моя цена

о чем говорить с родными, когда мне пророчат смерти в бесчисленных лже-вселенных, в бесчисленных лжемирах? о том, что я буду помнить и слать им на землю вести о том, что совсем не страшно, хоть мною владеет страх? я помню, как там родился, как рос и учился плакать, как рос и учился видеть, где друг мой, а где мой враг. Я умер впервые в десять, меня окружала слякоть, и кто-то такой всесильный окутал мой разум в мрак. и я вдруг очнулся зверем в лесах не известных мне же, вдыхал сладковатый воздух, искал до земли следы. я помнил родные лица, и память живой и свежей была до конца, до боли от пули в моей груди. и мрак моим старым другом явился, чтоб вновь окутать, чтоб вновь, издеваясь, бросить в одно из чужих мне тел. теперь я проснулся птицей безжалостной, злобной, лютой, и мне подчинялись горы, пока я не постарел. глаза закрывая птичьи, я помнил родные степи, я помнил родные руки и как обнимала мать. меня разрывали корни — врезались тугие цепи, а я умолял проснулся и больше не умирать. в бесчильнных мне вселенных рождаться и жить, все помня, но раз я проснулся богом и смог до небес достать. я был бесконечно добрым, великим там и огромным, и понял, что время друг мой. и все повернулось вспять. очнулся десятилетним, болезнь поборовшим чудом, и мама, целуя крест свой, заплакала сгоряча. глаза ее молодые, прекраснее незабудок, смотрели, казалось, в душу, стоящего здесь врача. а я, утирая слезы, поклялся, что буду чаще смеяться, дружить и верить. лелеять свою судьбу. как жаль, что прожив всю вечность, теперь лишь, слегка дрожащий, я смог, посмотрев ей в душу, сказать: — я тебя люблю.