Красное вино

      Боль. Это было самое первое, что увидел Райан, когда заглянул в глаза застывшего, как статуя, Джима, что сидел на полу, обхватив руками голову.       Он остекленевшим взглядом смотрел в одну точку, практически не реагируя на внешние раздражители — весь он был сейчас не здесь.       Форс раздраженно цокнул языком: он был не в особом восторге от роли утешителя, которую ему навязала встревоженная состоянием Файрвуда Дженни.       Избавиться от Уоллис на сей раз просто оказалось делом невозможным: она вцепилась в Форса клещами, пытаясь донести до раздраженного мужчины важность своей просьбы, втолковать ему, что ситуация становится критической — с каждым разом Джим все глубже и глубже уходил туда, за какую-то границу, застывая всем телом, чтобы вывернуть себя наизнанку и отдать призраку так необходимую ему боль. Уж ее-то у него было более чем достаточно.       Во всю эту мистическую чушь натура Райана отказывалась верить. Он не принимал факт наличия иной стороны даже несмотря на чей-то тихий шепот порой у себя под ухом, но дом упрямо пытался доказать ему обратное. Однако, если отбросить внутренние противоречия Форса в сторону и просто признать очевидность происходящего, то становилось ясно, что, если Джим решил отправиться следом за своим братом, то у него это замечательно получалось.       Выглядел Файрвуд даже по меркам особняка плохо: его заметно побледневшее лицо напоминало маску из тонкого мрамора, а обескровленные губы напоминали больше две тонкие, искусанные до кровавой корочки полоски.       Мужчина и раньше не мог похвастаться крупными габаритами, но сейчас он больше походил на узника концлагеря: рубашка и жилет мешковато висели на худых плечах.       Все же отдавать себя заместо брата было задачей не легче любой сложной операции.       Наверное, стоять за операционным столом в течение двенадцати часов было даже проще, чем то, что Джим переживал сейчас.       Конечно, сначала Файрвуда вытаскивали все, кому было не лень — даже Ланс робко взирал на своего заметно постаревшего лидера и осторожно, словно боясь совершить нечто непоправимое, тряс того за плечо.       Но с каждым разом Джим все глубже и глубже погружался в холодную синюю зыбь другой стороны, и вытягивать его из этой пучины становилось все тяжелее. Леонард не справлялся сам, помочь извне не мог ему никто, кроме Файрвуда, и доктор, понимая, что или он или Джек, с самого начала выбрал второй вариант.       Конечно, почти все жители пытались по-своему помочь ему: Дженни штудировала книги одну за другой, пытаясь понять сущность поверхности Сида, Билл пытался расшевелить Кукловода, а Райан… что делал Райан, не знал никто, кроме него самого, но о почти собранном вручную дефибрилляторе мужчина стойко молчал.       Дженни быстро поняла, отчего Джим практически перестал бороться: для него не было ничего важнее жизни брата, перед которым он был так виноват, приведя его в этот дом.       Другого врача в особняке не было, инструменты были самые примитивные, а удерживать Джека без посторонней помощи слишком долго Леонард не мог.       И все они зависли в непонятном «между». Это была не жизнь, но и не смерть. Это было что-то гораздо страшнее и мучительнее.       Райан неторопливо уселся напротив зависшего доктора, ненавязчиво скользнув взглядом по растрепанным волосам, в которых появились серебряные нити.       Он с тихим вздохом откупорил бутылку вина и неспешно начал разливать напиток по бокалам, на гранях которых играли блики света. Должны же быть у личного выпускника Кукловода какие-то свои привилегии?       Утешителем он был так себе, но сейчас мужчина был вынужден все же признать, что тревога Дженни имела место быть оправданной: Файрвуд сильно сдал свои позиции с того момента, когда он видел его в последний раз.       — Эй, док, — позвал он его довольно громко, и Джим едва заметно вздрогнул. — Доктор Файрвуд, — с нажимом повторил Форс, и последователь слегка приоткрыл веки, но сам он еще явно был не здесь.       Он медленно закрыл и снова открыл глаза, выныривая из темно-синего омута, в котором не было почти ничего, кроме жуткого холода, от которого отнимались пальцы.       — Райан… — по горлу словно прошлись наждачкой, и Джим слабо кашлянул. Он медленно обхватил себя ладонями за плечи, а Райан протянул ему бокал.       — Пейте, доктор, — это была не просьба. Это был приказ.       И Джим невольно повиновался, с явной неуверенностью принимая вино, все еще плавая мыслями где-то в другом месте. Весь вид его выражал сомнение — он не хотел пить, не хотел отвлекаться.       — Я не думаю, что мне стоит… — произнес он, изучая взглядом кромку бокала. — Леонарду нужна моя помощь…       Райан закатил глаза.       — Думаю, такими темпами этому Леонарду будет совсем некому помогать.       Джим поднял на него красный из-за лопнувших капилляров взгляд, в котором плескался немой вопрос, и Райан сухо кивнул.       — Так что пейте, доктор.       Словно желая подтолкнуть его к правильному действию, Форс сделал первый глоток.       — Или ваш брат умрет потому, что протянули ноги вы.       В глазах Джима на мгновение что-то блеснуло и тут же угасло, уступив место привычной тоске. А секундой позже он махнул довольно большой глоток. В первое мгновение Джим даже не ощутил терпкой горечи напитка, словно выпил обычной воды, но чуть позже он ощутил, как горячий ком плавно опустился по пищеводу в желудок.       В голову мягко ударил молоточек, обитый мягкой тканью, и Файрвуд вздохнул.       — Еще, — снова последовал короткий приказ, и Джим снова сделал глоток, задумчивым взглядом уставившись перед собой. Он знал, что, возможно, поступает слишком неправильно, но сопротивляться не было сил — все они ушли на Леонарда, и весь он был словно сдувшийся воздушный шар. Такой же жалкий и опустошенный.       Алкоголь мягким шелком заструился по венам, расслабляя затекшее от постоянного напряжения тело, и Джим слегка опустил голову, все сомневаясь в том, имеет ли он право передохнуть… совсем немного. Совсем… немного…        — Мне хватит ненадолго сил… — едва различимый шепоток холодком прошелся по шее, и Джим слегка нахмурился, даже не понимая, не померещилось ли ему. — Ты пока отдал… достаточно…       Он поежился и понял, что едва ли.       Что же…возможно, Райан в чем-то был прав, если мыслить логически… Но мыслить как-либо вообще Джим запретил себе с самого начала, когда Леонард сказал ему свою цену. Если бы было возможно попасть на аукцион, на котором ему позволили бы выменять жизнь брата за свою — Джим, не задумываясь, сделал бы это. Но вместо этого ему дали кредит.       Он задумчиво постучал пальцем по тонкому стеклу и прикрыл глаза, ощущая безмерную усталость, что граничила с форменным истощением. Балансировка на грани реальности и холодной бездны, в которую его утягивало каждый раз, где было так жутко, так тяжело, так больно… Но он был должен каждый раз нырять туда, и он знал, что это неизбежно. Черт знает, чем кончится эта игра в перетягивание каната, но Джим был готов идти до конца, бороться до того самого момента, когда ему уже будет нечего отдавать. И Райан прекрасно это видел. «Самоотверженность старшего брата заслуживает уважения».       Не он ли старательно корпел над дефибриллятором, невольно включившись в трагедию двоих? Конечно, Форс старался держаться от всего этого подальше, тем более, что у него были совершенно иные цели, но сначала он руководствовался тем, что, несмотря на все это, доктор на весь дом все же один, и терять его будет максимально непрактично. Да и всеобщий траур изрядно действовал на нервы.       