маршрутка

Арсений бежал и матерился. Матерился, но бежал. И этому замкнутому, изрядно гиперболизированному на нецензурные словечки кругу, казалось, суждено было кануть в лету под хэштегом “ненавижу_понедельники”, если бы не падение. Весьма эпичное, как для и без того убогого утра, но безудержно смешное, как для того пацанёнка, что с минуту в изумлении таращил свои огромные карие глазища на результат позорного полёта мужчины, а после, не постеснявшись даже укоризненного взгляда ведущей его за крохотную ручонку мамы, громко, почти до истерического припадка заржал, отсвечивая безумными экспериментами матушки-природы — чёрными провалами в местах выпавших зубов. Пацанёнку от силы лет шесть, но гиенит он так, что даже у взрослого и вполне самодостаточного Арсения внутри горестно начинает подвывать голос несправедливо обиженного второклашки. “Клёво тебе”, — хмуро думает Попов, но подниматься с колен, удачно утонувших в осенней слякоти, не спешит. Ему досадно и совсем немного — мокро. Стильные штанцы, как любимый трофей, недавно удачно отвоёванный в жесточайшей схватке в последний день скидок у какого-то метросексуала, безнадёжно испорчены въедливой, а оттого и ещё более ядрёной городской грязью. Испорчено было, соответственно, и настроение Арсения, у которого с момента пробуждения всё сразу же как-то, откровенно говоря, по пизде покатилось. В это хмурое утро, казалось, сломалось всё, что даже из элементарного сочувствия к обездоленным реалиям Арса сломаться не должно было. Так, Попов, неудачно крутанув вентиль, сорвал кран в ванной, за что позднее, конечно же, поплатился часовым ожиданием мастера, который, падла такая, не пришёл (у подъезда бабуськи уже давно пустили слушок, что бедолаге из ЖЭКа, после годового воздержания вот уже месяц как сорвало все затворы, и теперь мужичок вынужден беспросветно бороться с явным нежеланием расставаться с бутылкой). Ну что же, ему по сроку службы положено — к десятому году спиваются даже самые подшитые. Только Арсению, который всё-таки решил взять бразды правления в свои неумелые, с роду не державшие ничего тяжелее коробки из-под новой обуви графские ручки, легче не стало. Как легче не стало и сорванному смесителю, который Попов, в силу своей дурости, доломал окончательно. Благо, успел вовремя полностью перекрыть водоснабжение, иначе катастрофы было бы не избежать. И если вероятность потопа вместе со стрелкой давления скатилась к процентному соотношению в ноль, то уже на парковке Арсению “посчастливилось” увидеть трагедию, только каким-то чудом не вышедшую по своим масштабам за рамки глобальной. У изрядно потрепанного, но всё-таки исправно справляющегося со своей задачей автомобиля были пробиты задние колёса. Весьма умело, почти что с ювелирной точностью — сука, ножичком перочинным, — какой-то ублюдок по оси камеры хорошо поставленным ударом оставил шесть почти ровных отверстий. Арсений честно думал, что кровная месть возможна только по канонам действительно толкового кино про сицилийскую мафию. Ан нет, ошибся. “Когда на свет родился, ты ошибся”, — проскочило в мыслях в тот момент безрадостно, стоило Арсу припомнить мстительную рожу подлого и, как оказалось, трусливого брата своей последней пассии, Анны, с которой Арсений вот уже как две недели расстался. До сего момента писать донос на мелкого хулигана, когда тот выкидывал всякую незначительную и не угрожающую жизни херню, Арсений смысла не видел, однако сейчас, когда придурочный брат Ани уже ходил по тонкому льду не знающего пощады правосудия, Попов задумался. Задумался крепко и уже на полном серьёзе был готов набрать заветный номер, дабы сообщить о порче имущества сотрудникам правоохранительных органов, как неожиданно вспомнил, что уже и так потерял достаточно времени, пока в режиме Хатико дожидался, когда же, блин, к нему соизволит прийти проспиртованное тело и починить этот долбанный кран. Арсений на важную встречу опаздывал нещадно, а потому и решил отложить разговор с полицией до лучших времён. А пока он, борясь с соблазном выпустить терпеливо дожидавшегося своего звёздного часа в тени питерской интеллигенции омского быдлана, смачно чертыхнулся и, в прыжке подтянув сползающие вниз по тощей заднице штаны, на низком старте помчал в сторону ближайшей автобусной остановки. Арсений бежал и матерился. Матерился, но бежал. Почти что отчаянно, до совершенно глупого желания наплевать на все проблемы, крутануть вертуху в сторону дома, а уже где-нибудь там, в небольшой, но, чёрт возьми, уютной квартирке, завалиться спать. Так, желание Попова всё-таки было частично реализовано. Завалиться, как вы уже знаете, он умудрился, но, правда, совсем не в том месте и совершенно не в то время. А оно как раз поджимало невообразимо. И Арсений понял это, когда мимо него проехало, с боку на бок переваливаясь, маршрутное такси, на лобовом стекле которого от руки нарисованной закорючкой значилась единица. Газель — серьёзно? — не иначе как машина времени, прибывшая из доисторической эпохи, поскрипывая всей своей архаической ветошью остановилась на остановке — буквально в пяти метрах от того места, где удобно в луже разлёгся Арсений. — Задержи его! — Истошно вопя и отчаянно жестикулируя какому-то парню, Арс соизволил-таки в темпе продефилировать намокшими булками до Газели. Парень ошалелыми глазами смотрел на выплывшего из лужи