Фруктовый лёд

— Что тебе привезти, дорогая? — Ничего не нужно, — голос тихий и слабый, слабее, чем неделю и месяц назад. — Разве что… Фруктовый лёд? Скотти такой очень любит, клубничный. Фицджеральд закрывает глаза и трёт веки. Под ним расплываются цветные пятна, как в лужах, куда натёк бензин из пробитого насоса. — Разумеется, помню. Сколько взять? Десять, сотню? Зельда смеётся — ну разве я съем столько, глупый? — и смех кажется искренним и здоровым, будто возвращается к жизни та самая девушка, в которую молодой Фрэнсис когда-то влюбился без памяти. Он стискивает руль, прижимает мобильник плечом к щеке и заезжает на стоянку супермаркета. После Японии страсть к покупкам никуда не исчезает, хочется всего и со скидкой, но экономить на лечении для жены не приходит ему в голову. Фицджеральд скорее продаст акции или себя самого, лишь бы со счетов исправно списывались нужные суммы. Без них Зельду сразу запрут в клинике, накачают лекарствами и не выпустят оттуда до смерти. — Ты не представляешь, как я рад слышать твой голос, — говорит он искренне. На безымянном пальце горит клеймом светлая полоска кожи. Новое обручальное кольцо будет готово через неделю, а пока можно отшутиться аллергией, перчатками и поцелуями. О, как же сладки они после долгой разлуки! Фицджеральд тоже улыбается и почти не злится, когда Зельда вновь начинает пересказывать письма дочери. Их содержание известно ему до последней запятой. — Свозишь меня к Скотти на каникулы? — прорывается сквозь шум помех вопрос, которого Фицджеральд ждёт и на который знает чёткий, заранее подготовленный ответ. Он небрежно бросает в тележку с продуктами брикеты фруктового льда, дышит на онемевшие от холода пальцы. — Милая, я бы с радостью, но у неё такая напряжённая учёба… И посещения запрещены. Мы с тобой выбрали не только самый лучший пансион для девушек, но и самый строгий. — Я понимаю, но… — Она нас любит и всё поймёт. Зельда молчит: слышно недовольное сопение, кулачки сжаты на одеяле. Она напряжённо думает, подбирает такие слова, чтобы Фицджеральд дрогнул и согласился, ведь она знает его лучше, чем кто-либо другой в мире и способна вить из него верёвки. Была способна — пока разум не затуманился, а в глазах не появился нездоровый страшный огонёк. Обычно Фицджеральд охотно потворствует её капризам, но все просьбы о встрече со Скотти обрубает на корню. Нельзя встретиться с тем, кого нет. — Тогда… тогда можно я сделаю для неё открытку? — робко просит Зельда, у неё в глазах слёзы и губы дрожат, и, тем не менее, это маленькая победа. — Мы сделаем, — обещание выполнить легко, вот картон, вот набор для рукоделия, ножницы, клей… — Буду через полчаса. Придумаешь дизайн? Я ничего в этом не смыслю, а у тебя получается превосходно! Звонок сброшен, гудки медленно умирают в динамике. С ненавистью Фицджеральд смотрит на гору фруктового льда под тонким слоем картона, пинает тележку и та катится в отдел бытовой техники. К Зельде он приезжает с двумя сумками-холодильниками по акции «купи одну и получи вторую в подарок», ворохом картона и предчувствием, что от клубничного льда замёрзнут не только руки и зубы, но и сердце.