Творец

      У всех была родственная душа, но не у магов. Кто-то говорил, что они теряют человека, предназначенного судьбой, ещё в утробе матери. А после… получают великий, редкий, ценный дар. Но и те, кому может что угодно подчиниться, нашли выход — создавали сами себе соулмейта. И это далеко не каждому под силу — в твоих жилах должна течь бурлящая магия, едва ли не чёрная. Запретная. Лишь перед этим человеком Судьба и Смерть склонят головы в уважении, одарив его своими дарами в виде новой жизни.       Если же маг-недоучка со слабой кровью начнёт проводить древний обряд, то поначалу приобретёт желанную цель. Лишь результат будет поистине кровавым — его убьёт собственное же творение, изощрённо и медленно. Но и сильные волшебники нос воротили, ведь желание должно быть искренним, человек должен реально осознавать, что именно он хочет видеть в будущем. При этом влияет твоя личность, мысли, нрав. Этих тонкостей было миллион и не дай Бог их нарушить… будешь вечным призраком по миру скитаться, в конце концов сходя с ума. Худшее наказание для мага. Их умственный потенциал выходит далеко за пределы какого-либо понимания, лишь другой такой же способен приблизиться к нему. И Локи ещё мальчишкой зачитывался дивными фолиантами с древними поверьями, которые напрочь пленили его душу. В воображении постоянно возникал его ровесник, полная его противоположность… но такая недостающая, что ли?       Как чёрное и белое, добро и зло, радость и грусть, жизнь и смерть — всё это прочно отпечаталось в его воображении, Локи был отнюдь не добрым персонажем. В каждой доброй сказке должен быть злодей, но что, если самого героя нет? Злодей беснуется, плюясь ядом налево и направо. А Лафейсон — умный и всё схватывает на лету, поэтому непременно создаст свою недостающую часть.       Года проходили, как песок сквозь пальцы, обычные люди уже сменили своих пять поколений, но не маги — их срок жизни поистине длителен, долговечен, как сама земля. Он креп не только магией и телом, но и душой. Она была главной составляющей в обряде. «Будь ли ты слабее духом, чем горная порода под мощным водопадом, то прощайся с жизнью, глупец, Смерть станет твоею судьбой».       Одно предложение. Эта строка сподвигает тебя дальше жить, подниматься с колен и оттачивать свои умения, тренируя находчивость и смекалку. За спиной его уже называют магом Обмана, но назад Локи не привык смотреть, поэтому идёт вперёд, презрительно кривя губы. Зачем тебе сила, которая сотрёт мир в прах, если нет своего человека?       Ему семьсот лет от роду, он младше большей половины чернокнижников, но сильнее всех. Захотел бы — стёр всё живое с лица земли. Но… когда твои детские фантазии воплощаются в реальность, то это намного слаще любого мёда и интимнее распростёртой девы в постели.       Очередная сотня лет канула в лету, и он чувствует, что готов. Готов на всё. Даже распрощаться с непомерной силой, превратившись вновь в обычного ребёнка, но уже смертного. И это условие останавливало всех, кто смог подойти к бездне, но в последний миг отступил. Трусы, да и только. А Локи… Локи осознал всё и ничего не страшился. Пусть так и будет, пусть и умрёт, но с теплотой глубоко внутри.       Самый первый шаг — вылепить скульптуру собственной магией, заговаривая податливую глину. Стоит чётко излагать свою мысль, ведь шутница Судьба может и не понять, что-то по собственному усмотрению подправить, глупо хихикая, пока творец спит. — Я создам тебя лучше себя, я создам тебя лучше кого-либо в этом бренном мире, — его голос разносится эхом по пустому помещению — невероятно важно говорить от сердца, без каких-либо умыслов, что может получиться лучше, чем ты заслуживаешь, — в тебе не будет ни грусти, ни зависти. Все будут смотреть и просто завидовать.       