2277 – 2284 г
Брайан Уилкс смотрит в высокое небо. Оно предгрозовое, тошнотно-зелёное. Внизу чернеет вода, жадно облизывающая борт старого доброго Ривет-Сити. По каналу тревожно идёт мутная зыбь. Слышно, что в глотке обкусанного историей корабельного носа утробно и вязко хлюпает волна. А на западе кромсают воздух жёлтые, ветвящиеся артериями молнии. Космы грузной дымки, озаряемые их короткими вспышками, кажутся ещё более неподъёмными. Парнишка отрешённо пялится на них. Одна, вторая, отдалённый, глухой рокот грома. Это ж сколько всякой пакости из нор сегодня повылазит? На том вот пустыре с большей вероятностью будет торчать выводок светящихся гулей. Конечно, издали они вполне безобидны. И их валкая походка на фоне чернильной темноты немного завораживает. Наверно, стоит немного покараулить после конца грозы. Время поджимает, облака приближаются. Даже Харкнесс уже загнал своих мальчиков внутрь. А Уилкс не уходит, вглядывается напряжённо в темнеющий, затянутый поволокой горизонт. Отчаянно пытается что-то разглядеть среди щербатых высоток. Потом выдыхает, как-то съёжившись, достаёт из кармана затёртых штанов пачку сигарет. О, её оказалось чрезвычайно трудно достать. Стращаемый тёткой Холмс наотрез отказался продавать ему табак. А «дружок» Джеймс, недобро щуря злобные глазки, запросил такую цену, что у Брайана голова закружилась. Парень, конечно, сглотнул ком стойкой неприязни, но для себя решил больше не покрывать Харгрейва перед ребятками шерифа. Пусть сучонок хлебнёт всех прелестей исправительных работ. И дьявол с ним. Горький дым оседает на языке. Не вкусно совсем, да привыкнуть как-то удалось. Хотя, чего-чего, а курево расслабляет. Да и вообще во многих «ситуёвинах» спасает, особенно после клиники. Нет, ну а что? Учеба тяжёлая, но и через пласты заумных лекций доктора Престона что-то да пробьётся и начнёт грызть изнутри. Работа в гостинице Уизерли не поглощает настолько, чтобы забыть о главном. Религия… ну, как-то нет. С Диего, конечно, болтать классно, но он слишком зациклен на святости и от того иной раз аж страшно. А гулянки… Что ж, с некоторых пор Джеймс принялся отчаянно ненавидеть их совместные посиделки. Всё думает, что Брайан подкатит шары к Янг, а та с радостью выпрыгнет из юбки. Уилкс неожиданно для себя смеётся, толчками выбрасывая из лёгких табачное облако. Нервно так. Не смех даже, а булькающий кашель. Глаза слезятся. Эх, придурок Харгрейв, узнай он, что Си-Джей нисколько не симпатична Брайану, перестал бы вести себя настолько ублюдочно? Вряд ли. Нет, девка ладная. Вроде ничего выдающегося, а есть в ней нечто… пленительное. Однако же… Пф! Нет. – Ричи, – сунув руки в карманы, Брайан смотрит в болезненно-зелёный туман. Говорит тихо-тихо, так чтобы самому едва расслышать сказанное, чтобы зажатая в уголке рта сигарета не стряхнула пепел на относительно новые туфли: – Ричи, жри рад-Х, ты всегда забываешь о чёртовых таблетках, недоумок. И не докурив, бросает тлеющую половину к горсти собратьев под ногами. Напоследок юноша снова вглядывается в осиротевшие руины Вашингтона. Рич. Ричи. Ричард. «Надеюсь ты в порядке». Парень спускается в гостиницу и, не встретив там тётушки, хватает тряпку, удаляется протирать стаканы. Подальше, подальше от вопросительного и расстроенного взгляда женщины. Она добрая, милая и вообще, но Уилксу не нравится, как Вера на него смотрит. Ждёт, что он расскажет о причине своей «хандры». Всё надеется, что это из-за