страны. Но с другой… возникло чувство, будто исчезло нечто важное. Как если бы исчез баскетбол. На самом деле такое сравнение было не совсем уместным, потому что Акаши прекрасно понимал, что обычно у людей внутри один человек, а никак не двое. И всё же, стоя в очередной раз в душе, Акаши невольно вспоминал последнюю встречу с Сейджуро, и уже одно это воскрешало былое желание. Разум, однако, оставался чистым; только он и спасал. Школа, ужин с отцом, тренировки, дела капитана баскетбольной команды тоже помогали сохранить рассудок, но как только Акаши оказывался наедине с зеркалом… Никто об этом не знал. Три недели. Три недели Акаши то жаждал Сейджуро, то презирал его, то хотел с ним встретиться, то не хотел, не менялось лишь одно — желание, и рука здесь не помогала. Настроение портилось день ото дня, к ночи становясь совсем поганым, но Акаши ни на ком не срывался. Разум его был устойчив. Устойчивым было и вожделение, всегда, всегда возвращалось ночами, не находя утоления… — Эй, Котаро! Слышь, как называется чувство, когда не хватает человека рядом? — спросил Небуя, держа в руках какой-то иностранный журнал. Котаро, конечно, изрядно удивился: — Зачем тебе? Тебе кого-то не хватает? — Придурок, я кроссворд разгадываю, — рассмеялся тот в ответ и перечитал вопрос. — Я знаю, конечно, что это за чувство, но забыл название. Эй, Акаши, ты точно должен знать. Чувство, когда не хватает кого-то рядом. — Тоска, — ответил Акаши, понимая, что охотно добавил бы каплю вопросительного тона. Это было бы, к тому же, честнее, но своё тихое сумасшествие по человеку внутри определённо стоило скрывать. — А как это будет по-английски? — Ты разгадываешь английский кроссворд?! Сегодня не оказалось и спортзала. Лишь непроглядная, бесконечная, вязкая чернота, по которой плыли клубы серого тумана, больше похожего на дым без запаха. Может, пришли другие сны? Но чувство пустоты осталось прежним. Акаши не мог перепутать. Он не позволял эмоциям брать верх, однако понимал, что они — такая же часть его самого, как разум, и ничего с этим не поделать, разве что контролировать. Тоска. Днём Акаши почти не замечал её, но по ночам она преследовала, точно проклятие. Возможно, и черноту вокруг породила она. Он стиснул кулаки, пытаясь отмахнуться от сжавшего сердце чувства одиночества, свойственного скорее слабаку Сейджуро, чем непобедимому Акаши. Когда-то они были по-настоящему едины, но их единство разделилось на две разумные части, когда долг всегда побеждать начал перевешивать возможности. Акаши… Сейджуро. Общее на двоих имя, общее на двоих тело, общая на двоих жизнь. — Сейджуро, — уверенным тоном позвал Акаши, на ответ, впрочем, особо не надеясь. В голову вновь полезли непрошеные воспоминания. О самой первой встрече в этой истории, когда одолело любопытство и майка Ракузан полетела на пол. Об объятьях, за этим последовавших, о первых поцелуях и ласках, о том невероятном ощущении, когда Акаши взял Сейджуро впервые, шепча себе, что это лишь сон. Тогда страха не было, лишь жажда познания, и Акаши познавал, с каждым разом всё глубже, вбирая всё, что видел Глазом Императора, а видел он Сейджуро, ласкавшего себя, Сейджуро, в котором двигался, Сейджуро, простонавшего однажды: — Сильнее. Акаши присел на чёрную мглу, обхватив себя за колени: опять. Во сне он собой почти не управлял, и мысли свободно проникали в его голову, принося боль, и жажду вернуться, и пламя, разгоравшееся внутри. Он не собирался ему поддаваться, пытался погасить, отвлечься на другое, но воспоминания