сумасшедшего, но всё-таки просьбу выполнил, предупредив водителя — улыбчивого грузина с пышными усищами, — что там какой-то ненормальный и его, вроде как, нужно подобрать. Водитель терпеливо выждал момент, когда нерадивый пассажир наконец, громко хлопнув раздвижной дверью, примостил свою задницу на сиденье рядом с тем самым парнем. — Спасибо, — отдышавшись, наконец выдал вполне естественную для таких ситуациях благодарность Арсений, на что пацан — лет двадцать пять на вид, — широко улыбнувшись, лишь отмахнулся — мол, пустяки. — Тебе в иной раз нужно осторожнее тормозить на поворотах. — В смысле? — тупо уставившись на острые колени, которыми пацан неизбежно упирался в спинку сиденья впереди, уточнил Попов. — Я видел, как ты упал, — пояснил парниша и снова заулыбался так... по-кошачьи, что ли? Арсений зардел, что было ему несвойственно, и выдал-таки максимально глубокомысленное “а-а-а...” Оставшеюся часть пути проехали без пришествий, однако в молчании, которое всегда оказывается крайне неловким в ситуации, когда ты находишься в непосредственной близости от человека, с которым тебя, впрочем, не связывает ровным счётом ничего, кроме нескольких случайно брошенных в пылу замешательства фраз. Продолжать разговор не было ни повода, ни смысла, однако вплоть до момента, когда парень, напоследок снова лучезарно улыбнувшись мужчине, вышел из маршрутного такси, Арсений зачем-то пытался сосредоточиться на шумном, но достаточно ровном дыхании пацана. Всю поездку парниша копался в своём телефоне и даже, кажется, как успел боковым зрением подметить Попов (о нет, он совсем не подглядывал!), ответить на несколько сообщений, от которых на его лице расцветала неповторимая гамма всевозможных эмоций — спектр, воистину, обширнейшей насыщенности. Попов же, напротив, сидел с лицом непроницаемым вплоть до момента прощания, когда так необходимо было ещё раз поблагодарить мальчишку, — улыбкой украдкой, чуть смущённой, но всё-таки искренней. Раздвижная дверь с грохотом захлопнулась, но какое-то время Арсений всё ещё наблюдал долговязую, чуть сгорбленную фигуру, постепенно растворяющуюся в текстурах серого города. На случайность очередной встречи надеяться не приходилось. Хотя бы потому, что за Арсением всё ещё числится автомобиль, и пользоваться услугами общественного — да и к тому же такого доисторического — транспорта у него в принципе необходимости не возникало. А маршрутка тем временем пришибленной на оба крыла ласточкой неслась по узким петербургским улицам, весело подпрыгивая в такт орущим на полную громкость “Чёрным глазам”. Газелька, казалось, была готова рассыпаться по дороге — любая, даже самая незначительная колдобина отбивала нехилую чечетку на задницах пассажиров и в целом гремела своими проржавелыми деталями так, что Арсений уже успел мысленно попрощаться с белым светом. Надежда на выживание таяла с каждым новым задорным “вспоминаю_умираю” из уст водителя. Именно поэтому Арсений ехал и молился. Молился, но упёрто продолжал отсчитывать минуты до момента, когда сможет покинуть сей тостер на колёсах. И когда этому сказочному мгновению суждено было свершиться, Арсений едва ли совладал с желанием расцеловать земную твердь под ногами. Он хлопнул раздвижной дверью и, глубоко вздохнув, за сим зарёкся никогда более в эту коробку из-под монпасье не садиться. Даже если ситуация будет безвыходной, даже если схватит за зад и не отпустит... А прижало Арсения даже раньше, чем этого можно было ожидать от подлючей судьбы, которая, кажется, решила на Арсе за все его выкрутасы отыграться. — Серёг, а раньше никак нельзя? — Две недели, Арс. Я же уже давно предлагал сделать полную диагностику твоей старушки, а тут так сложилось, что вкупе с колёсами тебе это вообще в копейку встанет. Серега с автомобилями на “ты” с тех самых пор, как в детстве вместо соски ему батя в рот разводной ключ вставил, — чтоб не орал задаром и побыстрее приобщался к общему делу. Семейный бизнес, ничего не попишешь... Но Матвиенко и не против, он машины любит с трепетом отца-одиночки, для которого нет чувства прекраснее, чем то, которое возникает после копания в грязных внутренностях автомобиля. У Сереги обожание слепое и дикий восторг, он любит свою работу, в которой особняком стоит, как и у любого автолюбителя, пунктик на всякого рода раритеты. Вот и сегодня, когда Арсений, закончив с делами в офисе, ближе к вечеру отогнал свою крошку в автосервис, Серега вновь с упоением копался в движке потрёпанного временем Корвета. — Ты только взгляни на эту малышку, — ворковал армянин, отсвечивая на своё испачканное чёрте чем лицо белозубой улыбкой. — Шестьдесят второй год, а какие изгибы... Арсений энтузиазма друга не разделял. Ему, в отличие Сережи, претила мысль днями напролёт перебирать старый хлам. Однако конкретно с результатом проделанной Сережей трудоёмкой работы поспорить было сложно. Арсению нравилось видеть, как по прошествии нескольких бессонных ночей, когда от Матвиенко уже не оставалось ровным счётом ничего, кроме бренной оболочки, выживающей на голом энтузиазме и энергетиках — обязательно без сахара, — груда искорёженного металла, сияя здоровым блеском старательно отполированных боков, из самой смелой фантазии искушённого коллекционера приобретала желанные формы и голос прошлого. Арсений Сергея уважал, а за всю ту магию, что армянин вытворял с уродливым