Я ещё ничего не сделал.

Мелькор падает на колени и едва не слезно молит о прощении. Неустанно твердит, что трехсотлетнее заточение в тюрьме со с̶в̶о̶д̶я̶щ̶и̶м̶и̶ ̶с̶ ̶у̶м̶а̶ /очищающими стенами, с г̶н̶и̶л̶о̶й̶ /сочной растительной пищей пошли ему на пользу. ̶С̶и̶д̶я̶щ̶и̶е̶ ̶в̶ ̶п̶е̶ч̶е̶н̶к̶а̶х̶ /принятые им цепи накрепко обвили запястья и щиколотки, вросли в оболочку Айну. Мелькор старается смотреть, но не видеть излучаемые здесь всеми и каждым величие, радость, богатство. Не пускать зависть и ненависть из отмершего сердца в ум. Обводит Детей Илуватара н̶а̶д̶м̶е̶н̶н̶ы̶м̶ /измученным взглядом, с огромным усилием не крутит на пальце своё низкое в данной ситуации положение. Смиренно начинает свою речь, хорошо продуманную, без насмешек и издевок, без проклятий, как хотелось бы. Она у него медовая, для понимания проста, глубоко в душу закрадывается, заставляет пустить скупую и не только слезу, за сердце хвататься, такие эльдар впечатлительные. Тулкас ему не верит, хмурит свои массивные брови, будто у каждого глаза своя личная прическа, но его мнение не так уж и важно. Валар все на одно ̶б̶л̶е̶к̶л̶о̶е̶ /светлое лицо, одинаково грустны и задумчивы. Манвэ смотрит на брата и сам того не замечая беззвучно вздыхает через четко отмеренный отрезок времени. Хочется же, хочется верить Мелькору. Не понимаешь сути зла, не хочешь ставить его за основу брата, хочешь найти в его сердце любовь и преданность. И хотя любви там больше нет, темный Вала упорно подсовывает её Манвэ, каждым своим словом подчеркивая, взгляды преданные бросая, в раскаянии сознаваясь. Мелькор за триста лет подготовился, держит помыслы свои хрустально чистыми, всю вязкую смоль запрятал так глубоко, будто и выбросил совсем, – ещё чуть-чуть и самого себя обманет. Нужна ли тебе свобода? Нет, если мудрые Валар считают, что я не готов. Что ты будешь делать, если получишь её? Трудиться на благо замысла Отца нашего и Детей Илуватара, будучи хотя бы последним среди свободного народа Валинора. Чего бы ты хотел больше всего? Залечить раны, некогда Арде мною самим нанесенные. Ниэнна сдается первая, как всегда плачет. Женское сердце, даже если оно принадлежит Валиэ, не в силах перед такой мольбой не смягчиться. Жаждет она ран исцеление, а Мелькор знает, на что давить. Цепи с него снимают, условия свои оговаривают, попутно вручая новые одежды. Благо хоть не спокойно бледные, ярко-красные, худо-бедно учитывающие возможные пожелания владельца. Манвэ верит в лучшее, одни с ним соглашаются, другие же – не перечат. А то как же защищать законную власть от бунта, коли сам будешь бунтовать? Тулкас у него за спиной неодобрительно бормочет, сжимает кулаки так, что костяшки белеют, а Мелькор встает, благодарит и, не поворачиваясь спиной к судьям, продвигается к выходу. Лишь у самого Асталдо разворачивается к двери, широко улыбается, да так, что никого на ногах не удержит от обворожительности, и (почти что) в шутку бросает: – Расслабься, здоровяк, я ещё ничего не сделал. Он выходит из зала и все, даже сам Мелькор, думают, что он смеется на радостях своего очищения.