***
VADER: мне кажется, что если я что-нибудь не предприму, то сойду с ума. мне кажется, что уже сошел. потому что не могу больше терпеть — мне нужно больше, чем зрительный контакт. я хочу дотронуться. Бен прикрывает глаза и тяжело вздыхает. Он понимает на сто процентов, о чем говорит его друг. Бен единственный, кто понимает. Он хочет прикоснуться к его Рей, хочет провести подушечками пальцев по веснушкам, прокусить ее губы, навалиться на нее сверху и трахать ее с упоением, шепча ей о том, как он любит ее, слыша, как трещат и ломаются ее тонкие косточки, вцепиться зубами в шею сзади, обхватив зубами позвоночник, и сжать челюсти со всей силы… Он любит ее. REN: и что ты будешь делать? VADER: действовать. не могу больше. я попробую быть правильным, я постараюсь не навредить. ты? REN: я не знаю. я не так силен, как ты. мне пора идти, держись там. Бен выходит из сети, закрывая и откладывая ноутбук в сторону. Он прекрасно понимает, что не может не навредить. Но он хочет Рей. Больше всего на свете хочет, потому что любит ее.***
Он приезжает в бар за час до закрытия, и посетителей уже почти нет. Рей не видно, когда он садится за барную стойку и подкуривает сигарету. Она вываливается из подсобного помещения, чуть не падает на пол, цепляясь рукой за стену, и Бен вскакивает со стула, думая, что ей плохо. Но нет — она просто вдрызг пьяна, прямо на рабочем месте. — Хэй, Бен! — она опирается о барную стойку и скользит к нему, чуть прищурив блестящие глаза. — Так и знала, что придешь. Вот как чувствовала… Сукин ты сын. Последние слова она тихо шепчет себе под нос, и на секунду Бену кажется, что он ослышался, но Рей становится прямо перед ним, перегибаясь через барную стойку, и лямка ее майки скользит вниз по плечу: — Сукин. Ты. Сын. От нее пахнет виски с содовой, хотя он точно помнит, что она не любит это пойло. Бен уже давно не был так близко к ней, и его пальцы молниеносно хватают прядь ее распущенных волос и тянут на себя. Рей охает от боли и пытается отстраниться, но поздно — он подтаскивает ее через стойку за волосы и проводит языком по ее губам. Это становится точкой отсчета: она стонет ему в рот, и дальше он тянет ее за волосы вдоль стойки к подсобке; она запрыгивает на него, обхватывая ногами, когда они вламываются в небольшое помещение, заставленное ящиками с бутылками и продуктами. Сделать все правильно. Не навредить. Он не знает, как не навредить. В своей жизни он обыденно перетрахал много женщин, но никогда еще не делал это с той, кого любил. Остановись. Стой. Он швыряет ее спиной о стену и впивается в ее подбородок пальцами, накрывая ее губы своими, вжимая свои бедра в ее. Рей вцепляется ногтями в его запястье, не в силах оторвать его пальцы от своей челюсти, пока под его пальцами расцветают синяки, и стонет. Он на миг отрывается от нее — ее глаза бегают по его лицу, она задыхается: — Стой, подожди. Бен, я не… Она прекрасна. Он дуреет от одного взгляда на нее, господи, как же он хочет ее. Его Рей прекрасна, с раскрасневшимися щеками и частым возбужденным дыханием, и он кусает ее губы, прокусывает и вылизывает, стаскивая лямки ее майки с плеч свободной рукой, царапает ногтями ее маленькие упругие груди. Рей стонет ему в рот, когда он непроизвольно начинает двигать бедрами, втираясь в нее до боли затвердевшим членом. Слишком много одежды и слишком опасно ее снимать, потому что он уже не отвечает за последствия. Рука скользит под резинку ее широких спортивных штанов и забирается в белье. Она что-то невнятно рычит, кусает его за язык, дергается и царапает ему лицо ногтями, а потом кричит ему прямо в рот, когда он резко вставляет в нее два пальца и долбит ее резкими рывками. В его голове болезненная пульсация: желание доставить ей удовольствие мешается с желанием разорвать ее пополам — это так правильно и хорошо, как никогда раньше. — Я люблю тебя, — он хрипит ей в скулу, согнувшись пополам и насилуя ее своими длинными пальцами, чувствуя, как что-то горячее течет запястью, — я люблю тебя, ты знаешь? — Я тоже, — она