списанием со свалок, и вовсе был готов простить механику многочисленные недостатки. Потому что Матвиенко хороший друг и просто отличный специалист, к которому Арсений в первую очередь и вопрошает с просьбой, коротко перед этим обрисовав ситуацию. По окончании рассказа Серега только головой качает, но обещает подлатать крошку, попутно добавив несколько плюшек почти за бесценок. — Спасибо, Серег, не знаю, что бы я без тебя делал, — благодарит искренне, но мысленно всё же витает в облаке образовавшейся проблемы. Непредвиденные обстоятельства сжирают Арсения с головой, рушат планы и в целом рискуют передвинуть реализацию важных задумок ещё на две недели. “Две недели, Карл!” — вопит внутренний голос, во взаимопонимании с которым у Арсения в последнее время наблюдается острый диссонанс. Разлад с собственным благоразумием грозит подвести черту под принятием некоторых важных решений. Так, Арсений о случившемся с машиной инциденте почему-то в полицию не сообщает, но честно обещает Сереге, что на днях позвонит Анне и прежде, чем прибегать к радикальным мерам, попробует уладить всё мирным путём. От армянина в конечном итоге Арс ещё долго выслушивает много нелестных характеристик насчёт своего шибко острого ума и даже узнаёт о существовании нескольких любопытных матерных словечек — что-что, а ругался Матвиенко всегда со особым вкусом. Зато теперь Попов, вопреки собственному убеждению больше никогда не садиться в злополучную маршрутку, начинает исправно пользоваться услугами общественного транспорта. И нет, это вовсе не из-за Антона. И нет, Арсений совсем не специально узнал имя улыбчивого парнишки, просто так совпало, что теперь они каждое утро встречаются на остановке, садятся в неизменно разваливающуюся Газель на соседние кресла и разговаривают о всяких незначительных мелочах. Арсения это, впрочем, устраивает. Светло-зелёные глаза, вокруг которых собираются забавные лучики каждый раз, когда Антон начинает смеяться. А смеётся пацан очень часто, даже, блин, над совершенно тупыми шутками, которые Арсений, неосознанно для самого себя, уже на седьмой день своей поездки в маршрутке едва ли не с вечера заготавливает. Заранее придуманный юмор выходит неуклюжим и не таким классным, как внезапная импровизация, но Антон продолжает смеяться. И это, чёрт возьми, делает Арсению утро. И день и совсем немного — вечер, который Попов вновь тратит на интернет, в коем с остервенением пробегает по самым залупинским пабликам в поисках забавных, но главное — эксклюзивных мемов. По какой-то причине Арсений по-прежнему не спешит добавлять Антона в друзья, пусть уже давно, воспользовавшись некоторыми известными фактами из биографии парня, нашёл его профиль. В первую очередь Арс, аки маленькая фанючечка, позалипал на несколько доступных в альбомах страницы фотографий. На них Шаст совсем юный: у него дурацкая причёска, цветастая рубашка и серые брюки, которые — ей богу — держатся на честном слове и доводят бедного Арсения_у меня вспотели ладошки_ Попова до греха. Конечно же, Арс нагло сохраняет несколько таких компрометирующих фото к себе в галерею, а после продолжает черпать вброшенную в свободный доступ информацию. В графах “о себе” не густо, значится только дата рождения и город — солнышко родом из Воронежа. “И какими судьбами тебя в Петербург занесло?” — как-нибудь обязательно спросит Арс и, конечно же, непременно не забудет поблагодарить небеса за такой подарок. Антон в социальных сетях свою личную жизнь старательно прячет от посторонних глаз, однако Арсений с завидной упёртостью Шерлока продолжает строить теории на основе прочеканной из оставшихся на странице разделов информации. В пабликах подписки на трасферы и футбольные новости... Ну почему, почему из тысячи всевозможных видов спорта Антона угораздило полюбить ненавистный Арсению футбол? Не хоккей, где накал страстей, движение и азарт, не баскетбол, где точность удара и ловкость прыжка, и даже не синхронное плаванье, где ножки красивые... а футбол, просто от одного упоминания о котором Арсения начинает тошнить. А Антон, видимо, фанат неистовый, потому что за одними только пабликами дела не стало. В видеозаписях обнаружились какие-то вырезки из матчей, преимущественно с участием даже Арсению известной футбольной звезды — Криштиану Роналду. — Ну и что, вот прям красивее меня Роналду? — вслух начинает рассуждать Арсений. Взвешивает, бедолага, свои и без того мизерные шансы понравиться Шастуну. — А если я шорты надену?.. И расстраивается. Просто от одного осознания, что до горячего португальского парня ему как до луны. То есть никак, у Арса вестибулярный аппарат слабенький. Однако сдаваться Попов не собирается. Раз уж решил, то будет эту неприступную крепость брать. Всеми правдами и неправдами, а если точнее, то хотя бы около футбольными фактами, которые оказываются чуточку интереснее самого процесса игры. Ими же Арсений и попытается перед Антоном блеснуть. И это срабатывает. На следующий день Арсению всё же удаётся вывести разговор на тему увлечений Антона. И здесь как раз и подтверждается, что Арсений вообще-то клёвый сталкер. Антон действительно футбол обожает, а ещё он мечтает побывать на родине Мадридского Реала, дабы узреть воочию, как Роналду надирает другим футболистам задницы. Антон, когда описывает все прелести Криштиано, на красочные выражения и яркие обороты не скупится, и по мере того, как загораются глаза Антона, когда тот говорит о футболе, Арсений понимает, что пора переходить к плану “возбудим и дадим”. — Слушай, Тох, — неуверенно начинает Арсений. В глаза Антону в этот момент он силится не смотреть, поскольку боится, что не сможет договорить, перенервничает, ещё в обморок хлопнется... Кому вообще нужны эти жертвы неустойчивого пубертатного периода. И похер, что Арсению уже за тридцатник давно перевалило, рядом с Антоном он ощущает себя на тринадцать тупых и заикающихся при виде предмета своего обожания лет. — Мы тут с другом собирались... У него там дела... И... Короче, у меня есть два билета на матч Зенита, не хочешь сходить?