***
Смазливый парень в форме иностранной сборной смотрит на Джей-Джея своими ярко-зелеными глазами, как на грязь под ногтями. Презрительно морщит нос, сдвигая брови, кривит полные, нежно-розовые, как у девчонки, губы в издевательской усмешке. Произносит ангельски чистым голосом, похожим на перезвон колокольчиков: — И это — лучший фигурист? Я обойду тебя в два счета, придурок! Чудное создание. Леруа ослепительно улыбается, скрывая за этим дружелюбным оскалом желание прирезать засранца коньками. — Не стоит утруждаться, — вежливо тянет, заглядывая парню в лицо. Он молоденький, явно новичок в спорте, едва ли возрастом с Жаном сравнялся, а уже ставит себя выше других. Ну-ну. — Я с радостью уступлю даме. «Дама» вспыхивает до корней длинных светлых волос, заплетенных в причудливые косы, и вскидывает руку в неприличном интернациональном жесте, оттопыривая средний палец и маяча им прямо перед лицом канадца. Жан, не будь дураком — или как раз по причине собственной дурости –прихватывает его зубами за самый кончик. Не сильно, без намерения причинить боль, просто чтобы показать, что эта Фея ему на один укус. Тоже мне соперник. С такой хрупкой фигуркой и невинным личиком ему бы в женское катание, в каком-нибудь миленьком розовом платьице Фея на ура зайдет публике. Нечего такой крохе делать среди серьезно настроенных мужчин. — Да пошел ты! — восклицает Фея, отдергивая укушенную руку и дуя на пострадавший палец. — Дебил! — Дебил, — согласно кивает Джей-Джей. — Как тебя зовут? — Я бы предпочел остаться неназванным, — фыркает собеседник, совершенно по-детски показывает канадцу язык, разворачивается на пятках и уходит прочь. Вот же фифа какая, с восторгом думает Леруа, глядя в спину стремительно удаляющегося от него блондина. Вот и соперник — сам же напросился!***
Только вот его восторг быстро сходит на нет, когда выступающая в роли тренера мама с недоумением сообщает, что среди нынешних фигуристов зеленоглазые блондины отсутствуют, как класс.***
Жан готовит костюм для последней короткой программы в этом сезоне, а за спиной уже слышится привычное: — Эти тряпки похожи на пижаму. Твой стиль никуда не годится. Этим прекрасным голосом бы любовные арии петь, а хозяин им только грубит и хамит, разрушая образ прекрасного ангела, спустившегося с небес. Леруа видел его костюм: весь белый и в невесомых перышках, с серебряным шитьем и каплями страз, сверкающих в свете софитов. Светлые волосы распущены, пряди спадают на тонкую оголенную шею парня, заставляя мечтать оставить на нежной коже темную отметину от собственных губ. Канадец не пугается этих мыслей: привык уже, Фея стабильно приходит перед каждым новым выступлением и иногда — на тренировки, катается вместе с ним. Показывает: смотри, как надо! Смотри, как ты никогда не сможешь. Он ни с кем не соревнуется, но позволяет Джей-Джею злиться на каждый чужой идеальный прыжок и собственный — провальный. Канадец бесится все сильнее и сильнее, откатывает программы на чистом психе, хоть и продолжает играть роль беззаботного всеобщего любимчика. Схема работает безотказно, и Леруа побеждает снова и снова. — Мне нравится мой костюм, — отвечает брюнет, приподнимая брови и глядя на собеседника. — Тут я рулю парадом, тебе пора смириться. — Это не надолго, Дженни, — отвечает Фея. Жан всыпать ему готов, но все равно верит, как никому другому.***
На теле Леруа все еще нет ни намека на метку. Но и тело Феи чистое, без следов чьего-либо имени на нежной коже. Ни на запястьях, ни на шее, ни на груди. Подтянутый живот, тонкие щиколотки, ступни, внутренняя сторона бедра, симпатичные ямочки на пояснице – пусто. Изящные длинные пальцы, нежное местечко за ухом, ключицы — инициалов его соулмейта нет нигде, будто Фея — ничей. Неназванный, точно. И Жан неназванный тоже.***
Фея стоит в номере Джей-Джея и смотрит на канадца насмешливым взглядом. — Неплохой результат. Жан взял золото на финале Гран-при. Запорол один из прыжков, дорожку вывел криво, но справился лучше других – некому соревноваться с Королем. Нет ему равных по силе. Не в реальном мире. — Мог быть лучше, — отрезает Леруа, оглядывая гостя с головы до ног. Простая черная футболка с нарисованной на ней тигриной мордой явно на пару размеров больше, чем требуется, а узкие синие джинсы облепляют длинные худые ноги, как вторая кожа. Подходящий образ для подростка, особенно с дополнением в виде этих потрепанных кед с леопардовым принтом. Не картинка — загляденье. Фея заводит руку за голову и стягивает с волос, собранных в небрежный хвост, резинку. Мотает башкой из стороны в сторону, пальцами раздвигает пряди и делит светлую копну на три части, начинает плести неровную косичку. — Чего уставился? Мне с ними неудобно! — да будто Жан хоть слово против ему сказал. Тут встревать себе дороже, Фея — что русский гопник, неотесанный варвар в обличии прекрасной принцессы, не спустит все на тормозах. Ему обязательно скандал подавай, он, подобно энергетическому вампиру, паразитирует на психозе Леруа. Хобби у человека такое — доводить канадца до истерики, под ручку и с комфортом, дабы брюнет не заблудился и дал нахальной твари насладиться своими эмоциями. - И не мог ты лучше, нет у тебя пока таких способностей. Леруа грустно улыбается. — Так и тебя на самом деле нет. Фея улыбается тоже, и от этой улыбки становится жутковато.***