скулит, давясь словами и болезненно морщась, — я тоже, Бен. Что она говорит? Что? Он ускоряет движения руки, задевая чувствительный бугорок большим пальцем, и через несколько минут она скручивается вокруг его руки, сводит бедра и вгрызается в его плечо, чуть не вырывая кусок плоти, рычит и содрогается. Это так хорошо, что он сам чуть не кончает, чувствуя как туго сокращаются ее мышцы вокруг его пальцев. Ему нужно взять ее прямо сейчас и сделать с ней все, о чем он уже давно мечтает. Он вытаскивает пальцы из ее штанов… и видит кровь. Много крови, вся кисть руки перемазана. Блять! Это ощущается так, будто его с размаху ударили по лицу — отрезвляет полностью, и он отступает от нее на несколько шагов, врезаясь спиной в какие-то ящики. Рей сползает по стенке на пол, ее ноги дрожат, глаза закрыты и дыхание с хрипом вырывается из приоткрытых губ. Он уходит до того, как она приходит в себя.***
VADER: все хуевей некуда — я облажался. а ты как? REN: я тоже пиздец как облажался. ненавижу себя. блять, это конец. Бен прекрасно понимает, что поступил как сука. Даже такой больной ублюдок с вирусом Форса понимает, что нельзя просто так немытыми пальцами забрать девственность любимой девушки в грязной подсобке сраного бара… и сбежать, даже не попросив прощения. Прошло уже две недели, как он видел Рей в последний раз. Он не звонил доктору Сноуку, потому что знал наперед — старый мудак как обычно настойчиво посоветовал бы не приближаться к Рей и напомнил бы о том, что Бену нужно каждый день вести дневник. Как будто он какая-то лабораторная крыса, за которой можно наблюдать и изучать. В прошлом году Сноук выпустил книгу про вирус Форса — все благодаря беседам с Беном — и даже получил какую-то премию, а Бен до сих пор чувствует себя так, будто его выставили голым перед всем миром, хоть его имя ни разу не прозвучало в книге. VADER: так все и оставишь? Всегда нужно заканчивать то, что начал. я лично собираюсь закончить, даже если сдохну после этого. REN: ты прав, как обычно. Он битый час, словно акула, нарезает круги вокруг Такоданы, пытаясь найти в себе силы, дожидаясь, пока в баре не останется всего несколько посетителей. Ему нужно извиниться перед Рей, и будет лучше, если основная масса уже уйдет. А те несколько человек, которые еще останутся, будут гарантией того, что Бен не сделает ничего такого, о чем потом будет жалеть. Рей натирает бокалы перед концом смены и замирает, когда видит его. Ее волосы снова собраны в пучок, а рукава застегнутой кофты закатаны до локтей. Синяков на подбородке нет — или уже сошли, или замазала тональным кремом. Он подходит к барной стойке медленно, оглядываясь по сторонам — несколько человек еще сидят за столами, но уже ужратые в хлам; парочка даже спит. — Хэй, Бен, — Рей чуть прищуривает глаза, продолжая протирать бокал, — давненько не заглядывал. Что будешь пить? — Я не буду пить, — он качает головой и не может смотреть ей в глаза, — я не за этим пришел. Рей, я… — Не надо. — Она обрывает его резко. — Все хорошо, проехали. Я должна была тебя предупредить, это моя вина. Ее вина? Что она вообще несет? — Рей, я должен объясниться. Ты должна кое-что обо мне знать, чтобы понять, что я абсолютно не тот человек, за которого ты меня принимаешь. Она с грохотом ставит бокал на стойку и отворачивает лицо в сторону: — Пытаешься отделаться от меня, — ее нижняя губа дрожит, и Рей ее закусывает, — типа весь такой из себя козел, баб меняешь постоянно, издеваешься надо мной. Иди ты нахуй, Бен. Ее руки дрожат так, словно ее лихорадит, и в глазах стоят слезы. Ей больно… и это почему-то красиво. — Я не издеваюсь над тобой, ты вообще ничего обо мне не знаешь! — Бен вцепляется пальцами в волосы, и ему хочется выть, — ты даже не представляешь… — Ты тоже ничего не знаешь, — она опирается рукой о барную стойку и опускает голову, — лучше б тебя не было… блять, иди ты нахуй, Бен. Она приседает, прячась за барную стойку, и он знает на двести процентов, что она плачет. Блять, она опять плачет из-за него. Он оглядывается по сторонам