trees

Как правило, день Мэтью всегда проходит по одному и тому же сценарию. В шесть тридцать утра звонит будильник. Легкое движение пальцем, и надоедливые трели смолкают. Можно дремать еще двадцать минут. Потом Мэтью встает и с большой неохотой застилает постель. Идет в ванную, долго смотрит на свое лицо, мокрыми ладонями проводит по щекам, трет заспанные глаза, касается крыльев носа, чтобы удостовериться, что все на месте. Просто иногда в зеркале нет ничего. Это означает, что невидимые друзья снова забрали поиграть отражение. Затем Мэтт варит овсянку. Самое трудное из всего процесса — зажечь спички, потому что пальцы не слушаются, и их облизывает маленький язычок огня. Пять минут подождать, быстро проглотить невкусную, но полезную кашу, запить обжигающим зеленым чаем и одеться. С этим тоже бывали проблемы. Вот и сейчас пуговицы ни в какую не желают застегиваться. − Давай помогу, Мэтти, − за левым плечом внезапно возникает отец, осторожно кладет свои руки поверх рук Мэтта и управляет ими, приводя Уильямса в более-менее приличный вид. − Спасибо, papa, − парень косится на родителя через плечо. − С остальным справишься? − К-конечно, − несколько раз кивает Мэтью. Франциск прищуривается. − Ты принял свои лекарства? Мэтт склоняет голову набок и размышляет минуты три. В сценарии чего-то не хватает. − Забыл. − Mon chou*, ты же прекрасно знаешь, что не должен пропускать ни одного раза, − вздыхает Бонфуа и вручает сыну стаканчик с горькими таблетками, которые Уильямс ненавидит, но пьет, чтобы порадовать папочку. Далее Мэтт с большим усердием завязывает шнурки, поправляет очки, целует отца и спускается по лестнице, следя за тем, чтобы ноги не начали своевольничать и не запутались. Выходит на солнце и довольно жмурится. Ему нравится тепло и свет. Ночью холодно и страшно, и даже мишка не всегда спасает. Мэтью идет по улице и старательно перешагивает щели между плитками. Альфред говорит, что если наступишь на прогал, то сломаешь своей матери спину. Мамы у Уильямса нет, но за папочку он беспокоится, от чего покорно следует правилу. Мимо пробегает полосатая самодовольная кошка, останавливающаяся на мгновение, чтобы неуклюжий человек ее погладил, и тут же скрывается под забором. Мэтью улыбается и продолжает нелегкий путь. Заходит в магазин, надевает поверх рубашки фартук и оглядывается в поисках хозяина. − Привет! — Джонс возникает будто из ниоткуда и хлопает Уильямса по плечу так, что тот еле удерживается на ногах. — Сегодня ты не опоздал, молодец. Приступай. Сегодня был новый завоз. Даже корнишоны теперь есть, представляешь? Мэтт не особенно вникает в то, что щебечет Альфред. Ему просто нравится слушать его голос, такой родной и приятный. Он кивает и становится за прилавок. Альфред переворачивает другой стороной табличку. Теперь на двери написано «открыто». Вскоре заходят первые посетители. Городок маленький, магазинов немного, и Мэтт знает практически всех. И эту милую старушку, которая всегда берет много корма для бездомных кошек, и этого ученика младшей школы, стабильно покупающего пачку чипсов, и эту девушку, обожающую зеленые яблоки… Уильямс всегда дает ей самые свежие и ловит ее рассеянную улыбку. И вот наконец приходит тот, кого Мэтью ждал довольно долго. − Слышь, малец, у вас в кои-то веки появился Джеймсон? — хрипло интересуется Артур Керкленд, очень скверно себя чувствующий без любимого виски. − Дайте-ка посмотреть… − парень шуршит учетным журналом. — Есть пара бутылок, но я не могу их отпустить здесь. Их нет в списках. Пройдемте в подсобку. − Шевелись, пока я тебе не врезал, − бурчит Артур, протискиваясь вслед за продавцом. — Эй, куда ты меня ведешь? — спрашивает он спустя пять минут хода по какому-то тоннелю. − Подсобка длинная. Очень, − весело сообщает Мэтт, нашаривая за пазухой молоток. — А вот ваша дрянная жизнь нет. − Что? — англичанин даже замирает от удивления. − Интересно, − говорит Уильямс, поглаживая пальцами рукоятку. — Могли ли вы предполагать в тот день, когда протянули свои грязные лапы к моему другу, что умрете не от цирроза печени или инсульта и принесете нашему миру хоть какую-то пользу? − У тебя припадок, как описывал твой папаша? — напрягается Керкленд. — Отдай мне мой виски и вали пить свои колеса, маленький урод! − О нет, сэр, все куда проще, − в следующее мгновение на голову городского пьяницы опускается молоток, и его череп ломается с тихим треском. Артур еще пару секунд смотрит ошалевшими глазами на своего убийцу, а потом падает на пол, заливая кровью линолеум. Мэтью тащит труп за ногу. Тело легкое, видимо, этот алкоголик и сам бы скоро отправился к праотцам, но лучше преждевременно, чем поздно, не так ли? Лес подступает довольно близко к черте города. Уильямс приволакивает Артура Керкленда на опушку и аккуратно кладет, сложив руки ему на груди. Затем отходит на пару шагов, чтобы не мешать. Узловатые корни деревьев оплетают жертву, вдавливают ее в почву, и вскоре мерзкий бриташка навсегда скрывается под землей. На том месте пробивается зеленый росток, тянется к солнцу, распускает хрупкие полупрозрачные листочки и постепенно становится коричневым. Мэтт улыбается. Пока он жив, лес будет жить. И кленов будет так много, как он захочет.