Мужчина хмыкает — будут ли другие его дражайшие друзья завистливо коситься вслед? Без всяких сомнений. И не долог тот час, когда они захлебнутся в собственной желчи на потеху самому Лафейсону. — Нет, — тут же отрезает. Бесхребетное существо выйдет, желания лицезреть нечто подобное совершенно нет, — из этих качеств в тебе может быть что-то крохотное. Но будет то, что так недоступно мне.       Улыбается немного сумасшедше, заходясь хриплым смехом. В горле моментально першит, и лишь после глотка воды продолжает: — В тебе будет любовь, состраданье, надежда, вера в ближнего своего.       Верил хоть когда-то сам маг кому-то? Допускал ли даже об этом мысли? Никогда. — Но сейчас слеплю тебе подобие головы и тела, рук и ног, пальцев и ресниц. Остались лишь губы, талия. А после ты оживёшь, но надо не забыть тебя окрасить в тёплые яркие цвета, которые отсутствуют во мне напрочь.       И действительно. Выделялся ли он хоть когда-то? Разве что магия под стать зелени глаз, да яркий огонь бурлил в его жилах. А так… болезненно бледная кожа, чёрные как смоль патлы и тёмная бесформенная одежда, которая ничуть не сковывает движения и успешно скрывает чужую кровь. — Я нарисую тебе улыбку, горящие светом голубые глаза, волосы цвета пшеницы.       Чувствует, как несёт откровенную ересь и снова же с собою не соглашается. Жить в таких противоречиях крайне сложно, но он как-то же дожил до лет своих: — Нет! Волосы не будут мягкими — жесткими. И, может, пару морщин, которые будут придавать тебе шарма, пару шрамов. И без веснушек, терпеть не могу это непотребство, слышишь, как их называют — поцелуем солнца? Бред.       Дальше он затихает, так и не придя к истинному выводу насчёт ума. Будет неким философом-гением? Вдвоём они зачахнут, что бы там не говорили. — И ты будешь мудрым, хоть и можешь притворяться простачком. Но мы-то будем знать, что заключается в твоей сути, так же?       Мудрость. Лучшее определение для данной ситуации. И сейчас нужно задобрить Смерть: он легко перерезает породистой лошади горло, выпуская кровь в глину. — Создам тебя лучше себя, лучше, чем я есть на самом деле. Я возведу тебе алтарь и поклоняться буду.       Дальше погибает бык. — Ты веришь? Я нет, — он чувствует, что обязан поделиться своими переживаниями, что накопились за века, — кажется, что это несбыточная мечта, которая всё так же отдаляется от меня. Я бегу за ней, пытаюсь остановить, а она меня отталкивает. Но вот я здесь, перед тобою, и чист душою, как младенец.       Он вздыхает, произнося последние заключительные слова, которые определят исход будущего. — И я тебе своё сердце отдам, оно навсегда будет биться в твоей груди. Знаешь, как романтично звучит — одно сердце на двоих? — мужчина вновь смеётся. — А у нас это ещё и в прямом смысле. И я, может быть, и умру вскоре.       Такой исход весьма возможен: пусть он и один из сильнейших, но всё тот же каркающий хохот Смерти раздаётся из дальних углов дома. — Но ты будешь жить. За меня, за себя и за наши несбыточные мечты, — он замолкает, стискивая зубы до боли, магия стремительнее покидает его тело, — я верю — ты выйдешь славным человеком. Я не буду никогда тебя достоин. Потому что...       Лафейсон падает на пол, из носа медленной струйкой вытекает ярко-алая кровь с жизненной силой. Кровь у всех красная. — А почему? Ты сам всё поймёшь вскоре.       Нужно завершить слова, разбиться обо всё, но завершить. — И как бы там ни было. Знай — ты навсегда останешься моей любовью.       