***
Они шли по бесконечным для парня лестницам, завёрнутым в квадратную спираль. Глухой гул шагов раздавался по всему подъезду. Казалось даже, что здесь больше никого нет, только железные обшарпанные двери, ведущие в никуда. Все, кроме одной. Вскоре шаги стихли. «Убраться бы отсюда» — только такая мысль была в голове у Аллена. — Заходи скорее. — слова вывели подростка из транса. Он огляделся. Второй этаж. Шестидесятая квартира. Предчувствие плохого отзывалось в глубине души. Лучше просто развернуться и уйти. Но всё такая же тёплая рука схватила «кота» и без его ведома втянула в помещение, оставив за собой лишь резкий звук закрывающейся двери. Незнакомец хмыкнул. — Не бойся,разденься, нужно обработать твои раны. — Аллен не хотел обращать на него внимания. Думал, что если будет игнорировать, то на него плюнут и оставят в покое. Как же он ошибался. Уже через каких-то пару секунд Уолкера отвели в по всей видимости, гостиную, на мягкий тёмный диван. Влажная одежда, неприятно липнувшая к телу, постепенно стала высвобождать из своих оков. Первой оказалось некогда белая, но на данный момент уже давно испачканная толстовка с капюшоном. Со стороны послышался удивлённый вздох. — И правда кровь.. — на такой же светлой, в некоторых местах порванной и изношенной рубашке виднелось большое тёмно-красное пятно. Из-за прошедшего уже давным-давно шока беловолосый не помнил, когда умудрился получить его. Вероятнее всего, когда убегал от полицейских, хотя и вполне возможно, что тогда, когда в очередной раз потерял сознание от голода. Или... Кто-то из прохожих толкнул его слишком сильно. Он ведь все равно лишь мелкий бездомный оборванец. — Меня Лави. — парень таки намекнул на знакомство. Его имя было тягучим, а подросток не любил подобное. Уж слишком хорошо звучало. — Аллен... Аллен Уолкер. — а вот фамилию не забудет никогда, в отличие от многих ситуаций с побегом из магазинов с украденной едой, ведь она досталась ему от настоящих родителей. Аллен любил её за необычное, плавное и мягкое звучание. Обожал также, как и ненавидел. Она напоминала о тех временах, когда ему было тринадцать лет. Не по наслышке Уолкер понимал, что после Рая очень сложно привыкнуть к Аду, как и к всепоглощающей и всеразрушающей бездне, наполненной отчаянием, только вот чужие руки были такими... Он не знал, как подобрать правильные слова. Просто они очень нежно обрабатывали его раны, затем аккуратно забинтовывая. Приятно получать такое внимание к своей стороне. На часах два ночи. Опять эта цифра. Белая рубашка с толстовкой тем временем оказались замоченными в специальном растворе. Нужно ведь убрать пятна крови. — Говоришь, Аллен зовут? . Худой и бледный, с особой правда все хорошо? — нет, Уолкер действительно был очень худым, но не по причине болезни. Попробуй два года питаться объедками. Хотя, в последние два дня он лишился даже этого «удовольствия». А кожа у него с рождения была бледной. Он до сих пор помнит, что Мана часто подшучивал из-за этого, мол: «Белоснежка ты наша.» — Так плохо выгляжу? — спросил Уолкер, усмехнувшись. Он действительно не особо любил свою внешность: кожу, словно облитую отбеливателем, глаза, в которых раньше можно было частенько заметить озорной огонёк. Раньше, да?... — Совсем нет. Ты очень даже красивый, — Лави улыбнулся, проходясь кончиками пальцев вдоль немного запутанных прядей, — Особенно твои волосы. На снег похожи, знаешь? — Что за бред? Ещё немного просидев в молчании, старший из них заговорил вновь, присаживаясь на этот раз рядом. Подросток же, в свою очередь, чуть отодвинулся. — Как тебе идея пожить у меня? — подобного предложения Аллен совсем не ожидал. Лави заметил это по его удивлённому взгляду. — Как я понял по твоему виду, у тебя нет ни дома, ни денег. Не знаю уж, что у тебя случилось, но хочу помочь, а то ты совсем ещё малец. Если не ошибаюсь, тебе четырнадцать? — Пятнадцать. — голос с едва слышимой хрипотцой был тихим, словно ответ подросток выдал через силу. Впрочем, так оно и было. — Три года разницы. Что скажешь? Хотя, я так понимаю, выбора у тебя нет. — он по-доброму ухмыльнулся, что лишь подлило масла в огонь. Уолкер определённо не любил, когда так распоряжались его свободой, но с другой стороны... Этот Лави был прав.***