безответной, трепетной мальчишеской любви к несчастной Янг. Ну да, любви… Брайан мучительно старается не думать вообще ни о чём. Пока елозит по стеклянному боку посудины, вполуха слушает дребезжание Бекингема. Что-то из бородатых анекдотов, что-то из барахлящей функции обслуживания. А когда приходит старшая Уизерли, отворачивается от её скорбного лица, чтобы не разреветься ненароком. Она, благо, не наседает на него сегодня, даже не говорит ничего. И, чёрт побери, «нерадивый племянник» ей благодарен. Просто ей всё равно не понять, что тревожит парня не какая-то эфемерная влюблённость девчонки, а Ричи. Тяжёлые, муторные, тоскливые предчувствия. Рич. Ричи. Ричард. Лет семь уже прошло с тех пор как он впервые встретил этого парня. О, да. Кажется, Рич тоже обделался, когда Уилкс с воплем на одной высокой ноте выскочил из колючих кустов. Фигурально выражаясь, конечно… Хорошо не успел нечаянно пристрелить. Ричард. Единственный живой на сраной Пустоши, который не отпугнул оборванца карабином. Не ограбил, не изнасиловал, не вывел к работорговцам.***
– Ну-ну, тихо-тихо. Не запихивайся, – смеётся парень, сверкая крепкими зубами, их удивительная белизна заметна даже в полумраке. – Никто не отберёт. Брайан пытается, честно. Но он не ел… да дня два где-то. А жареный кротокрыс невозможно классный. Если объективно, то мясо ощутимо пованивает, да и на вкус не очень, но когда ты не жрал больше суток!.. Сочащихся жиром кусочков совсем мало. Дяденька не дал больше, сказал попозже, чтобы худые кишки Уилкса не вывернулись наизнанку. Спутник мальчика терпеливо ждёт, пока Брайан ест, а потом даёт ему отхлебнуть из пузатой фляги чего-то обжигающе горького… Будто петарда в желудок упала. Парнишка морщится, хлюпает носом, а следом давится натужным кашлем – горячительное вышибло из глаз слёзы. – Лучше? – незнакомец опять улыбается. Брайан сопит громко, закрывая лицо запястьем. Но да, однозначно лучше. И нос пробило. И теплее стало. И крошечный их костерок уж больно приятно заплясал в темноте. Мужик с какой-то гипнотической живостью хихикает, наклонив голову. Брайан не особо успел рассмотреть его лицо, а сейчас путник не нарочно закрывает его полями своей шляпы. Крутая, кстати. Такие носили боевые денди, нечаянно забредшие в эту задницу мира, названую по ошибке городом. Чёртов Грейдич! Чёртовы муравьи! Разреветься бы, да нечем уже. – Ты хорошо держишься, – вдруг серьёзно говорит незнакомец. Заметил, видимо, отрешение на детском личике. Его ладонь в перчатке треплет вечность нечёсаные волосы мальчишки. Уилкс жмурится. Обветренные, обкусанные до крови губы трогает вымученная улыбка. Глаза чешутся, кажутся распухшими, сухими. Да, он ревел. Ещё как ревел. Помогая путешественнику рыть могилу для папы, Брайан беззвучно рыдал. Так что все жидкости с лица измазали черенок лёгкой лопаты. А теперь он устал. Ему хочется… Да ничего не хочется. Хоть так, зависать с чужаком среди обрушившегося за считанные дни могильника-Грейдича, лишь бы не одному и без муравейника под боком. Не холодно, но немного зябко. Поэтому Уилкс ёжится и приваливается к боку взрослого. Вообще этот проныра с Пустоши выглядит клёво, у него и броня – такая чёрная – крутая с выдающимися жёсткими наплечниками. Стволы тоже отпад. Не новенькие, но палят бодренько. Брайан слышал. – Замёрз? – добродушно интересуется денди. А мальчик внезапно замечает, что голос у дяденьки слишком нежный. Нет, не как у какого-нибудь извращенца. А сам его тембр. – Замёрз, – не отпирается парнишка, с удовольствием принимая чужую руку на своих плечах. И не думает ровно до тех пор, пока не обращает внимания на крохотный зелёный экранчик, вспыхнувший прямо перед его лицом. Мир взорвался чёртовыми цифровыми красками! – Дяденька, это пип-бой?! – «Дяденька»?!***
