Передоз по почте

Даня сидел за ноутбуком в наушниках, попивая свежесваренный кофе, который ему принёс Юлик. Самое удивительное во всей ситуации — это то, что Ермаков в наушниках. Музыка играла тише нужного, будто Даня следил за каждым шорохом в доме, остерегаясь даже мелкого ветерка от открывшейся двери. «…делирия — беспричинная тревога, беспокойство и дезориентация», — вычитал Даня, когда сёрфил интернет в поисках своего, так называемого, недуга. Кто ж знал, что обычный отказ от такого лёгкого наркотика сделал его настолько уязвимым в реальном мире. А бывший «якорь» в виде Юлика сказал ему прямо «лечись, мужик» и ушёл. И правильно: слишком уж жалко выглядел Ермаков. Ко всему прочему, Онешко так или иначе не оставлял сожителя в одиночестве: пусть тот и не замечал, но эта кружка кофе не появилась из четырёхмерного пространства, книги, в которых он пытался утонуть на это время, уже не разбросаны по всему полу и кровати, в конце-концов, даже комната проветрена. А Даниил начинал отходить. Юлику пришлось уйти с работы и начать готовится к сессиям. Как-никак, это был последний год — студент прилагал все усилия, чтобы потом не получить такой смачной пизды от родителей. И не то чтобы он боялся родителей, скорее, ему было бы стыдно за свою безалаберность (и жалко их потраченных денег). И не было ничего лучше, чем готовится под бормотание Ермакова, оставаясь на его кровати со сложенными в позе лотоса ногами и учебником по экономике в руках. -…вот все русские писатели любили затрагивать тему крепостного права, там царскую власть, заносчивость высшего общества, все дела. А сами-то, сами ведь были теми же дворянами и ничего, жилось как-то. Нет, не все, конечно, были лицемерами…вот Лермонтов, к примеру, сто процентов был задирой и постоянным хейтером, хотя стихи говорят, что он был одинок, от того и зол на всех и вся… Двуликие лжецы правят этим миром… — Даня всё говорил и говорил, не останавливаясь, будто проводил лекцию для одного студента, который, впрочем, его и не сильно слушал, углублённый в свое учение. — Ты бы читал книгу про Адама и Еву — заядлых наркоманов? Под конец тирады Юлик уже лежал на кровати с прикрытым книгой лицом и на вопрос усмехнулся, вспоминая специфический вкус сожителя. — Тебе бы поменьше слушать ежемесячных. И тут я на полном серьёзе. — Ой, всё-то тебе не нравится, — закатил глаза Ермаков, кликая несколько раз по мышке и специально включая трэк про райскую пару, хохотнул на раздраженный выдох Юлика и вернулся к своим размышлениям. К таким субботним вечерам они привыкли быстро, забывая о работе и некогда очень близких друзьях — звучит не очень, но Юлику как-то всё равно, его вечно тусящим друзьям хватает одной смски в неделю типа «жив» или «отъебитесь», которые имели, в общем-то, одинаковое значение. Так спокойно проходила весна. А вот начало июня высыпало на Даню целый мешок каждодневных нервов, недосыпа и самобичевания Юлия Онешко: ведь совсем скоро — буквально через две недели — начиналась сессия. Через те самые две недели Онешко выпал из реальности, практически не засыпая и готовясь к каждому подходящему предмету. Даня смотрел на это немного шокированно, вспоминая, как выезжал на каком-то бреде, который особо и не слушали, ибо он постоянно опаздывал и сдавал всё один из последних, когда преподаватели уставшие и их не сильно волновало вообще, что происходит вокруг. Хотя нет, выехать у крысы ему не удалось: как говорилось ранее, он нехило тогда «поблагодарил заранее» Виктора Петровича. Спустя июнь и одну неделю июля Онешко (с ним и Ермаков) вздохнул полной грудью и на радостях ушёл в запой с друзьями на два дня. Вечер одиннадцатого июля не предвещал ничего ироничного и предсказуемого, ибо пьяный в стельку, не стоящий на своих двоих Юлик не был чем-то нереальным после короткого смс «праздную» и двухдневного молчания. Хотя Даня был абсолютно спокоен, ничуть не взволнован. Почему? Потому что Инстаграм Евгении — что она вообще забыла там? — говорил ему больше, чем он мог услышать. Особенно ему понравились слабые порывы заплетающегося в словах Юлика уехать домой под предлогом «Меня ждут!.. Мне Ра и… Даню кормить надо!» с несколькими остановками, когда он пытался оторваться от держащих его друзей и обуться. Как видно, попытка оказалась провальной. И вот, опершись на плечо соседа, Юлик ковылял в сторону своей комнаты с надеждой свалиться на кровать и умереть. То ли у него такое похмелье, то ли это которое по счету похмелье. — Боже, Дань, ты такой хороший, я просто не могу, — протянул Онешко, прикрывая глаза и собираясь свалиться около двери, пока Ермаков открывал её. — Можешь, ещё как можешь, — просипел парень, затягивая тушку в комнату, не включая свет, чтобы не раздражать привыкшие к темноте глаза Юлика, и скинул тело на кровать, — смог. — Ты мой са-амый лучший друг, — произнёс Юлик, распластавшись на кровати в позе звезды. — Спи давай, «друг». Даня вышел из комнаты, раздумывая по пути, чем заслужил столь теплые слова…