Прошло два дня с того момента, как Аллен поселился у него. Он всё ещё на доверял своему новому «хозяину». К тому же почти не разговаривал с ним, а также избегал любого зрительного контакта, мало ел из всего предложенного, что готовил тот, и резко реагировал на каждый внезапный шорох. Часто просто сидел и думал о чём-то своём. Лави пытался разговорить нового знакомого, но выходило плохо. Он задавал вопросы, но получал только односложные ответы, или молчание. Сказать по правде, Лави и не ждал, что его приятель вдруг быстро привыкнет к обстановке. Понятное дело, что Аллену требовалось время.***
На удивление, наступил уже пятый день. Уолкер всё ещё не думал о побеге. Точнее, вероятно, не хотел сбегать. Тепло, хорошо кормят, не издеваются. Да вот только совесть начинала мучить. Нужно было за это чем-то платить. Также он уже позволял дотрагиваться до себя. Не так часто, но всё же был прогресс. Каждый раз, когда удавалось потрепать мальчишку по волосам, коснувшись его белоснежных прядей, на лице Лави появлялась счастливая улыбка, демонстрирующая ровные зубы. Пожалуй, Уолкер мог сказать себе, что ему нравится видеть того в столь радостном состоянии. Также Уолкер уже мог спокойно есть с Осенним за одним столом. Просто его волосы напоминали этап в этом времени года, когда деревья сбрасывали с себя листья, а те, в свою очередь, приобретали похожий оттенок. В целом Лави сам по себе напоминал воплощение природы, и всё в нём говорило об этом: глаза, напоминающие свежескошенную траву, голос — мягкий, столь тёплый, будто июльское солнце. А ещё шарфы. Уолкер замечал несколько раз, что у того целая стопка шарфов — коллекционер или просто любитель? — и эти ассоциации уже шли с зимой. Характер же, вопреки всему, слишком напоминал ласковую весну с горячим солнцем, но ещё прохладным ветром. Вероятнее всего, если подобрать месяца правильно, то конец апреля — начало мая. Да, именно так.***
Шёл седьмой день их совместного проживания. Аллен вполне спокойно мог разговаривать с Осенним, не опасаясь, что вдруг осудят за какое-то высказывание. Его интонация, к слову, уже не была такой монотонной, как прежде. И питаться стал почти как обычный человек, но кожа всё оставалась бледной, что удивляло Лави. Подростка тянуло к нему, а тот, в свою очередь, принялся уделять всё больше и больше внимания этому зверьку. Стал более внимательным к каким-то отдельным чертам характера , наблюдая за поведением и стараясь понять как его можно лучше. Например, недавно даже узнал, что Уолкер боится темноты, и заметил это достаточно быстро. Всё-таки квартира небольшая, поэтому приходится ночевать в одной комнате. Аллен долго отнекивался, но Осенний уговорил его спать на кровати, и чаще всего тот засыпал раньше, при этом ни разу не выключая свет настольной лампы. Но самое главное то, что его глаза стали более живыми. Теперь в них зарождалось то самое пламя, что угасло пару лет назад, сейчас же снова начинаясь с самой обыкновенной искры.***
К их общему удивлению плавно прошли ещё три дня. Аллен чаще и чаще открывался ему. Даже смог отвечать на какие-то определённые вопросы. А ещё позволял гладить себя. Подростку уже становилось трудно без надоедливого и иногда доставучего, но всё же определённо приятного человека рядом. Особенно когда тот уходил на учёбу, оставляя мальчишку в одиночестве.***
Двадцать девятый день. Уолкер улавливал разные нотки в голосе Лави, чувствуя лучше настроение своего собеседника. Стал проводить больше времени с ним. Порой нервничал, когда тот задерживался в колледже. Ему, как никак, вновь хотелось почувствовать прикосновения тёплых рук, увидеть моментами раздражающую ухмылку, но всегда-всегда мягкую улыбку. И ещё... Мало было ему просто воспоминаний об изумрудных, дурманящих разум глаза — он нуждался в том, чтобы чаще видеть их.***