* Так туго Арсений ещё никогда не соображал. Интересно, как скоро Шастун поймёт, что он идиот? — О, Арс, я не думал, что тебе интересен футбол, — Антон был действительно очень сильно удивлён, однако далеко не (не)умением Попова формулировать мысль. И слава богу, иначе бы Арсений, заостри Антон на его несвязном потоке речи внимание, тут же бы позорно капитулировал, признавшись, что вообще-то футбол терпеть не может, а ту последнюю пару билетов только каким-то чудом успел вчера поздней ночью урвать. И, если говорить откровенно, он вообще бы с огромным удовольствием обменял футбольные места на билеты в какое-нибудь кино. Но тогда это будет смахивать на свидание, которого Арсений пусть и жаждал ужасно, но всё-таки допустить не мог. — Я с удовольствием схожу с тобой на футбол. И после этой фразы, старательно приправленной фирменной лучистой улыбкой, Арсений не спал целую ночь. Он вертел эти слова в голове, размышляя о возможных подтекстах и значениях до тех пор, пока все тщательно продуманные варианты не превратились в навязчивую идею, за которую Попов отчаянно пытался зацепиться, когда попробовал перекатывать сказанную фразу на языке. “С тобой...” Он мог бы сказать просто: “Да, я был бы рад сходить на этот матч” и на этом бы всё закончилось, но нет, Антон сформулировал свою мысль так, что у Арсения чуть не отвалилась жопа. Кажется, Попов был счастлив, ведь впервые они увидятся с Антоном где-то за пределами двух известных каждому локаций. Не будет привычной остановки с её ещё сонными взглядами и самыми первыми тёплыми улыбками после короткого традиционного пожелания доброго утра, к которым так прикипел Арсений. Не будет и “Чёрных глаз” в такт подскакивающей на каждой кочке Газели, в салоне которой порой бывает настолько душно, что Арсению хочется взвыть. Но он держится, потому что рядом сидит Антон, который однажды Арсению признаётся, что, несмотря на все неудобства, любит маршрутки. — Пусть они старые и скрипучие, но мне эти Газели напоминают детство. Знаешь, у нас в Воронеже раньше много таких гоняло, а сейчас совсем редко... Они сидели на своих привычных местах, у окон в самом конце ряда. Антон, как и всегда, подпирал коленями впереди стоящее кресло, смотрел в окно и улыбался. Сегодня это была улыбка, разительно отличающаяся едва уловимой сменой настроения. Антон тосковал по Воронежу, но вынужденная мера держала его в Питере вот уже который месяц. И слава Иисусу. — А я вот не люблю общественный транспорт, — после короткого молчания честно признался Арсений. — Я знаю, — совершенно спокойно ответил Антон, но объяснений ошеломлённому Попову давать не спешил. — Ну да, теперь знаешь, ведь я тебе только что об этом сказал. — Нет, ты не понял, я до этого знал, — и хитро улыбнулся, резво подорвавшись с места. — О, моя остановочка. Пока, Арс. В тот же вечер Арсений впервые написал Антону сообщение в социальной сети, тем самым выдав свою осведомлённость о его интернет-жизни. “Расскажешь, может быть, откуда ты всё же знаешь, что я не люблю общественный транспорт?” С этого момента всё и завертелось. Теперь Арсению не обязательно было ждать следующего утра, чтобы показать Антону новый мемчик, ведь теперь он мог просто переслать его парню в личные сообщения. Это значительно упростило задачу с передачей информации. Впрочем, поговорить им, на удивление, было о чём и без тупых интернетных шуточек. Так, каким-то чудесным образом в один из вечеров пылкого обсуждения киновселенной Марвел, они доболтались до пяти утра. Через три же они уже вновь встретились, только теперь на привычном месте — остановке. — А я всё-таки считаю, что Кэпа сольют вместе с Железным Человеком**, — вместо приветствия выдал Антон. Погода сегодня была поистине Питерская — промозглый ветер заставлял кутаться в тёплые куртки, а сильный дождь загонял под непрочные козырьки остановок. Антон курил, отчего его пальцы, держащие сигарету, были подставлены под безжалостные удары ненастья. — Тогда они похерят целую эпоху, я им этого не прощу. А тебе не прощу, если ты заболеешь, — и зачем-то взял ладони Антона в свои. Шастун, очевидно, был к такому не готов, однако и слова Арсению, отчаянно пытавшемся согреть его руки, не сказал, лишь только нахмурился. — Не хочу, чтобы из-за твоей болезни у меня снова пропал билет, — пояснил свои действия Арсений, однако ударить себя мысленно по лбу не преминул. “Идиот, ведь надо же тебе было всё так глупо похерить...” — Из-за замёрзших рук ещё никто не заболевал. — Ну да, конечно. От неловкости спасла подоспевшая (ну как подоспевшая, подползшая шагами излишне суетливой черепахи) маршрутка. Так и прокатались в полном молчании ровно двадцать