Уилкс не замечает, как начинает нервно похихикивать. Зато это слышит тётушка Вера. И пацан клянётся Моникой, что чувствует между лопаток её тяжёлый выжидающий взгляд. Кажется, скоро она заставит Престона колоть его чем-нибудь успокаивающим. Юноша неловко сжимается, неуклюже и нервно дёргает подбородком, будто кто поймал за непотребством. Гм, «непотребство». Рич каждую херню так обзывает. Пустошь Пустошью, а он туда же. Интеллигент. Доктор Ричард. Рич. Ричи. Ричард. Это он сейчас весь такой дофига врач. Обученный, с кучей крутых значков, про которые сам часто забывает. Придурок Рич, который умудрился вывести из коматоза какого-то подранного утырка из Большого города, а сам подхватил мутацию, потому что, блядь, забыл, ЗАБЫЛ про рад-Х. И про антирадин он забывает. Счётчик Гейгера, который по счастью припаян к пип-бою, он вообще игнорирует. И замечает, собственно, когда уже поздно, а щелчки аппарата больше похожи на автоматные очереди. Вот, он же сам рассказывал «юному и частично образованному другу» о диких гулях из радиоактивного метро. Загадка как сам Ричард всё ещё не стал чёртовым зомби! Брайан всё равно лыбится. И с упорством капризничающего брамина делает вид, что перекинулся с чистых стаканов на полки. На них, но-но, не должно быть пыли. И смешно и плакать хочется. Интересно, тётка сильно расстроится, если узнает, что её племянник дрочит на «Крошку из убежища»? Кстати! Надо радио к себе стащить. Может, в новостях что-то про этого идиота скажут. Юноша почти боготворит Ричарда. Не нашёл он особой тому причины, просто Ричи это чёртов Ричи. Да, чёртов Ричи с обворожительными ямочками на щеках. Рич не то чтобы высок, но и не короток. Руки, лицо и шея у него опалены белым солнцем, зато просто ахуительный рельеф на торсе вечно светлый. Патлы его, убранные ни то под шляпу, ни то под ещё какую-то херовину, мышиные какие-то, выгоревшие, и не понять уже какими они были раньше… Ах, да. Его глаза – о, да, детка – синие-синие. Ещё Ричард умеет смеяться, заразительно, заливисто, весело. А когда он улыбается, демонстрируя хорошие зубы, его приподнятая верхняя губа сжимается в тонкую нитку. Парнишка поводит острыми плечами. Он знает каков Ричи на вкус. Знает, как доктор Ричард очаровательно сопит, когда его болтливый рот занят. Знает, как нежно Ричи может выдыхать такое приятное сладенькое «малыш». – Тётя, – Брайан откладывает тряпку. – Мне что-то плохо. Я со всем закончил, пойду полежу. И удаляется так быстро, как только может. Чтобы не видеть её озабоченности, не слышать уже приевшегося «Дорогой, ты можешь рассказывать мне обо всём на свете». Да, может. Но это страшно. До одури страшно увидеть на лице доброй тётушки Уизерли… ну, гнев, там, отвращение. Или разочарование. Да, Вера не должна знать, что её милый смышлёный племянник влюблён в мужчину. Только не она. Ещё с самого утра парень чувствует, как внутренности щекочет ни то смутное чувство тревоги, ни то какой-то трепет. Одёргивает себя, силится не нервничать. Но укладываясь на диванчик в их с Верой комнате, ужасно хочет, чтобы со спины его окликнули. Желает развернуться на пятках и броситься к этому идиоту. Потому