Тридцать первый день. ...Чёрт. ...В столь раннем возрасте потерять отца.... ...Я слышал что Мана растил его в одиночестве... Перестаньте уже говорить о том, что хочется слышать меньше всего. ...кажется, его мать умерла при родах... ...Уверен, что его новая семья станет ему родной. Почему вы всё никак не можете замолкнуть? ...Ну же, Аллен, пойдём. Мы будем заботиться о тебе. Из тяжёлых воспоминаний, в которых Уолкер постоянно застревал, стоило только встретить тишину, вырвал уже давно привычный голос, который однако сейчас же оказался неожиданным. — Почему не спим? Подняв взгляд, Аллен заметил, что Лави обеспокоенно смотрит на него. В одно мгновение послышался щелчок ключа, которым была открыта ещё одна дверь в закоулках души бездомного. — Лави... — Аллен впервые назвал его по имени. В горле тут же пересохло. Соберись, Уолкер. Хотя, с другой стороны, к чёрту концентрацию, когда тебя за этот месяц изучили чуть ли не вдоль и поперёк, да? Секунда, и Осенний садится на край кровати, мягко сжимая чужую ладонь. — Поделишься причиной бессонницы? — Мне страшно. — переступив таки через собственные опасения по поводу того, что его могут в чём-то осудить, Аллен сел, затем подползая ближе, чтобы обнять за шею. Простой порыв, и близость, в которой именно сейчас беловолосый нуждался сильнее всего. — Я боюсь, что и ты меня вышвырнешь на улицу. — С чего ты это взял? Я не собираюсь бросать тебя. Если хочешь, я готов быть тебе семьёй. — Ты думаешь, я тебе поверю? Мне уже так сказали однажды, — всё же голос сорвался на шёпот, но Аллена это не остановило, а потому он продолжил. — но, как ты видел, я шлялся в поисках еды и хоть какого-то жилища. Нет, конечно здорово, что ты решил пристроить меня у себя, — его пальцы сжались на плече, — но ведь мы знаем друг друга не так хорошо, чтобы ты... Говорил такое. Да, у Аллена были серьёзные причины не верить Осеннему. И тот это понимал, однако же даже подобное совсем не останавливало его для того, чтобы ответить. — Я серьёзно. — но подросток, кажется, не услышал. Чувствовалось, как его сердце под действием адреналина, вызванного воспоминаниями о прошлом, билось всё чаще, и в голове же у Лави возникла только одна идея о том, как его успокоить. Прежде чем тот успел произнести хоть ещё одну фразу, его губ коснулись чужие. Аллен широко распахнул глаза от удивления, увидел перед собой взгляд Осеннего, и... Растаял. Окончательно и бесповоротно растаял, подчинившись вмиг такой сладкой нежности. И дверь эта наконец открылась. Лави был уже не в силах сдерживаться, тут же повалив Аллена обратно на кровать, не прекращая при этом поцелуй, — казалось, для Уолкера он был первым — а в голове туман. Воздуха мало, сердце снова чуть ли не пробивается сквозь рёбра, волны жара, проходящиеся вдоль всего тела, и учащённое, постоянно срывающееся дыхание. — Потому что я люблю тебя.***
Второй день нового месяца. Приятно находиться рядом с любимым человеком. Чувствовать его тепло, его прикосновения на своей талии, плечах, губах. Знать, что ты можешь также к нему прикоснуться или даже обнять в любой момент. Только один человек для Аллена имел подобную ценность. Мана, его отец, который, увы, погиб в автокатастрофе, и, как назло, именно второго февраля. Аллен, помнится, надолго ушёл в себя, замкнувшись. Двери его души были закрыты ото всех, а ключ выброшен в чёртову пустоту, но однажды один парень, получивший прозвище прохладного времени года, нагло залез в самые её глубины, до куда не проникал и солнечный свет, нашёл его, выброшенного. Подал руку. Этого было достаточно, чтобы... согласиться. Именно в тот самый момент, когда их руки соприкоснулись, всё вмиг озарилось тёплыми лучами солнца. Только они оба этого не поняли. До этого момента, конечно же.***