минут (не то чтобы Арс засекал время, просто в тишине, изредка нарушаемой ворчанием какой-то старушки на первом сиденье, не оставалось ничего иного, кроме как бездумно залипать на сменяющие друг друга цифры), которые Антон провёл, с кем-то чуть слышно переговариваясь по телефону. Казалось, Шастун Арса намеренно решил проигнорировать после произошедшего на остановке инцидента, и это, мягко говоря, Попова задело. Он мальчишку пугать не собирался, просто, видимо, в одном огромном холостяцком сердце нежности оказалось больше, чем мозгов в голове. И только когда Арсений успел перематерить себя на манер Матвиенко, Антон соизволил Арсу улыбнуться. Вскользь, по-прежнему разговаривая по телефону, когда Попов уже потерял всякую надежду на благоприятный исход сегодняшний встречи, Антон, чёрт возьми, улыбнулся. — Пока, — коротко бросил он на прощание, хлопнув раздвижной дверью. Весь день Арсений был тревожен. В итоге собственные нервы сыграли с ним злую шутку — он ни за что сорвался на свою секретаршу, сгоряча послал коллегу и едва ли не похерил важную для их компании сделку с зарубежными партнёрами. Словом, день выдался у Арсения просто отвратительным, о чём он уже глубокой ночью и поспешил Антону сообщить. “Ты на меня обиделся?” Шаст был в сети. Не в силах более терпеть, из тысячи заранее заготовленных формулировок Арсений выбрал наиболее лаконичную, вопросительную. Ответил Антон не сразу, так что в эти пять минут ожидания Арсений умудрился вложить всё отчаяние своего глупого положения. Облокотившись локтями на стол, Арс гипнотизировал уведомления. Наконец, удача. “С чего ты взял?” “Не знаю. Мне просто показалось, что я тебя обидел.” Антон наверняка закатил глаза. Потому что Арсений в стопроцентном соотношении наврал насчёт своего возраста — ему не тридцать с хвостиком, а три с большим минусом. — Арс, ты идиот, — именно это сказал Антон в своём первом, записанном для Арсения голосовом сообщении. И, судя по интонации, вновь давил широченную улыбку. От сердца отлегло, а уже через несколько мгновений Арсений записывал Шасту ответ. Он говорил громко, иногда неразборчиво из-за шумного смеха прямо в динамик. Да, он позволял себе сбиваться на эмоции, поскольку чувства, самые что ни на есть настоящие, ломанулись из груди вслед за отстукивающим бешеные ритмы сердцем. Они сошлись на обоюдном стремлении казаться детьми. Так было проще им обоим, — когда, ведомые случаем, им позволено было улыбаться совершенно по-глупому в чернь пустой квартиры. В домах, разведённых широкими проспектами и узкими переулками, два сердца, скрещённые молчанием ночи, сочились необъяснимой канонадной эмоций. Они переполняли душу, они даровали эйфорию свободного падения, останавливать которое, впрочем, не хотел ни один из мужчин. Арсений был вынужден признать, что Антон уже давно стал для него кем-то большим, чем просто попутчиком на утро. Дурацкая маршрутка была лишь частью той огромной случайности, за которую Попов, безусловно, впервые был готов поблагодарить вселенную. Которая, к слову, продолжала испытывать мужчину на прочность. Но обо всём по порядку. В ночь пятницы, прямиком накануне первого в своей жизни похода на футбольный матч, Арсений активно разучивал позиции и термины, какие только могли пригодиться ему во время вероятной беседы с Антоном. Знать около футбольные факты, конечно, охуеть не встать как здорово, но было бы неплохо подковаться ещё и конкретно в тонкостях самой игры, дабы не опозориться перед прошаренным футбольным фанатом. Сесть перед Антоном в лужу со своими представлениями в духе “вот мужик в трусах, а вот мяч — пинай” не хотелось категорически, однако уже спустя час старательных поползновений Арсения в сторону открытых в пятнадцати вкладках статей на футбольную тематику, нервы Попова начинали потихоньку сдавать. Первым отказал глаз, который задёргался, стоило мужчине просмотреть несколько обзоров на последние матчи сезона. Судя по словам, очевидно, сведущих в футболе больше далёкого от сей спортивной игры Попова блоггеров, Арсений вдруг понял, что нихуяшечки это не просто, мяч пинать. Оказывается, у каждой команды была хорошо отработанная ещё задолго до начала столкновения стратегия. На игроков были возложены определённые задачи и тактики, за реализацию которых причислялись какие-то там невъебенные лавры, знатно прокачивающие скилл и прибавляющие особые плюшки к карьере футболиста. Проще говоря, чем охуеннее ты двигаешься на поле, чем больше красивых голов забиваешь, тем быстрее возрастает вероятность, что тебя заметит и перекупит какой-нибудь улётный клуб с легендарным составом. А это дорогого стоит для каждого мало-мальски профессионального футболиста. Арсений не умел оценивать мастерство игроков, поскольку в принципе не видел, чем, кроме как успешной реализацией гола, один придурок в трусах отличается от придурка в трусах цвета команды противника. Попов был уверен, что для того, чтобы играть в футбол, нужна хорошая физическая подготовка, немного везения и ума, которого, чёрт возьми, многим игрокам знаменательным образом не хватало. Ибо... — Как можно не видеть столь очевидной передачи? — Жопа Арса естественным образом подгорала, поскольку снующий маленький человечек на экране Поповского ноутбука вот уже в который раз за шестьдесят минут безрезультатно пытался вывести мяч со своей половины поля. Не спрашивайте, за