— Виктор Никифоров возвращается, — говорит Фея, подходя к Леруа со спины и обвивая его за плечи холодными тонкими руками, будто водой откатывает, ледяной до мурашек по коже и стиснутых зубов. — Ты рад? Жан молчит. Он теперь всегда молчит, когда блондин приходит к нему — неважно, во сне, на тренировке или вот как сейчас, когда брюнет стоит у окна, глядя на вечерний город с тысячей огней и миллионом проблем. Потому что ответить — значит сдаться своему подсознанию. Жан подозревает, что он болен. Ему не хватало любви, и он ее придумал, заразился этим невозможным зеленоглазым чудом, привычно язвящим над ухом, называющим его «Дженни» и обижающегося на «Даму». С первой встречи и до сих пор. Лекарства нет. — Ты ведь так его ждал, — продолжает искушать юноша, опаляя холодным, как воздух на морозе, дыханием ухо и шею. — Это ведь он — твой билетик в честную победу. Леруа выдыхает и понимает: попался. Фея уходит, если долгое время делать вид, что ничего не происходит, а Жан так глупо спалился в этот раз! Он назойливый и упрямый, его не выгнать злыми словами или сильным ударом, он всесилен в своем неясном существовании. Канадец хочет, чтобы он исчез. И в то же время — чтобы он никогда не пропадал. — У тебя есть тот, кто достоин быть твоим соперником, Дженни. Разве это не прекрасно? Голос — яд со льдом, убийственный коктейль для израненного сердца Джей-Джея. Фея обходит его со спины и вклинивается между ним и подоконником, умащиваясь задницей на узкой деревянной панели и прислоняясь спиной к прохладному стеклу окна. На нем все та же футболка с тигром, те же джинсы и те же кеды, волосы по-прежнему кое-как перехвачены резинкой — он обязательно потом переплетет их в лохматую косу, разваливающуюся от одного движения руки. Красивый образ. И костюм его белый, сказочный — тоже красивый. Но лучше всего Фея выглядит в одной лишь простыне в приглушенном свете настольной лампы, оранжевом и мягком, бликующем на тонкой коже, выхватывающем, словно прожектор, то искусанную шею, то темный след от губ на плече, то синяки на бедрах — как брызги красок на совершенном произведении искусства. — Ты же так его ждал… — блондин наклоняется вперед и выдыхает обидные слова прямо в лицо. У него дыхание ментоловое, будто только что сигарету выкурил, но Жан знает — Фея не курит. Просто какое еще может быть дыхание у того, кого нет? – А он взял и пришел. Он заберет твой титул чемпиона, Дженни, и глазом не моргнув. Что ты тогда будешь делать? Леруа знает, что хочет сделать сейчас. Взмахнуть рукой, отгоняя ментол от лица и развеивая галлюцинацию. Закричать, что он лучше Виктора и медаль ему не уступит. Броситься прочь отсюда, к матери, к врачам, хоть к самому черту, лишь бы Фея ушел. Он его хочет, но не такого — морозно-ледяного, а настоящего. Живого. — Ты так хотел его победить, — шепчет Фея прямо в губы Леруа. Захочет — коснется, прикусывая зубами и языком затыкая рот, целуя жестко и бескомпромиссно, срывая стоны и мешая дышать. Только вот Жан из-за него и так дышать не может. Леруа сдается и закрывает глаза, не в силах смотреть в изумрудные омуты перед собой, наглые и бесчестные, завораживающие и заставляющие тонуть в них и своем отчаянии. Он почти чувствует невесомый поцелуй на своих губах. — Так не смей проиграть, — приказывает Фея. А когда Жан открывает глаза, в комнате кроме него больше никого нет.***
Больше Фея не появляется.***
По возвращению в Канаду Джей-Джей идет к врачу. Ведущий в этой области специалист родом из России смотрит на него как-то понимающе своими выразительными зелеными глазами — глазами Феи – и хмурит красивое бледное лицо — лицо его, Жана, гребанного Феи. — Доктор, я придумал себе родственную душу. — Это не новость, мистер Леруа, — доктор сидит у себя за столом, и Жан без спросу садится напротив на стул для посетителей. — Слишком официально, — морщит нос будто в неодобрении. — Просто Джей-Джей. Доктор оскаливается. — Дженни, — с превосходством смотрит на медленно проступающий в глазах канадца ужас. — Тут я рулю парадом. Леруа с трудом сглатывает, тихо выдыхая, и истерически смеется. Черт. Бывает же. У доктора нет метки, и он занимается помощью людям, оставшимся без родственной души. Доктор говорит, что уже имел дело с такими случаями, и уверяет Леруа, что, если ему повезет, он тоже найдет своего человека. Уверяет на отвали, его работа достала, ему хочется уже уйти домой, наконец нормально поесть — сожрать горячий пирожок на морозе, почему нет? — сходить в выходные на каток, но больше всего — стряхнуть с белого халата кошачью шерсть. У доктора на бейджике имя — Ю. Плисецкий. Жан называет его «Принцесский» с жутким акцентом, заглядывает в зеленые глаза и зовет на свидание. Доктор посылает его в задницу, а потом соглашается сходить на местный чемпионат с участием Леруа. — Не смей проиграть, — требует прямо перед выходом канадца на лед. И Джей-Джей больше никогда не проигрывает.***
А через год он стоит у алтаря в красивом белом костюме, а рядом с ним поправляет галстук его доктор. «Жан-Жак Леруа» — написано на запястье его левой руки. На безымянном пальце правой сияет золотое кольцо. «Юрий Плисецкий» — выведено на коже Джей-Джея. Он ловит улыбку своей родственной души, вглядывается в счастливое сияние зеленых глаз, ярких, как сочная молодая листва, и понимает: это имя отпечаталось не только на его теле, но и в его сердце.