Пятьдесят седьмой день их изучения друг друга. Уолкер нагло восседал на чужих бёдрах. Просмотр какой-то очередной телевизионной программы был мгновенно забыт. — Ну скажи-и. — непослушные пряди огненно-рыжих волос слегка спадали на глаза, и Уолкер, стараясь не улыбаться, убрал их, зачёсывая кончиками пальцев назад. — Я ведь говорил тебе, Аллен. — Вообще-то это был я! — И я тоже. Просто ты уже забыл, — в ответ Осенний нежно проводит тыльной стороной ладони по его шее. Тому это безумно нравилось. — Не верю... Лучшим способом заткнуть Аллена всегда был, есть, и остаётся поцелуй.***
Пятьдесят восьмой день. Почти два месяца прошло с тех пор, как Аллен и Лави познакомились, и около месяца с тех пор, как встречаются. Лави должен был придти сегодня раньше, да вот только задерживается. Даже не предупредил. Прошло два часа. Четыре. Тишина. Аллен всё чаще звонил на его номер, но в итоге — ничего. Совершенно.***
Свет уличных фонарей. Спешащие люди, запах пыли и бензина. Аллен давно не был на улице, но он не мог больше оставаться в квартире. Все говорило о том, что ему нужно было спешить. Он пробирается сквозь толпу людей на центральной дороге, которая находилась совсем недалеко от их дома. Лави, помнится, часто его предупреждал быть осторожнее, когда вдруг решит перейти её, но в этом не было необходимости — Аллену туда идти и не хотелось. — Лави?.. В голове пусто. Зрачки сузились, тошнота подступала к горлу. Кровь вокруг и всюду. Волосы Осеннего сменили свой оттенок на вишнево-красный, напоминая о цвете вина, который они однажды выпили, продолжая разговоры более интересным занятием. Но сейчас этот цвет ассоциировался далеко не с тёплыми касаниями чужих рук, не с жаркими поцелуями и нарастающим возбуждением, а со льдом и холодными ветрами. Аллену вмиг стало слишком страшно. Он срывал голос, кричал, кричал, кричал, не замечая уже дерьмового своего состояния — его больше беспокоил человек, что сейчас лежал на асфальте в собственной крови, надеясь, что тот услышит, придёт в себя, а потом уже успокоит... Кто-то оттаскивал его за локти от Осеннего, дабы он не мешал врачам спасти угасающую жизнь, только вот... Аллен так хотел обнять его ещё раз.***
Шестидесятый день.
Хирург сказал, что операция прошла... Аллен упал на колени сразу же, стоило только услышать окончание этого предложения. Врач тут же сказал медсестре принести нашатырный спирт, иначе Уолкер точно мог отключиться прямо здесь, что далеко не в плюс. Подросток так сильно надеялся, что Лави всё ещё жив, что он через пару дней пойдёт к нему в палату и тот скажет своим привычным весёлым голосом, что всё в порядке, всё хорошо. Но реальность сурова. Это подтверждает тянущийся сигнал, оповещающий о том, что у пациента нет пульса. Сигнал тут же прерывают отключением измерительного аппарата, и англичанин всё же падает в обморок.***
Он долго стоял у могильной плиты, приходил туда каждый день, часто вспоминая о всех их совместных моментах. Стадия отрицания прошла еще месяц назад с момента его смерти. Букет белых хризантем, тяжёлый выдох, и нежный, слишком любящий взгляд, что перечитывал раз за разом имя погибшего, теперь был уже не столь мягким, как прежде. — И я... — слова даются с трудом, но он не простит себе, если не скажет этого. — Люблю тебя, Лави. С того мгновения, когда Осенний сказал ему о своих чувствах, Аллен не находил в себе смелости ответить, что это взаимно, но сейчас же... Ненавидя себя за свой страх до скрежета зубов, до желания разодрать грудную клетку, вырвать вены... Сделать всё, что возможно, лишь бы оборвать жизнь, но нет, в таком случае данные действия лишь оправдают его слабость, ведь мысленно англичанин пообещал не только Мане, но ещё и ему, что никогда не сдастся. Он обязательно ещё пройдётся по улицам городов других стран, куда Лави мечтал попасть, прочитает книги, которые тот ему советовал — да вот руки никак не дотягивались, но теперь же... Аллен обязательно сделает всё-всё. Потому что верит, что тот всё ещё рядом.Жаль только, что жизнь не рассказ, сюжет которого можно переписать в желаемую для тебя историю.