каким чёртом Арсений вообще решил посмотреть футбол. Он, честно, уже и сам не в восторге от этой затеи, поскольку потраченный на матч час можно было с уверенностью вписать как самый бесполезный час жизни. Непродуктивно, тупо и ужасно скучно. И что только симпатичного Антон находит в этих хаотичных передвижениях по полю?.. Ответа на сей вопрос Арсений, конечно же, не получит, поскольку по собственной, кстати говоря, инициативе вынужден был изображать не менее ярого фаната футбола, чем Шаст. Пока получалось прескверно, однако времени для прокачки скилла у Попова не оставалось совсем. Они встретились около какой-то дешёвой забегаловки неподалёку от стадиона. Арсений заметил знакомую сутулую фигуру почти сразу — ну а как же иначе, если в этот типичный для Петербурга пасмурный денёк одно яркое солнышко в момент разгоняло все природные катаклизмы своей ослепительной улыбкой. — Привет, Арс, — подойдя к Попову, довольно пробасил Шастун. — Давно ждёшь? — Да нет, только вот пришёл, — пиздёж. Арсений прибыл к заранее обусловленному месту встречи чуть ли не за сорок минут. И сейчас, по истечении сего времени, как никогда был близок к обморожению пятой точки. Гребаному холодному ветру было глубоко плевать на планы Арсения по соблазнению Антона своей модной кожаной курточкой и узкими, отлично, кстати, подчёркивающими худосочную жопу Попова джинсами. Не по сезону костюмчик выбрал, кретин, но что только не сделаешь ради Антошеньки. — Пойдём? — Помчали, — и двинул в сторону стадиона, куда стекались болельщики всех мастей, возрастов и полов. Различить, какую команду поддерживал тот или иной изрядно размалёванный фанат, в большинстве случаев не составляло труда. Преданных футбольных поклонников выдавала соответствующая атрибутика и тот ощущаемый только на крупных спортивных соревнованиях дух потенциально заражённого азартом болельщика. Трибуны заревели ещё задолго до выхода любимых команд на поле. Нетерпение поглотило стадион, и Арсений, честно говоря, в первые секунды пребывания на трибуне среди громко скандирующих болельщиков даже растерялся. И если бы не Антон, улыбающийся такой живой, ободряющей улыбкой, Арсений бы, не раздумывая, свинтил от всеобщего безумия, охватившего почти полностью заполненные трибуны. Присутствие Антона успокаивало, придавало уверенности и сил. — Блин, а ведь у меня даже шарфа Зенитовского нет, — искренне расстроился Шастун, осматриваясь по сторонам. Повсюду пестрила синя-белая атрибутика — шарфы, футболки, дурацкие кепки... Арсений никогда не понимал, на кой чёрт футбольным фанатикам сдалась вся эта дороженная фирменная мишура, однако не преминул у Антона уточнить о внезапно промелькнувшей догадке. — Коллекционируешь? — Ага, — и тянет капюшон толстовки за покоцанные шнурки. — Когда удаётся побывать на родине какого-нибудь клуба, первым делом обязательно подрываюсь в местные фирменные магазины. А до Зенитовского, веришь нет, руки так и не дошли. — Понятно, — галочка. А дальше уже было не до разговоров, часы отбили положенное время, и на поле появились противоборствующие команды. Игра захватила с первых минут. Сумбурное начало было сглажено чёткими передачами и слаженными командными действия. Неплохо отработанная тактика позволила Зениту выправить игру в свою пользу уже на пятнадцатой минуте. Первый гол был встречен бурными хлопками и громким улюлюканьем. И в это мгновение, подхваченный волной всеобщего ликования, Арсений, заряженный позитивом где-то под ухом радостно орущего во всё горло Антона, был вынужден признать, что смотреть футбол в режиме реального времени, в непосредственной близости от эпицентра набирающих обороты событий, даже интересно. Интересно следить за слаженной игрой активно двигающихся по полю спортсменов и теми эмоциями, в которые, в качестве отдачи на происходящее на поле, была вложена вся искренность мгновения. Сиюминутный порыв, исключительная секунда, однако Арсений стремился уловить даже самое незначительное изменение, преображающее лицо донельзя возбуждённого Антона. Пацан горел, он обжигал ясностью самого чистого, самого невероятного счастья. Арсений ловил плещущееся в светло-зелёных глазах удовольствие и улыбался в ответ. Потому что впервые за долгое время мог без стеснения делить эти потрясающие эмоции на двоих. Девяносто минут приравнивались к секунде. Время пролетело настолько быстро, что Арсений далеко не сразу понял, почему вдруг стихло ликование, и почему Антон так выразительно вдруг начал улыбаться, заглядывая Попову прямо в глаза. — Это было очень круто, — делится наконец впечатлениями Арсений. И совершенно неважно, что после первого забитого мяча последующие семьдесят пять минут не были столь результативны. Игра выдалась бойкой, захватывающей, с огромным множеством голевых моментов. Арсений, честно, был в восторге, что, впрочем не могло укрыться от внезапно проницательного взгляда напротив. — Ну что? — всё же не выдержал Попов, когда в очередной раз поймал на себе изучающий взгляд ясно-зелёных глаз. — Ты ведь не любишь футбол, да? — Они шли через холл, когда Антон озвучил совершенно очевидную для них обоих истину. Гул голосов вполне довольных исходом матча фанатов постепенно стихал, так что Арсений, даже при большом желании, не смог бы проигнорировать вопрос. Он услышал каждое слово, каждую интонацию настолько отчётливо, что любая, даже