что скучает. Потому что ждёт, что твоя верная домашняя псина. Рич. Ричи. Ричард. Он помнит каждую чёртову секунду, проведённую в обществе «паладина пустошей». И особенно первую их ночь. О, нет-нет, ничего подобного. Просто резко осиротевший мальчишка не смог лечь отдельно от взрослого. В Грейдиче он делил с Ричи койку, чтобы осатаневшая ночь не поцарапала пятки и птичью шею. Он в мельчайших подробностях мог описать тот вечер: приятную тяжесть в насытившемся животе; горький привкус от первого в жизни глотка двухсотлетнего виски; запах спящего рядом парня – пот, едкий порох, пыль и совсем немного муравьиной кислятины; тепло, что исходило от тяжёлой руки и ещё совсем юношеской груди. Да, Рич уже тогда брился, но сам был не таким уж взрослым, ему даже двадцати не исполнилось. Потом Уилкс какое-то время жил у него в Мегатонне. Пока сто первый мотался до Ривет-Сити в поисках родни, Брайан познакомился с отличным парнем по имени Харден Симмс. Сын шерифа давал ему пострелять из пневматики по жестяным банкам. А потом Уилкс не зассал и пожал руку настоящему гулю. Сильные воспоминания. Сильные и неприлично яркие, слишком вкусные для грязной маменьки Пустоши. Затем снова был весёлый улыбающийся Ричи с охапкой комиксов. Он принёс Брайану аж три выпуска. И о, чёрт, малышка, они все были его! Кстати, как-то раз Рич припёр откуда-то с просторов Вашингтона здоровенную довоенную книгу с картинками. Энциклопедией называлась. И пока он сам пытался дать ума дряхлому радиоприёмнику тётки, Уилкс имел возможность листать древний том. Пацан засып̕ал Ричи вопросами, а тот даже не раздражался: «Ричи, что это?» – «Какой-то краборак, малыш. Прапредок болотника», «А это, а это???» – «Брамин с одной головой», «Ричи! Ри-и-и-и-и-чи! Смотри, чёрный медведь! – «Хм-м-м, на яо-гая похож». Парень ворочается на матрасе, прикрыв глаза. Переживает снова и снова самые классные, самые яркие эпизоды. Лучше так, чем… После переезда в город, жизнь как-то круто поменялась. Уилкс внезапно обрёл крышу, семью, еду и Ричи. Рич. Ричи. Ричард. В первый раз он посмотрел на Ричи где-то лет в четырнадцать. Посмотрел не как на обожаемого придуря-Рича, а на Ричарда-мужчину. Мужчину с самой обворожительной улыбкой в Колумбии, с крепкими руками и приятным хрипловатым тембром. В тот самый дзынь-момент доктор ставил ему капельницу антирадина. А вообще вот как случилось: мразота по имени Джеймс решил смеха ради столкнуть пробующего сигареты Брайана с верхней палубы. Пролетев добрых три уровня, парень треснулся спиной о воду как о землю. Чуть не захлебнулся к чёртовой матери, но главное хватанул нехилую дозу радиации. Это хорошо, что Харкнесс услышал всплеск, спасли. Рич гостил у них недолго. Поспрашивав доктора Престона о стоимости лечения лучёвки, Ричи послал его к дьяволу и заявил, что подлатает Брайана не хуже местного врача. Так что пока док придерживал пальцами катетер, норовящий выскользнуть из вены, подросток в оцепенении смотрел на его физиономию. Лицо серьёзного врача, полная противоположность того недоумка, которого он узнал многим раньше. Даже голос у Ричарда как-то сел. А это его самое сексуальное «работай рукой»? А как прохладное дыхание Ричи касалось щедро смазанной водярой кожи? Нет, вот когда он наклонился и потрепал «почти воспитанника» по светлым волосам, с извечной лыбой и этими восхитительными блядскими ямочками, у Брайана встал. Юноша усмехается, выдыхает в плоскую думочку, тянется ладонью