defeated

снег почти моментально превращается в капли на его задранном к небу лице. юнги застыл вот так добрых пятнадцать минут назад, будто вымаливая прощения у этого пасмурного фиолетового лоскутка над серым шифером крыши. как будто он ещё хоть во что-нибудь верит. юнги усмехается своим мыслям – действительно смешно – и делает шаг назад, не сводя взгляда с тепло желтеющего окна на четвёртом этаже. снег поскрипывает под ногами, мокрый и жалкий, напоминающий скорее первую половину ноября, чем вторую – марта. ещё пара минут раздумий, и он со вздохом достаёт телефон из кармана, понимая, что совершает ошибку. сенсор тут же покрывается слоем тающих снежинок и начинает лагать, выполняя команды, которых никто не запрашивал. ну, точно не юнги. он вытирает экран о джинсы и, склонившись так, чтобы тот оставался сухим как можно дольше, заходит в контакты. сердце сжимается в безобразный упругий комок, когда после трёх гудков в трубке слышится растерянное «алло?» «привет» – голос отчего-то хрипит, и юнги приходится прокашляться, прежде чем произнести следующую фразу – «ты занят?» чонгук отвечает не сразу, и юнги с трудом подавляет желание сбросить вызов и как можно быстрее убежать из этого двора. а ещё юнги подавляет желание заплакать, потому что его эмоциональное состояние оставляет желать лучшего, и он, чёрт возьми, ужасно скучал. – нет, – наконец, раздаётся из динамика, – что ты хотел? – прогуляемся? – юнги по-прежнему смотрит в одну точку, а потому вздрагивает, когда в окне мелькает тень, – я во дворе. – интересно, он выглянет, чтобы удостовериться? – скоро спущусь, – говорит чонгук после ещё одной паузы. в окно он не выглядывает. юнги вновь убирает телефон в карман и тянется в другой, за сигаретами. подкурить получается только с пятого раза, и уже спустя несколько затяжек он видит, как свет в таком интересном окне четвёртого этажа гаснет. от волнения подкатывает тошнота, юнги это просто ненавидит. как и многое в себе. когда чонгук выходит на улицу, юнги затягивается в последний раз и выбрасывает окурок, притаптывая ботинком, хотя в этом нет никакого смысла – тот сразу же потух, коснувшись заснеженной земли. некоторые привычки неподавляемы. – привет, – парень подходит ближе и, кажется, собирается что-то спросить, но вместо этого только повторяет, – привет. как будто юнги не услышал с первого раза. – привет, – он смотрит на чонгука, мысленно отмечая, что тот стал ещё чуточку выше, и его лицо теперь выглядит взрослее. юнги боится этих мыслей, но они всё равно бьют под дых: у чонгука есть своя жизнь, которая продолжается и без него. кажется бредовым в своей очевидности, но юнги правда только сейчас в полной мере осознаёт, что существование чонгука не замыкалось на их отношениях, тогда как его – процентов на семьдесят. это неправильно, но тоже довольно очевидно, ведь спустя полгода после того, как они решили пойти разными дорогами, именно его дорога привела к дому чонгука. не наоборот. он спрашивает «как твои дела?», не желая признаваться самому себе, что этот вопрос его тоже пугает. точнее, перспектива ответа – ответа, в котором у чонгука всё «хорошо». и один этот страх делает юнги таким блядским эгоистом, но он ничего не может поделать. чонгук, словно угадывая его мысли, решает воздержаться от всяческих оценок своей нынешней жизни. рассказывает про колледж, про некоторых друзей, про семью – ничего конкретного, ничего по-настоящему про себя. юнги это коробит, но он не прерывает его речь и не просит большего – кто он теперь такой, чтобы иметь на это право? – я по тебе скучал, – произносит чонгук после того, как юнги говорит, что у него всё «нормально» и «вообще ничего нового». «вообще ничего нового» – явный признак того, что человек застрял в прошлом и не может выбраться, хотя такая жизнь не приносит ничего, кроме страданий – что-то подобное наверняка сказал бы психотерапевт, если бы только юнги не бросил его посещение после двух первых сеансов. если честно, юнги думает, что слова чонгука – ложь. из того разряда, когда люди сами не понимают, что лгут, и искренне верят в сказанное. он не скучал по юнги, просто сейчас на него нахлынули воспоминания, и в какой-то момент стало казаться, что скучал. – я тоже, – отвечает юнги. и ему совершенно не хочется объяснять, что это «тоже» означает «я скучаю по тебе постоянно, даже сейчас». ему вообще ничего не хочется объяснять, поэтому они бредут по освещённой рыжеватыми фонарями улице молча, а снег продолжает оседать лужицами на их лицах. – слушай, мы можем общаться? иногда? – чонгук прячет нижнюю половину лица в вороте куртки, скрываясь от ветра. – не знаю, насколько это хорошая идея, – юнги прекрасно знает, что идея эта дерьмовая. он и так до сих пор рядом с чонгуком, словно пёс на привязи. прикованный к воспоминаниям о их любви – если она вообще когда-то была их, а не только его – как к больничной койке. чонгук, судя по всему, расстраивается. юнги опять клянёт себя за то, что начал всё это сегодня, и добавляет: – но ты в любое время можешь мне писать, если захочется. можешь даже звонить, но сам знаешь – я всегда на беззвучном. – однажды тебе позвонят сообщить, что ты выиграл миллион, но ты сперва не услышишь звонок, а потом не станешь перезванивать, потому что номер незнакомый, – он улыбается и переводит взгляд куда-то вдаль. юнги предполагает, что чонгук сейчас думает о прошлом и, возможно, даже жалеет, что ничего не удалось сохранить. юнги нестерпимо хочется целоваться с ним, таким красивым и повзрослевшим. разговаривать желания нет – не то чтобы не о чем, просто с каждым словом они будто становятся лишь более чужими и далёкими. непонятно, как это работает, но у юнги неприятно ноет в груди от всего происходящего. одно дело – осознавать, как мало ты значишь для кого-то, но совсем другое – чувствовать это. в воздухе, в голосе, в неловких жестах. поэтому, когда после трёх гудков в трубке слышится растерянное «алло?», юнги только извиняется и отключает телефон. в окне на четвёртом этаже продолжает гореть свет, снег продолжает покрывать его лицо мокрым одеялом, а безмолвные молитвы вряд ли доходят до богов, в существование которых юнги всё равно не верит. может, оно и к лучшему.