самая, чёрт возьми, правдоподобно сказанная ложь прозвучала бы как постыдная капитуляция. Очевидно, не в пользу на мгновение замявшегося Арсения. — Нет, не люблю, — признание звучит как-то неожиданно жалостливо, и Арсений поникает, поскольку осознаёт всё коварство момента. Ситуация аховая, неоднозначная, подводит Попова к серьёзному осознанию своего провала. Сейчас Антон должен будет обидеться на лжеца несчастного, маньяка недоделанного и, развернувшись, показательно уйти в закат. Потому что сочтёт все нелепые “ухаживания” Арса за домогания, пусть никогда прямым текстом и не озвучиваемые. — Зачем же тогда наврал? — Хотел понравиться тебе, — а после — напряжённое молчание. Антон медленно втягивал сигаретный дым, пока Арсений, неловко переминаясь с ноги на ногу, готовился к шквалу неприятных слов и оскорблений. Антон вправе был обвинить Арсения в мошенничестве, домогательстве и прочих плюшках с голубой глазурью, однако сделал то, к чему Попов был готов, как оказалось, меньше всего. — Послушай, Арсений, — медленно, словно сомневаясь в правильности давно сформировавшейся в голове истины, начал Антон, — ты мне нравишься таким, какой ты есть. Пожалуйста, не притворяйся, слышишь, никогда не притворяйся тем, кем не являешься на самом деле, других ради. Антон на Арсения не смотрел, однако Попов чисто физически ощущал разочарование пацана. Мужчине хотелось искупить свою вину, исправиться, лишь бы только Антон вновь улыбался так же ярко, как шестьдесят минут назад. — Прости, — только и смог сказать Арсений за секунду до мгновения, в которое Антон, резко притянув мужчину за грудки ближе к себе, впился губами в губы старшего. Это было странно, это было внезапно и по всем параметрам ошеломительно. Арсений охуел и не выхуел обратно, поскольку Шастун мял его губы горячим, мокрым поцелуем. Прикосновения, выходящие за рамки понимания, были лишь сиюминутным порывом, слабостью, которая, впрочем, заставила Арсения захлебнуться в шквалом обрушившихся эмоциях. Он потерял дар речи. Он жадно глотал ртом воздух и просто смотрел, как в глазах напротив кружат хороводы взъерошенные черти. Черти самодовольно улыбающегося Антона Шастуна, который смотрел на мужчину с прищуром хитрой лисицы. — А целуешься ты по-настоящему, вроде бы, — вынес свой вердикт Антон и был таков. *** Арсений всегда предпочитал выпутываться из проблем по мере их поступления, однако сейчас, столкнувшись с одной из — наистрашнейшей — лицом к лицу, был напуган. До ужаса, узлом скручивающегося где-то внизу живота, до коликов, приводящих в сознание бессознательные ночные кошмары. Подрываясь на кровати, он думал о случившемся — о поцелуе, которого жаждал, но от которого был вынужден бежать, сверкая пятками. Потому что это нехуевый такой поворот вообще-то. Как оказалось, Арсений чисто морально был не готов к набиравшим обороты событиям. Да, он был влюблён, Арс, безусловно, втрескался в этого долговязого пацана как кот в сметану, но кто же, черт возьми, мог знать, что для принятия каких-либо активных поползновений ему понадобится времени намного больше, чем Антону, которого вообще-то порядком бесила эта трогательная Поповская черта характера — нерешительность. Экий графчик, для которого поцелуй страшнее совокупления, особенно, если он обрывает чёткие представления Арсения о системе ухаживаний. Конфетно-букетный период, который Арсений так отчаянно пытался Антону впарить, был решительно прерван наглостью самоуверенного мальчишки. Ну кто мог знать, что Антон соображает быстрее Арсения?.. Арсений тоже не знал, поэтому в тот роковой день после футбола и того злосчастного поцелуя сбежал. Позорно, ссылаясь на какие-то несуществующие дела и проблемы, он оставил Антона одного. Вот придурок. На сердце было непробудно, тяжело. И чем чаще Арсений игнорировал любые попытки Антона наладить контакт, тем очевиднее становился факт включённого режима тотального самоуничтожения. — Это не дело, знаешь? — Серега проницаемостью никогда не блистал, однако даже он, по уши погрязший в работе, в первую минуту встречи сумел каким-то образом распознать сквозь старательно натянутую на лицо маску радости глубочайшие душевные терзания друга. — В чём дело, Арс? А Арс молчит и ухом не ведёт, поскольку сам не до конца понимает, что могло спровоцировать настолько сильную дестабилизацию в процессах его жизнедеятельности. Они сидели на кухне, в доме Арсения. Накануне позвонил Матвиенко, хотел поздравить с перерождением стальной крошки, но, распознав в голосе Попова признаки похмельного бунта, предложил приехать. Арсений не отказал, хотя, вероятно, меньше всего жаждал выходить на контакт с людьми. Позорно и страшно встречать лучшего друга в состоянии полупьяной депрессии. Повсюду бутылки, какая-то нарезка и три литра невыплаканных слёз, которые, впрочем, благодаря настойчивости армянина, всё-таки находят воплощение в эмоционально нестабильной речи. Попов делится своими переживаниями, выплёвывая все истины как на духу. Начинает, конечно же, с того злополучного дня, когда, застав результаты мести брата бывшей любовницы, принимает априори плохое решение. Грязно материт маршрутку с её несменными “Чёрными глазами” из динамиков, покуда не осознаёт, что дурацкое ведро на колёсах вообще-то ни в чём не виновато. Тогда Арсений останавливает повествование, но лишь на мгновение, чтобы набрать в лёгкие побольше