и быстро перемахивает через барную стойку. Она сидит на полу, облокотившись спиной о полки с бокалами — дрожащая и нервная, дерганая и явно на грани срыва. Бен встает перед ней на колени, подползает ближе и вытирает ее слезы пальцами. Рей сильно не повезло — она его любит. Это, блять, просто катастрофа. Он ничего не может с собой поделать, когда силой затаскивает ее себе на колени, заставляя усесться на него, и вгрызается в ее рот. Невозможно, чтоб Рей не было от этого больно, а она только трется о него, дышит ему в рот, неумело двигает бедрами, и ее юбка задирается до пояса. Она невинна до сих пор, даже после того, как он как последняя сука забрал ее невинность своими погаными пальцами. Быстрыми движениями руки он расстегивает брюки и достает уже готовый член, отодвигает в сторону ее трусики и, зажав ей рот рукой, врывается в ее тугое и неподготовленное тело. Она еще сухая и больно им обоим, и в этом весь смысл, потому что ему то ли больно, то ли слишком хорошо — он не знает. Рей стонет ему в руку, плотно зажавшую ее рот, и дерет его предплечье ногтями до кровавых полос, но он лишь перехватывает ее руку и заводит ей за спину, чуть не выворачивая сустав из плеча, насаживая ее на себя снова и снова. Она дергается и кривится, в глазах стоят слезы — с ней всегда будет так, потому что он ее любит. Ее ногти скользят по его шее, оставляя за собой мгновенно вспухающие красные борозды, пока Бен движется в ней все быстрее и быстрее — медленно она становится влажной, и это облегчает проникновение. Он чуть не ломает Рей руку, когда кончает в нее. Она откидывается назад — наверное, пытаясь избежать боли, когда он быстро кладет большой палец туда, где они соединены, и грубо трет ее круговыми движениями, видя, как закатываются ее глаза. Даже несмотря на боль, она кончает вслед за ним, туго сжимая его бедра своими, чуть приподнимая таз, выгибаясь от судорог по всему телу. Ее оргазм болезненный, короткий и вымученный, но Бен и этому рад — значит, все не так плохо, как он думал. Все не так страшно. К барной стойке так никто и не подошел — значит, прошло всего несколько минут, а Бену кажется, что прошла вся его гребаная жизнь. Он не хочет шевелиться, не хочет выходить из нее, потому что знает — это был первый и последний раз. Он должен сказать ей все, чтобы она поняла — им нельзя быть рядом. Когда она поймет, то больше не посмотрит на него, потому что однажды он может ее покалечить. От этой мысли его горло перехватывает спазмом, и он старается дышать через нос, в последний раз разглядывая ее, полулежащую перед ним наполовину обнаженной с раскрасневшимися щеками и красной полосой вокруг опухших губ, которую оставила слишком сильная хватка его руки. Он протягивает руку и касается большим пальцем ее нижней губы: — Я тоже люблю тебя, Рей, но это очень плохо, — он старается говорить медленно и доходчиво, — это может очень плохо закончиться. — Почему? — она до сих пор тяжело дышит, не в силах поднять глаза, — это из-за меня? — Нет, — он качает головой, — из-за меня. Я болен, неизлечимо. И моя болезнь не позволит мне нормально быть с тобой, как бы я ни хотел. Однажды я даже не замечу, как перейду черту, и тогда тебя вряд ли откачают. Я… я почти не различаю удовольствие и боль, понимаешь? Рей вдруг дергается, как от удара, вскидывает голову, и ее зрачки резко сокращаются. Губы беззвучно шепчут: «Болезнь Форса» Бен кивает, чувствуя, как проваливается куда-то, откуда нет обратного пути. Он видит, как снова дрожат ее губы, и глаза лихорадочно бегают по его лицу. Что она пытается увидеть? Что ищет? Рей поднимает руки к лицу и вытирает потекшие по щекам слезинки, и Бен не верит своим ушам, когда с ее губ слетает короткий и рваный болезненный смех. Он не знает, как воспринимать ее реакцию, поэтому просто наблюдает за ее руками, медленно расстегивающими пуговицы кофты, которую он так с нее и не стянул. — Любимая футболка, — голос Рей дрожит и срывается, когда Бен вчитывается в черные буквы, впечатанные в белый хлопок. Там только одно слово: vader