к промежности. Сжимает совсем несильно, только чтобы подразнить. О да, после первого стояка на хлеборезку Ричи был целый год самобичевания и сопливых истерик. Даже предмет оных прихерел немного от такого обилия эмоций, но перед тётушкой неосознанно прикрыл, мол, гормоны, пубертат. А в пятнадцать измучивший себя Уилкс окончательно потерял сцепление с землёй. А дело было так. Ричи стукнуло аж двадцать четыре. По этому поводу местные закатили скромную пирушку. Сто первый немного перебрал, и Брайану, как «дружищау» пришлось помочь хихикающему доктору подняться в гостиницу. Приключения на пути к номеру Рича это отдельная тема. Но вот самое интересное случилось на средней палубе. Уилкс прислонил мягкого и податливого доктора к нише в металлической стене. Ричард ворнякал что-то вроде «базиба». Всё же этот вечный распиздяй с Пустоши немного набрал в мышцах, а потому юноше требовалось немного перевести дух… Брайан хотел как-нибудь больнее его куснуть, пристыдить, стебануть, чтобы зарёкся так напиваться. Но по-быстренькому прикусил язык. Ибо Ричи ласково улыбался ему по-кошачьи приподнятыми губами. Улыбался, прикрыв синие-синие очи. По-настоящему взрослый Ричи с невхерственными плечами, с пьяным дурманом на просто чертовски хорошеньком лице. Брайан потерялся. Либо сейчас, либо никогда. Так что целую милисекундочку боролись в нём высокоморальное и низменно-похотливое. А потом с ощутимым звоном крови что-то внутри надорвалось, и Уилкс неуклюже прижался ртом ко рту Ричи. Рич. Ричи. Ричард. Горячий, до невозможности классный. Такой охирительный, что в штанах стало тесно мгновенно. Млеющий, податливый, развязно вылизывающий язык подростка. Это уже нечто за гранью добра и зла. Ричи перехватил инициативу как-то неожиданно легко. Внезапно оказалось, что он может самостоятельно ровно стоять. Ещё не было толчка в грудь, не было «мой кулак с твоей губой», не было даже недовольного мычания. Обезумевший Рич пошло сжал сильными руками мальчишеские ягодицы через штаны. Брайан всхлипнул по-детски плаксиво. Он вообще не умел целоваться, стоял вроде как просто открыв рот, а Ричард блистал. Вечный идиот, безалаберный путешественник, «деточка из убежища» в конце концов, внезапно оказался очень пылким. Настолько, что парнишка даже не стал возражать против кровати. Уилкс шумно сопит в подушку. Мягко неторопливо скользнуть пальцами верх, погладить легонько, чтобы стало щекотно до дрожи, и вернутся к основному. Липко-то как. Жмурится, кусает щёку и задерживает дыхание, чтобы лучше чувствовать подступающую волну. А в голове один образ краше другого. Рич валит его на кровать в номере. Целует, гладит, кусается совсем не больно. Подростку неловко. Стыд сковывает до ощутимых судорог. Где-то в груди вяло кукарекает мальчишеская гордость. А ещё страх. Слишком быстро, слишком внезапно, он уже тысячу раз передумал, а взрослого уже и не остановить. Его боязливые протесты игнорируют. Лицо, уши и шея неприятно горят. Потому Брайан даже радуется темноте, его позора не видно. Мальчишка дёргается, сжимается весь. Хрипло стонет, закусив маркий уголок крохотной подушки. Его потряхивает немного в остаточных приятных спазмах. Отдышаться бы по-тихому. В ту ночь Ричи не взял его. Нацеловавшись в волю, он подмял Уилкса под себя и отрубился. Пацан лежал, не улыбаясь, поглаживал грубую руку с тёмными пороховыми точками, навсегда вгрызшимися в кожу. Губы саднили, но это вполне себе приятное чувство. С утра