не оставляли, и в теле оживали ощущения. Лишь призраки, не более, однако их хватило, чтобы распалить Акаши. В шортах Ракузан стало малость тесно, по жилам расходился мучительный жар, сладкий, приятный, исполненный голода, но Акаши не делал ничего, чтобы его утолить. Минута утекала за минутой, как песок в песочных часах, и член уже стоял колом, исходя остро пахнущей смазкой. Акаши сидел неподвижно, утопая в мучительной вечности, и вспоминал, вспоминал, вспоминал, как Сейджуро принимал его в себя, как цеплялся за его плечи и спину, как возбуждал, всего лишь продолжая дышать, и каждое прикосновение, каждый толчок вовнутрь, каждый вырванный из груди стон убивали Акаши; он умирал, и смерть эта была как наркотик. — Ты слаб, ты не нужен, ты бесполезен, — прошептал он, не веря собственным словам, и с ужасом вспомнил, что говорил про забвение. Что если Сейджуро исчез навсегда? Эта мысль рассеялась, едва приняв форму: Сейджуро прильнул к спине Акаши грудью, он вспыхнул, как спичка, однако не шелохнулся, только шире раскрылись глаза. Он увидел будущее, конец этого сна, и томление в паху стало невыносимым, но упрямство было таким же. Сейджуро ушёл — и лишь теперь вернулся, и Акаши о многом хотел его спросить! — Я мешал тебе высыпаться, и это сказывалось на тренировках, став серьёзной преградой на пути к цели, — ответил Сейджуро на безмолвный вопрос, шептал на ухо обычным своим ровным тоном, и Акаши сидел, напряжённый, как тетива, способный сорваться в любую секунду. — Именно, — сказал он. — Ты только мешаешь. — И эту проблему надо решить. Даже когда я ушёл, ты продолжал приходить и ждал, временами принимаясь за поиски. Тебе надо было лишь прекратить приходить. Тело Сейджуро обжигало сквозь одежду, казалось, его кожа пылала, и мысли то и дело сбивались, и сердце бешено билось, а когда он обвил тело Акаши руками, стало плохо совсем. — Ты… Ты ничтожество, не сумевшее угнаться за Поколением Чудес, чёрт побери! Поэтому родился я! — Ты появился раньше. Ты был сильнее меня и помогал выстоять, быть может, сам того не сознавая, — спокойно ответил Сейджуро, и слова его дыханием касались уха, шеи; Акаши оставалось лишь цепляться за разум, чтобы не поддаться соблазну. — Когда возникали проблемы, то быстро находилось их решение, и это закономерно приводило к победам. Мы существуем, пока побеждаем, нас признают, пока это так. В прошлом я не смог обеспечить нам победу, и ты занял моё место в основе. Но я всегда могу тебя заменить. Запасные игроки — это поддержка, можно сказать, прикрытые тылы. Акаши тихо застонал сквозь зубы, изнывая от желания взять Сейджуро вновь. Но почему-то не действовал, пока тот шептал на ухо, щекотал дыханием кожу, обжигал сквозь одежду, сидя сзади на коленях и обнимая Акаши. — Я абсолютен, и я справлюсь сам. Я не знаю поражений и в замене не нуждаюсь. Всё, что мешает и бесполезно для победы… «…достойно забвения», — Акаши не смог сказать. Чернота смыкалась вокруг него с Сейджуро, окутывала серым непонятным туманом, растягивая минуты в целую вечность, полную густой и вязкой тишины. Акаши плавился в объятьях Сейджуро, умирал в бесконечной сладкой агонии и не позволял себе двигаться — сорвётся. Сейджуро же ждал, чего-то ждал, как всегда не действуя, а реагируя. Он был ведущим перед остальными и был ведомым, когда рядом Акаши, и сейчас, нужный-ненужный, молчал. Вечность закончилась, когда Сейджуро вздохнул. От этого вздоха по телу прошлась дрожь. Ослабив объятья, Сейджуро отстранился, и Акаши, развернувшись, вцепился в