Слова вылетают из его рта на последнем выдохе. Дальше беспросветный сон длиною в неделю — если повезёт, то он проснётся с ужаснейшей ломотой в теле трёхлетнего мальца и рядом будет сидеть его цель жизни. Если что-то пойдёт не по желанному сценарию, то… лучше даже и не допускать мысли.       В бесконечном бреду снятся ужасные сны, которые вызывают стоическое желание умереть. Калейдоскоп всей жизни начал обратный отсчёт, показывая словно бы в насмешку самые лучшие и ужасные моменты — последних, конечно же, больше. И Локи умирает каждую секунду, будто бы тело распадается на атомы, а после собирается в новую неправильную форму. И вены горят, суставы выкручиваются сами, глаза высыхают. Будет очень обидно, если он ослепнет и не увидит своего результата. Обычное население утверждает, что главное в человеке — внутренний мир. Лафейсон улыбается в ответ на слова, доверительно кивая и соглашаясь. Обман, ложь, попытка показаться особенным, выделить свою индивидуальность — самое распространённое в душе каждого. По своим приобретённым способностям уже бывший чародей это чувствовал. Всего должно быть в меру, поровну. Важен ли внешний вид? Несомненно. Его мнение выглядит в глазах других эгоистичным и самовлюблённым, но Локи знает, что все они согласны.       И кажется, что он уже не откроет вновь свои глаза. А возникнет на другом краю земли, пугая маленьких детей до шести лет, у них тогда психика особо восприимчива ко всякому мистическому.       Внутренние часы подсказывали, что минуло семь дней. Через пару минут он должен прийти в сознание и увидеть то, что сотворил. И упорно не хотел признавать того, что ему страшно. Давно пережил чувство страха, заменяя его безразличием или азартом.       И что самое странное в этой ситуации — его приводят в чувство, несильно похлопывая по щекам, и детский голос что-то лепечет неясно. Рассудок к Локи возвращается медленно, рывками. И голова жутко раскалывается, будто бы по каждой клетке мозга бьют маленьким молоточком. Лафейсон что-то хрипит и пытается открыть собственные веки с огромным трудом, тут же запахивая их — свет выжигает глазное яблоко. Кто-то над ним замирает и с какой-то робкой надеждой подносит к его губам что-то холодное, в рот чародея вливается едва тёплая вода, и он чисто механически глотает, ничего не осознавая. В горле перестало першить, и за это он был благодарен. Проскочила мысль о том, что это был его соулмейт, и стало намного легче. Вода была подогретой, дабы он не заболел. Такая забота оказалась… приятной, настолько приятной, что хотелось в ней купаться вечно, даря такую же ласку человеку в ответ. — Эй… — его трясут за плечо, и оно тут же отдаёт болью, Локи тихо шипит, сдерживая накатившие на глаза слёзы — один из минусов детского организма, — ты живой вообще?       На пять минут всё затихает, Локи слышит спокойное дыхание над собой и приоткрывает глаза. Лафейсон обомлел, раскрыв рот от удивления: перед ним сидел белобрысый мальчишка лет восьми с самыми голубыми глазами на свете. И он улыбался легко, безмятежно, так искренне и ласково, что маг забыл, как дышать. — Да не бойся ты, — ребёнок перед ним заливисто смеётся, закидывая голову назад, и невольно на лице возникает широкая улыбка, которая последний раз была не одно столетие назад. — Меня, кстати, зовут Тором Одинсоном. — Локи… — с трудом хрипит в ответ чернокнижник, всё так же с невероятным удивлением осматривая собственное творение. И, чёрт возьми, он переплюнул всех! Его человек вышел на три года старше его самого, обычно выходили младенцы, но… Судьба и Смерть признали его достойным. И какое имя даровали… Тор — Бог грома и молнии.       Он едва ли не начинает плакать, обессиленно обнимая своего соулмейта, которого ждал почти тысячу лет. И грудной клеткой чувствует, как бьётся в чужой груди его сердце.