Но чем дальше он вслушивался в тихий шепот, чем больше слышал о Джиме с его проклятой самоотверженностью, тем больше проникался невольным уважением к этому человеку, которого вначале откровенно считал за рохлю.       Доктор проявил поистине железобетонную выдержку в нужный момент, а после поджег себя, подпитывая непонятную субстанцию (во всю эту мистику ему до сих пор верилось с откровенным скрипом, но чем дальше в лес, как говорилось…).       — Знаете, чего я боюсь? — вдруг тихо произнес Джим, и Райан кивнул, не глядя на него. Тот горько улыбнулся, а по сути насильно растянул губы в каком-то жалком подобии эмоции. — Моя жизнь всегда была…вокруг него…       Файрвуд опустил голову, и Форс плеснул ему немного вина.       — Даже когда мы расстались, и он уехал во Францию, — глухо продолжил Джим свою непонятную выстраданную исповедь, которой делятся, когда слова уже сами слетают с языка, обжигая горечью. — Я знал, что…у него своя жизнь. Она всегда у него была. И я старался не быть настойчивым… — он резким махом сделал глоток и, поморщившись, продолжил, — Звонил раз в неделю, не досаждал… мне всегда было интересно то, как он там, что у него нового…       В глазах его замутилась пелена.       — Мне жаль, что он знаком всем здесь со своей взбалмошной стороны… Я… Он чудесный человек.       — Охотно верю, — не сдержался от замаскированной колкости Райан, делая небольшой глоток и изучая неприязненным взглядом донельзя исхудавшее лицо с заострившимися чертами.       Джим предпочел не заметить всего этого.       — Когда он появился на свет, — продолжил он спустя короткую паузу, — Я помню, что безумно ревновал, ведь все внимание стало принадлежать ему… Но потом, когда я присмотрелся к нему и понял, какой он забавный малый, я… мне стало стыдно за свои прошлые чувства и мысли. Наверное… — обычно роняющий стройно выстроенные фразы Джим сейчас путался в речах из-за вина, из-за дикой усталости и утомленного желания высказаться хотя бы кому-то. Пусть даже если это человек, которого он видел в коридоре мельком пару раз. — Наверное тогда я… понял, что обязан защищать его. Всегда.       Файрвуд прикусил губу, все пытаясь решиться сказать, произнести вслух то, как он любит Джека, то, как он боится за него, признаться, что любовь и чувство ответственности за брата рвали его сердце, вспарывали мышцу своими шипами, но нужные слова все не могли прийти на ум, который сейчас плавал в каком-то киселе.       — Но я привел его сюда…       — Никто не мог знать, что так получится, — скупо оборонил Райан, внимательно изучая взглядом собеседника.       — Я должен был предусмотреть… — Джим слабо покачал головой, ощущая, как вина вновь накрывает его с головой. — Каждую ночь после его приезда я думал о том… что лишил его той жизни, о которой он мечтал…       — Но его поступки лежат и на его ответственности, поэтому не надо вколачивать в себя лишние гвозди, доктор.       Джим снова прикусил губу.       — Я должен был предусмотреть… — он сжал руку в кулак. — Ведь я знал его… Знал. Но в миг, когда я писал письмо, меня вдруг охватила такая уверенность, что он поймет… что он повзрослел, ведь в последние наши разговоры он был… иным. Не таким, как раньше. Словно он вырос…       — Видимо, недостаточно, — Райан испытал раздражение от попытки Джима всеми силами защитить брата и взять ответственность за все его грехи на себя. Конечно, ему не было жаль старшего Файрвуда, но подобный расклад казался ему несправедливым. — И не надо считать себя провидцем, который должен был что-то предугадать и предсказать, — он хмуро свел брови.       — Вы так думаете?.. — Джим слабо улыбнулся, и в этот раз его улыбка была больше похожа на правду.       — Каждый несет ответственность за себя сам. И ему уже не десять лет, поэтому я бы не стал брать на себя ответственность за сборку бомбы. С таким же успехом в этом можно обвинить и Дженни.       Улыбка на лице Джима погасла, и он отставил бокал в сторону.       — Думаю, мне не нужно этого слышать. Иначе я… — мужчина покрутил в воздухе кистью, — Не смогу сосредоточиться на том, чтобы… вы поняли. Леонарду нужна моя помощь.       Райан снова посмотрел на Файрвуда, на его обескровленное лицо, синюшные губы и темные круги под глазами. Интересно, вдруг подумалось ему, надолго ли хватит его? Внезапно Форсу представилась картина, что в одну из этих бесконечно хмурых и зябких ночей дыхание Джима остановится, и на сердце у него заскребли кошки.       Сейчас он видел доктора словно в увеличительное стекло, подмечал все детали, невидимые доселе глазу, и понимал, что, попади тот в первый акт, они бы с ним составили весьма неплохой тандем. Но это все были глупые мысли, которым Райан позволил охватить себя на мгновение.       Как бы то ни было, Джиму была нужна помощь. И Форс мог помочь только так.       — Думаю, достаточно на сегодня, — произнес он, поднимаясь на ноги, и Файрвуд едва заметно качнул головой в знак согласия. Он откинулся обратно на диван, понимая, что пришел черед сопротивляться сну, как вдруг на его плечо опустилась тяжелая горячая ладонь.       Он удивленно приоткрыл глаза, ощущая, как его с силой тянут наверх, заставляют подняться на ноги, и он покорно идет, ведомый крепкой рукой до кресла.       — Я не должен… — попробовал возразить Джим, усаживаемый насильно в кресло рядом с диваном, и Райан тяжелым взглядом посмотрел на него сверху. — Мне нужно помочь.       — Пара часов, и я приду разбужу вас, доктор, — скупо оборонил Райан, понимая вдруг, что, если этот упрямец не успокоится, он просто заедет ему в лицо кулаком, выключая из действительности на несколько часов.       Видимо, его желание более чем явно отразилось во взгляде, поскольку Джим, что пытался подняться, вдруг устало расслабился и откинулся на спинку кресла, ощущая, насколько же он сейчас благодарен этому человеку, что пришел к нему и взял немного его боли.       — Через два часа.       — Конечно.       На Джима нарочито небрежно упало покрывало, и тот уже на грани провала в сон понял, что не слышит удаляющихся шагов…       А после наступила долгожданная темнота.       Райан еще долго изучал взглядом заметно успокоившееся лицо Джима, которого расслабил сон (или беспамятство?), смотрел на чуть смягчившиеся черты лица, на опустившиеся плечи и аккуратные руки с изящными пальцами.       Было странно видеть его в столь поздний час в столь странном месте, рассматривать с новой стороны. Будто увидел незнакомого доселе человека, который заиграл вдруг новыми гранями.       Жаль. Действительно было жаль, что он не рассмотрел этого в докторе изначально. Да и не рассмотрел бы, если бы не это несчастье, что сплотило жителей всего дома.       Он задумчиво постучал пальцем по каминной полочке, перевел взгляд на Джека, чье белое лицо явно выделялось на фоне темного покрывала. Совсем мальчишка... Если он выживет, то точно останется калекой, и будет вечным напоминанием Джиму о его ошибке.       А если не выживет...то и в этом случае доктор не упустит возможности взвалить на свои плечи неподъемный крест, что будет давить его к земле грузом вины.       От подобных мыслей неожиданно стало неприятно. Конечно, Джима Райан знал достаточно мало, но все же ему хватило совести признать, что это будет более чем несправедливо по отношению к нему.       Он с тяжелым вздохом развернулся к выходу. Что же, сборка дефибриллятора в четыре часа утра была более чем подходящим занятием, нежели сон.       Наверное потому, что ему вдруг захотелось, чтобы в этих глазах больше не было столько боли.