Pain

      Санс знал, как к нему относится Папирус. Животное, не более. Именно поэтому Босс подарил ему ошейник. Именно поэтому Босс каждый день унижает, бьёт его. Что бы Санс ни делал, как бы он ни старался. Санс надеялся, что однажды брат взглянет на него без презрения и злости. Он надеялся, потому что любил. Но его любовь только причиняла ему боль. Но зачем ради кого-то стараться что-то сделать, если ничего не изменится? Санс мог однажды опустить руки, уйти, ничего не сказав, исчезнуть из жизни Главы Королевской гвардии. Мог, но не уходил, хоть и знал, что любовь его когда-нибудь погубит. — Санс! Ленивые ты кости! Вставай! — утро началось с криков разъярённого Папируса. Он всегда зол, когда дело касается его никчёмного, по его мнению, брата. Мусор. Ничтожество. Бесполезный мешок костей. Слабак. Этот список оскорблений бесконечен. Андайн и Альфис задавались вопросами: «Почему Папирус так разговаривает с Сансом? В чём он так провинился перед младшим братом?» — но те молчали: не хотели, чтобы кто-то вмешивался. Они оба знали, почему так происходит. Этого достаточно. — Встаю, Босс, встаю, — устало произносит Санс. Он не спал. Просто глядел в потолок и думал о том, как бы было хорошо всё изменить. И сколько Санс ни старался, Папирус всё равно недоволен.       Старший брат встает с постели, заправляет её, одевается, выходит из комнаты и направляется на кухню. Он сталкивается с Папирусом, но не поднимает взгляд на него. Ему тяжело смотреть на того, кто его не ценит, кто смешивает его с дерьмом каждый гребанный день, не думая о чувствах Санса. Иногда того посещали мысли о том, как бы Босс жил без него. Наверное, ничего бы не изменилось: Папирус продолжил бы готовить свои спагетти, орать на кого-то другого (наверняка нашёл бы замену Санса, он может), следить за порядком. Но он никогда не вспомнит о том, кто его боготворил.       От этих мыслей у скелета пропадает желание есть фирменное блюдо Босса. Он покидает дом, бросив напоследок, что пошел на пост, удивив этим младшего брата.       Сансу нужен был свежий воздух, чтобы собраться с мыслями. Дома ему не хотелось находиться: там его Босс. Любимый Босс. — Скоро это всё закончится, — успокаивает себя в который раз скелет, обнимая свои плечи, крепко сжимая пальцами ткань толстовки. Ему хотелось кричать от душевной боли, что его давно терзает. Он не помнит, когда в последний раз спокойно спал без мысли о возлюбленном. — Сейчас больно, потом будет легче, — голос дрожит. А ведь выговориться некому.       Санс уснул на посту от усталости, и он знал, что вскоре получит «по заслугам» от Папируса. Ему снилась альтернатива, где скелеты счастливы, где нет какой-либо злобы. И так не хотелось просыпаться, зная, что реальность жестока. «Санс, Санс!» — звал его во сне голос младшего брата. Его тряс кто-то за плечо. Открыв глаза, скелет видит перед собой красный шарф, а после, подняв взгляд, — разъяренного Папируса. — Нет, — шепчет каламбурщик, уже не выдерживая все накопившиеся эмоции, всхлипывая.

