Внимание

      Раздался слабый тихий шорох приземления на мягкую траву, что был почти не слышен в шуршании листвы деревьев. Фигура тут же вильнула в бок, прячась за деревом, но мгновение спустя шиноби ощутил на себе внимательный взгляд, а потом снова раздалось глухое шуршание, и силуэт скользнул к нему — осторожно, крадучись и едва ли выдавая свое присутствие звуками. И все же, опыт работы и близость с собаками делали свое — он слышал каждое движение, шорох и вздох, как чуть соскальзывает лента с волос и съезжает по ткани ремешок с подсумком. Секунда — и фигура остановилась, присев рядом с ним. Ее безмолвный и прожигающий маску интерес был ему знаком, но сегодня он был по-особенному остр, и фигура медлила, будто бы о чем-то задумавшись, но мигом спустя ее узкая ладошка взметнулась вверх, и…       …Какаши легко и аккуратно перехватил ее запястье пальцами, открывая глаза.       Это была Сакура.       И она тихо пискнула от неожиданности, хотя, посмотрев на ее лицо смеющимся взглядом, мужчина едва ли нашел на нем толику разочарования и обиды, некое возмущение, тут же схлынувшее, не продержавшись на девчачьем лице и мига. Ее попытка стянуть с него маску была провальной с самого начала, и они оба это знали, но скорость реакции не могла остаться без внимания, да и куноичи, редко встречавшаяся с чем-то подобным и не достигнув таких высот, пока не привыкла к проявляющимся у шиноби возможностям тела и духа.       И все же — несмотря на смешливое превосходство и искрящуюся вредность во взгляде шиноби — она не повела и бровью, замолчав после короткого сиплого писка и вернув самообладание. Его провокация осталась без внимания. Напротив, девочка нахмурилась и поджала губы, а потом спросила то, что заставило ее помедлить и подожгло интерес к персоне джоунина:       — Вы решили сменить имидж?       Шиноби замер, рефлекторно, прошелся пальцами по отросшим прядям, что сейчас достигали лопаток и неловко передернул плечами, чувствуя себя не в своей тарелке.

***

      Ночная Коноха едва ли походила на дневную. Вся переливающаяся красками, с зажженными вывесками и еще большими толпами народу отдыхающих горожан и ниндзя. Она гармонировала на грани простого, самого обычного городка, каких в стране сотни, с деревней, полной стольких же шиноби, способных убить голыми руками. Но сейчас все было неважно — стороны слились в единый поток людей, и Какаши завороженно следил за ним, чувствуя щемящую тоску по дому после долгой, изматывающей миссии.       Он был очень рад вернуться.       Сакура медленно шла рядом, осторожно откусывая по кусочку яблоко в карамели. Она совсем не изменилась и не выросла, не начала отращивать волосы и не сменила все те же розовые тона в форме, но что-то в ней было такое, что преобразилось. Что именно — Какаши не мог сказать точно, но ему нравилось это ее взросление. Куноичи была одной из тех людей, которых он принял и к кому относился с неким почтением, и шиноби нравилось то, как из плаксивой девчонки она превращается в нечто более уверенное, смелое, целостное.       Но кое-что оставалось неизменным — ее любопытство, что сейчас было полностью отвлечено на сладкое яблоко. Когда же девочка с ним покончила, она выкинула палочку в урну для мусора и юркнула ближе, обхватывая его кисть своими руками — главная улица была более, чем переполнена и потеряться в толпе было легко. Она спрашивала про его затянувшуюся миссию, про то, где она проходила, хотя Какаши не мог рассказать ей и половины — ранг миссии был слишком высок, чтобы открывать ее генину — пока ее внимание вновь не вернулось к изменениям в нем, и она не принялась рассматривать отросшие волосы, что сейчас достигали красной спирали на форме, а челка — плеч.       — Почему вы решили подстричься? Ваши длинные волосы выглядят мило, сенсей! — воодушевленно прощебетала Сакура. Они снова вернулись, но теперь уже к площади.       Какаши тихо засмеялся. На самом деле, мило — не то определение для шиноби его ранга, но Сакура относилась к числу тех людей, которых не сильно волновало. Они хорошо ладили даже несмотря на разницу в возрасте, разные статусы и пережитое. Что-то — Какаши тоже не мог с точностью сказать, что — очаровывало в Сакуре. Наверное, то была ее непосредственность. Или тот факт, что о его жизни она знала очень и очень мало и собственный опыт шиноби был не так велик, чтобы подобные эпитеты напрочь выкинуть из головы. Она не боялась его, может, дело было и в этом.       — Вообще-то, я планировал вернуть себе нормальную прическу.       Куноичи издала фыркающий смешок, но промолчала. Так, в тишине, они прошли в тишине еще несколько улиц, пока не пересекли торговые кварталы и не оказались в тихих, безлюдных и, казалось, мертвых по сравнению с центром, районах. Сакура шла чуть впереди, поглядывая на чистое темное небо. Ряд фонарей освещал улицу, но в отличии от центра в районе все равно царил мрак, а свет ложился небольшими желтоватыми овалами на черную под покровом ночи землю.       Внезапно она остановилась и повернулась к мужчине лицом — тот тоже замер, узнав в низеньком здании дом девочки. Ее лицо было задумчивым; она не спешила говорить то, что ее мучило и не спешила прощаться, в упор смотря на лезшие в лицо Какаши пряди, но минутой позже куноичи полезла рукой в карман, а спустя секунду достала тугую резинку для волос. Потом — незамедлительно протянула ее шиноби.       — Держите, вам нужнее, — Сакура улыбнулась и тряхнула головой, отчего розовые волосы, едва ли достигающие плеч, взметнулись вверх.       Джоунин аккуратно принял подарок и удивленно посмотрел на ученицу, вздернув бровь, но стоило ему сформулировать благодарность, как Сакура снова заговорила, но уже замахав рукой в знак прощания.       — Пока, сенсей! Оставь ее себе, еще пригодится!       И она упорхнула вверх по ступенькам, оставив обескураженного шиноби в одиночестве, одолеваемого неизведанным ранее чувством покоя от подобной мелочи — никто никогда не дарил ему резинку для волос в таких ситуациях. В конце концов, отмерев и придя в себя, Какаши стянул волосы на затылке и крепко затянул, а потом медленно пошагал в сторону дома.       А еще поймал себя на том — тяжело выдыхая и тихо засмеявшись, ведь чуть ранее он сам отвергал подобное слово — что ее забота кажется ему чертовски милой.