воздуха и продолжить. С позиции жертвы, обречённой на погибель, потому что улыбка Антона режет без ножа, а Арсений... Придурок он, испугался и мальчишку обидел несправедливо. — И в чём твоя проблема? — интересуется Сережа, когда все детали пазл наконец встают на свои места. Механик не столько удивляет факт влюблённости друга в парня, сколько корёжит от осознания, какой же, блин, Арсений идиот. Такое счастье упускает из-за своей глупой нерешительности. — Он теперь на мои звонки не отвечает, — шмыгает носом не до конца протрезвевший Попов, и смотрит на друга таким долгим, досадливым взглядом, что у Матвиенко сердце сжимается от жалости к этому безнадёжному Ромео. Понимает, что учудил, а как выпутываться, не придумал, потому что в душе не переёбывает, как нужно за мужиками ухаживать, чтобы те прощали тупые заскоки. Здесь на помощь и приходит Серега. Добрый, бесконечно добрый Серега, для которого счастье друга важно, как собственное. Он принимает решение Арсения для начала хотя бы протрезвить. За ручку сводить под холодные капли, расчесать, а после — крепким чёрным чаем напоить. И только когда друг более или менее начинает походить на человека, высказывает свои предположения. Арсений слушает Матвиенко внимательно и даже не перебивает. Идея Сережи ему нравится, пусть и кажется априори проигрышной. — Поведу я, — предупреждает Сережа, и Арсений согласно кивает. — Только заедем ещё в одно место, — галочка. *** Они стоят под окнами Шастуновской хаты. Время позднее, поэтому Арсений почти на сто процентов уверен, что Антон дома. — Ну и что, какая квартира? — нетерпеливо отстукивая пальцами незамысловатый ритм по рулю, интересуется Сережа. — Не знаю, — честно отвечает Арсений, растерянно оглядывая горящие тёплым светом окна многоэтажки. Совершенно глупо было надеяться на внезапное озарение, поэтому Попов решает бить наугад. Вылезает из машины и в два прыжка телепортируется к единственной — и слава богу — парадной. Дом небольшой, и вероятность, что Арсений докричится, ровна нулю, однако он рискует. Набирает в лёгкие побольше воздуха и громко, почти надрывно начинает кричать. — Ша-а-аст! Шасту-у-ун! — Никакой реакции, только Сережа, внимательно наблюдающий за тщетными попытками друга, выразительно закатил глаза. Но Арсений не сдавался, только не так просто. — Серег, давай, — машет рукой Арсений — условный сигнал, призывающий следовать новому плану. Матвиенко не медлит, впрыгивает обратно в салон и, поигравшись с бегунком, выставляет звук на максимум. Арсений ещё никогда в жизни не пел под окнами серенады, а такие стрёмные — особенно. Но полагаться на фантазию и романтическое чутьё не приходилось, поэтому Арсений, сложив два плюс два, выбрал некогда повсеместно гремящий хит. Он в удивительной степени подходил под сложившуюся ситуацию и в целом должен был звучать как примирительный жест, пасхалочкой к которому, Арсений надеялся, Антон сможет проникнуться. — Я не искал больше минуты, чтобы побыть, как раньше, вдвоём... Звучный баритон Арсения слышала вся улица. Из окон домов постепенно стали показываться недовольные моськи жителей, которые не преминули высказать горе-романтику пару ласковых. Но Арсений не обращал на злобные выкрики и угрозы вызвать полицию никакого внимания. Ему было плевать, поскольку ближе к припеву на балконе третьего этажа показалась знакомая долговязая фигура. — Это не шутки, мы встретились в маршрутке под номером один... — Шастун охуел и не выхуел обратно. Он перегнулся через перила, поскольку до последнего не мог поверить, что внизу, надрываясь под Айову, стоял, глупо улыбаясь, Арсений Попов собственной персоной. — Антош! — заорал Арс, разворачивая в руках гвоздь сегодняшней развлекательной программы — фирменный шарф петербургского футбольного клуба. — Прости меня, пожалуйста. Да, признаю, я трус и обманщик, но, пожалуйста, дай мне ещё один шанс. Арсений был придурком полным. Чудаковатый, со странным чувством юмора и графскими замашками, которые проявлялись в весьма своеобразных ухаживаниях и манерах поведения. Но Антону нравилось. Нравилась его детская непосредственность, его наивная глупость, не простить которую Антон просто не мог. Во избежание серьёзных неприятностей, Шастун всё-таки решил спуститься к своему Ромео. — Совсем идиот? — Обижаться на такое трогательное чудо в перьях не было ни сил, ни желания, однако приличия ради Антон решил дурость мужчины осадить. Однако когда Арсений сделал виновато-жалостливое выражение лица, Антон сменил гнев на милость, и продолжил уже тоном более спокойным, улыбчивым. — И как мне после таких концертов соседям в глаза смотреть, м? — Никак. Переезжай ко мне. — А как же свидания, знакомство с родителями, предложение, в конце концов? — На свидание мы уже, считай, ходили, с родителями я тебя познакомлю, а предложение... — Арсений задумался лишь на мгновение, а после, не стесняясь десятка посторонних, изрядно любопытных глаз повысовывавшихся из окон соседей, встал на одно колено и протянул единственно уместную (ладно, относительно уместную) вещь, заменившую классический букет. — Антош, ты согласен переехать ко мне? — И жить долго и счастливо? — И жить долго и счастливо, — отзеркалил Попов, улыбнувшись широченной, Чеширской улыбкой. — Ты, Арсений Сергеевич, свинтус. Знаешь же, что я питаю слабость к сим шарфикам. — И ко мне. — И к тебе, придурок.