***

      Папирус с рыком толкнул своего ленивого брата в сторону заляпанного, грязного дивана. То ли он промахнулся, то ли так было задумано, но Санс упал вовсе не на мягкую обивку, а на спинку, перевесившись через край, услышав хруст собственного позвоночника. Сдавленно прохрипев от боли, он матом прокомментировал действия Босса, не в силах шевельнуться, не то, чтобы вернуться в вертикальное положение из-за боли в позвоночнике. — Босс, че за хуйня?! — Молчать, блять!       Все же, низкорослому скелету пришлось встать, так как его грубо схватили за ошейник, подняв в воздух, медленно душа. Схватившись за край, чтобы предотвратить такой исход, старший лишь оцарапал пальцы о железные шипы. Он все еще не хотел причинять Папсу боль, но следующее действие заставило прошедшего через множество унижений, оскорблений, побоев и прочего, что он терпеливо переживал ради брата, заставило его глаз впервые зажечься: когтистая рука в алой перчатке, без какой-либо совести, полоснула по его куртке, выпустив наружу белый поролон. Не потерпев такого отношения к своей самой дорогой вещи, Санс создал кость, оттолкнув тупым краем Босса, упав на пол, опираясь о пол руками. Очередную попытку встать предотвратила нога, вдавившая его в деревянную поверхность, каблук которой до хруста наступил на его копчик.       Папирус моментально, без лишних слов, сдернул с него футболку, разорвав ее, оставив переднюю часть под Сансом. Затолкав в матерящийся рот обрывки ткани, вдавив после лицо в пол, Папирус с яростью принялся царапать кости лежащего, оставляя длинные, кровавые полоски на бледных, покрытых шрамами, костях. Перевернув жертву, сев между ног брата, он содрал, в прямом смысле, шорты, заметив слабое алое свечение. — Это тебя возбуждает, шлюха? Тогда сейчас ты получишь еще больше удовольствия.       Отрицательные мотания головой были проигнорированы тем, что Папирус сорвал свой ремень, обвязав им запястья своей игрушки, крепко стянув кости. Ноющая боль мешала Сансу вызвать атаку или хотя бы телепортироваться. Ощущая себя ничтожеством, низкорослый скелет только дернулся, тут же почувствовав сильный удар по скуле и шипение Босса: «Не дергайся». Но тот был упрямым, оттого и начал вырываться активнее. Скелет со шрамом больно ударил его по черепу, тут же сняв штаны до своего вставшего неона, с нескрываемым наслаждением смотря на потерянное выражение лица старшего. Решив наказать его за маты, которые были слышны даже сквозь ткань, он вытащил из-за боевого костюма хлыст, используемый для выпытки информации.       Помахав ими пару раз в воздухе, нанёс первый удар. Но Санс вытерпел, не издав не звука. Тогда на его кости начали градом сыпаться удары, а Папирус бил все сильнее и сильнее. Низкорослый скелет начал шипеть от боли, сжимая руки в кулаки, тяжело и рвано дыша, но сдерживаясь от крика. К двадцатому удару он начал плакать, так как все кости были исполосованы, и дальнейшие удары приходились на открытые раны       Хмыкнув, Босс подставил головку к магической дырке, попытавшись войти. Так как это его первый опыт, как, в прочем, и у Санса, это действие совершить не получилось. Насухую, резко, в узкую магию не вошла даже головка. Рыкнув, Папирус резко приподнял брата, вытащив тряпки и подставив член к его рту. — Укусишь — еще один зуб выбью.       Санс отворачивался, но его схватили за затылок, прижавшись головкой ко рту. Он хотел сказать что-то язвительное или заставить младшего передумать, приоткрыв рот, чем тот тут же воспользовался, до середины войдя в теплое горло. Несоответствие в размерах, от чего скелет начал захлебываться, не в силах вдохнуть хоть малейшую крупицу воздуха. Папирус, не обращая внимания на задыхающегося, тут же задвигал его головой, войдя до конца, смачивая свое достоинство в его алого цвета слюне, с наслаждением иногда царапая ребра. Глазницы Санса закатились, а движения сопротивления ослабли.       И тут он почувствовал, что член покинул его горло. Судорожно вздохнув, он почувствовал сильное головокружение, а кашель раздирал ребра. Но опомнится ему не дало проникновение уже со смазкой в виде его собственной слюны. — Нет! — взвизгнул он. Член буквально вспорол нежную плоть, проник в судорожно сжимающуюся магию, проникая все глубже и глубже.       С чавкающими звуками неон яростно двигался в нем, широко растягивая стенки её. Воя и визжа от боли, Санс с болью посмотрел в алые глаза, умоляя самое родное для него существо остановить эту пытку. Отвращение от предательства и боль от того, что это делает тот самый скелет, которого он защищал с самого рождения от собственного отца, получив в битве огромную трещину, защищая свою родню, он тихо заплакал. Глазницы раздирало от боли, ибо плакал он еще малышом, все сдерживая в себе, чтобы быть для Босса защитой. И вот чем обернулось его трепетная любовь к брату!       Магия кровоточила, толчки нещадно разрывали ее, член проникал с каждым толчком все глубже и глубже, рвя его изнутри. Хрипя от боли, скелет просипел: «Ненавижу», — с болью в душе и тазу. Он уставился в стену, не в силах смотреть в некогда искрящиеся детской невинностью глаза.       Папирус, без сожаления, начал вгрызаться в его плечо, по-звериному рыча над его черепушкой, поглаживая и шлепая по скулам, с страстью насаживая кричащее от боли тело слабеющего и смирившегося, сломанного монстра. Промелькнула мысль о том, почему он раньше до этого не додумывался? — Ну ничего. Я научу тебя быть сильным.       Очередной, грубый толчок, и старший завопил, задергавшись от нового притока боли. Магия порвалась, горячая жидкость, будто шипя, поползла по его бедрам, стекая на пол алыми каплями. Но на этом Папирус не планировал останавливаться. Перевернув свою игрушку, он вновь принялся бить его по ребрам, проломив одно, с наслаждением впитывая муку, которая отражалась на милом личике его брата. — Ничтожество, мусор, который никому не нужен… — прошипел высокий скелет. В мыслях лишь добавил: «…кроме меня», — отстегивая ремень, что сковывал движение рук.       Санс, получив свободу, создал кость, ударив ею брата. Щелкнув пальцами, тот телепортировался в Водопадье, шокировав своим исчезновением Босса, спрятавшись за статуей. Если он никому не нужен, так какой смысл жить? Ради кого?       Боль от этих слов брата разъедали душу не хуже кислоты. Схватившись за ребра, он со стоном боли лег на землю, поджав больные ноги к груди, уткнувшись в них лицом. Последние силы покидали.       Утром Папирус стал искать Санса. Он не спал всю ночь, думал, что старший брат сам объявится, в голове уже думал, как извиниться. Но этого не случилось. Высокий скелет очень сильно переживал и злился на самого себя. Молился Азгору, чтобы с Сансом было всё в порядке. Попросил Андайн о помощи.       Шло время. Казалось, будто Санс провалился сквозь землю. Но Папирус нашел его. — Санс… — Глава Королевской гвардии упал на колени перед прахом, красным ошейником с шипами и клочками футболки своего брата. Из глазниц полились слезы. Душа болела. Он остался один. И никто не будет больше так глупо шутить, как это делал Санс. Больше никто не будет его любить, как это делал старший брат.       Боже, как же Папирус ненавидел его лень, каламбур, подчинение...