Ричарду, маявшемуся жесточайшим похмельем, пришлось пересказывать события утерянного вечера. Он таращил на Брайана голубые блюдца, уголок его рта нервно дёргался. Подросток стебался, но был даже счастлив. И Ричи опять поломал нафиг вселенную Уилкса. Вместо того, чтобы задвинуть тему «Чувак, да ты гонишь» или «Брат, по пьяни и не такое случается», он, заулыбавшись как-то по-особенному тепло, чмокнул подростка в щёку. На этом все вопросы сами собой исчерпались. Уилкс удовлетворённо вздыхает, зевает до щелчка челюсти и потихоньку отключается, ощущая ватную слабость. В радиоактивный дождик всегда так. За несколько лет юноша свято уверовал в то, что Столичная Пустошь жестоко и навсегда повязала их. Ещё тогда ночью, на голом пустыре в первую встречу. А теперь… Да пусть хоть чёртов мир соснёт конца, Брайан никогда не оставит Ричи. Рич. Ричи. Ричард. Ничего, что Рич неожиданно пропал. Где-то с полгода он не появляется в Ривет–Сити, а из приезжих его никто до сих пор не встречал. И даже Тридогнайт замолчал о «Мессии из убежища»: всё какие-то сводки о рейдерах, инцидентах со свежей водой, фанатиках, да остатках Анклава, цапающихся с Братством. Поэтому, чаще загибаясь около люто хрипящего приёмника, Брайан с ужасом ждал… ну, хоть какого-то сообщения. Ждал, упёрто продолжая верить, что сто первый жив. Жив! Живой, безолаберный, жрёт чёртов рад–Х, скрываясь от бури где-то очень далеко! Он забывается сном, слушая, как вода молотит о рёбра авианосца Ривет-Сити. Брайан просыпается аж под вечер. Вяло переворачивается на диванчике. Во рту противная сухость и невнятный гадостный привкус. Ощущение, что по нему проехались чем-то большим и тяжёлым. Уилкс вяло причмокивает, заставляет себя подняться, потому что курить хочется дико. В гостинице ярко горит свет. Бекингем сонно парит над полом, раскидав в стороны механические «ноги». Что-то он зачастил впадать режим ожидания. На столике две опустошённые тарелки и ради приличия открытая бутыль вина, почти не тронутая. У Веры были гости? Редкое явление. Проверяя не видно ли через карман пачки, Уилкс прошмыгнул мимо вскинувшегося было робота и поспешил на лестницу. Кто-то вроде заторопился следом, но юноша не обратил внимания. Вверху холодно. Палуба мокрая. Противная такая сырость в воздухе, зато запах озона непередаваемый. Тьма, ветерок, мокрота. А! Вон и гули на пятачке тусуются! Светятся круче лампочек. Пожёвывая сигарету, Брайан щурится. Насчитывает четыре штуки. О, как. Его передёргивает, всё-таки свежо на улице. Приходится кутаться в рубашку, плотный пиджак он спросонья забыл в комнате. Кстати, тётушка заявила, что молодому человеку его положения не пристало ходить в засаленном рванье. Но приличные тёплые брюки он почему-то недолюбливал, отдавая предпочтение этим старым из тусклого коттона. – Замёрз? Пацан аж подпрыгнул. – Я за тобой бегу-бегу, думаю куда ты так сквозанул, а ты, паровоз, вон куда, – Ричард посмеивается, верхняя губа сжата в тонкую нитку. – Бросай курить, ядов в атмосфере предостаточно. У Уилкса перехватывает дыхание. Он даже не в силах выдавить элементарного «привет». А сто первый, приблизившись, выдёргивает из губ парня бледную табачную палочку. Мальчишка вскрикивает, и Рич подхватывает Брайана, сжимает в руках почти до хруста рёбер, приподнимает над металлическим покрытием. Уилкс беспорядочно целует недоразумение Пустоши куда попало – губы, щёки, веки, лоб, – счастливо взахлёб повторяет: «Рич. Ричи. Ричард».