него, набросился, повалил наземь, стремительно накрыл собою, движимый одним лишь желанием близости, и спрятал лицо на чужом плече, впервые за все эти ночи закрыв глаза. Акаши оглушило вихрем ощущений, стоило Сейджуро поёрзать на месте, и комок жара внутри взорвался, расплескался, как раскалённый плавленый металл, тёкший доселе по жилам. Акаши дрожал, не в силах сдержаться, и Сейджуро водил по его телу руками. Задрав ткань, он гладил бока и спину, потирался о грудь и живот собой, одними лишь пальцами творил колдовство, от которого пепел на месте взрыва начинал тлеть, раскаляться, гореть, и Акаши в ответ залез Сейджуро под майку. Изучал горячее тело как заново, понимал, что любит себя всё сильнее, потянулся ниже, к мешающим шортам, погладил Сейджуро сквозь ткань, улыбнулся, услышав, как тот задержал дыхание и медленно, медленно выдохнул. Акаши приподнялся, лаская его, заглянул ему в глаза в поисках ответов, усмехнулся, приблизив к нему лицо, и приник к его губам своими. Сейджуро послушно приоткрыл рот, жаркий, влажный, пленительный, и позволял себя целовать, целовался, обнимая Акаши за затылок. Чёрно-серое море вокруг, казалось, покачивало их на волнах, и даже одежда не раздражала, лишь возбуждая сильнее. Акаши гладил Сейджуро внизу, покрепче сжав на нём пальцы, и наслаждался им медленно, пробуя каждый миг. Прошла ещё одна вечность. Закончилась, когда Акаши замер и потянулся ласкавшей рукой к краю шорт, стаскивая их с желанного тела, приподнявшегося, чтобы помочь. — Adidas, — усмехнулся Акаши, снимая с Сейджуро кроссовки. Тот ответил ему точно такой же усмешкой и избавился от задранной майки. Акаши сделал так с собственной, и с шортами, бельём и кроссовками. Два одинаковых тела. Два разных взгляда. Сейджуро был частью Акаши, слабой, слишком доброй его частью, и он, соединившись с ним, прошептал ему в губы: — Оставайся здесь. Я всех одолею. Я победитель… был им… и буду всегда! А ты сиди здесь. Тебе не надо ничего делать. Ради себя Акаши мог сделать всё, что угодно. Он двигался в Сейджуро восхитительно медленно, отпечатывая в памяти каждое мгновение, и это тоже была победа, маленькая, о которой никто не узнает, но победы были для Акаши воздухом, он без них не умел. Больше он с Сейджуро не встречался до самого матча с Сейрин. Всё вернулось на круги своя: спокойный сон, тренировки Ракузан, адекватный взгляд на баскетбольную форму, желание было полностью утолено и знать о себе не давало. А потом… потом… …победа уплыла из рук Акаши. У него её вырвали, а он не смог вернуть! Он не знал, что такое поражение. Он впервые ощущал этот страх, почти животный. Он выучил главный жизненный урок: победители получают признание, а проигравшие теряют всё. Победа — это жизнь. Поражение — смерть. Акаши предпочитал быть убийцей, а не жертвой, но победа уплыла из его рук. — Сдавайся, — услышал он голос Сейджуро. — С тобой мы больше не победим. Основываясь на его опыте, на опыте слабака, когда-то едва не проигравшего Мурасакибаре Атсуши, Акаши жертвовал всё на алтарь победы. Себя. Команду. Чувства. Даже воспитание. Сейджуро назвал это их с ним грехом, который никогда не исчезнет. Акаши смотрел на человека, похожего на него как близнец, и видел, как в нём загорелась воля, жажда сразиться — и победить. Сейджуро поднялся на ноги, собираясь покинуть скамейку запасных. А Акаши умер. Впрочем, не сопротивляясь. Он стал бесполезен, так что это, наверно, было правильно. — Кто ты? — не узнал его Маюзуми. — Кто я, спрашиваешь? Возмутительно. Я — Акаши Сейджуро, конечно же.